Германия простилась с Гансом-Дитрихом Геншером — многолетним министром иностранных дел и одним из наиболее уважаемых политических деятелей страны. За год с небольшим ушли четыре крупнейших представителя самого старшего поколения германской политики — в январе прошлого года не стало Рихарда фон Вайцзеккера, в августе — Эгона Бара, в ноябре — Гельмута Шмидта. Эти траурные события трудно назвать неожиданными — Геншер, самый молодой из них, чуть-чуть не дожил до 90. Но на фоне бурных событий в Старом Свете печальные новости невольно приобретают дополнительное символическое значение.

Покидают мир те, кто олицетворял целую эпоху, — становление Германии как ключевой страны объединенной Европы.

Их мечтой, которая долго казалась совершенно несбыточной, было единство страны. Их главным опасением — нарушить политическое равновесие. Внутри государства — не отклониться от курса социальной рыночной экономики, которая подняла ФРГ из руин Второй мировой и обеспечила гражданский мир в стране, пережившей тяжелейший шок. Во внешней политике — не позволить появиться даже тени сомнения в том, что Германия выучила раз и навсегда уроки первой половины ХХ века, отказалась от любых амбиций, которые кем-то из ее контрагентов на Западе и Востоке могли бы быть восприняты как угрожающие.

Они принадлежали к разным партиям и идейным течениям. Вайцзеккер — христианский демократ (консерватор). Бар и Шмидт — социал-демократы, но разных направлений, второй считался в свое время самым проамерикански настроенным канцлером, первый, напротив, скорее склонялся в другую сторону. Геншер посвятил жизнь партии свободных демократов (либералы), с грустью наблюдая ее тяжелый кризис в последние годы. К СССР/России все они относились в разное время по-разному. Сторонником наиболее конструктивной линии выступал Эгон Бар, один из главных архитекторов Восточной политики (окончательного примирения и нормализации отношений). Остальные занимали куда более сдержанные, мягко говоря, позиции, тот же Шмидт, например, был автором знаменитого уничижительного определения СССР как «Верхней Вольты с ракетами». Симпатизантом России трудно было назвать и Геншера.

Но всех этих лидеров, как и многих других западногерманских политиков их поколения или смежного времени, объединяло одно общее качество — историзм. Понимание того, что политическая ситуация, которая есть сегодня, — лишь эпизод национальной, европейской, мировой истории, и ее невозможно отделить ни от того, что было, ни от того, что будет. Иными словами, при принятии решений необходимо в полном объеме учитывать и уроки прошлого (своего и чужого), и различные последствия на будущее. По-другому это можно назвать политическим (особенно внешнеполитическим) реализмом, школой мысли, которая сейчас, в эпоху мировой неразберихи и попыток заменить отсутствие стратегии идеологическим напором, как будто вышла из моды.

Возрождение Германии после катастрофы нацизма, ее сначала экономическое, а потом постепенно и политическое восстановление стало возможно благодаря очень расчетливой политике. Послевоенные руководители прекрасно отдавали себе отчет, что недавнее прошлое накладывает на страну серьезные ограничения — не только формальные. Необходимость добиваться целей средствами, более узкими, чем были в распоряжении остальных западных стран, совершенствовала мастерство. Тем более что именно Германия была центром самого острого противостояния, фактически главной ареной холодной войны.

Качества, которые были свойственны политикам того поколения, остро необходимы сегодня. Спустя более чем четверть века после триумфа европейского и германского объединения континент переживает глубокий кризис. Он усугубляется тем, что правительства фактически работают в режиме сиюминутного реагирования на постоянно меняющиеся обстоятельства. Долгосрочные последствия просчитывать некогда, а некоторые даже считают, что незачем. Ну и, пожалуй, самое главное. При всем при том современный Европейский союз как целое и даже его отдельные страны, имеющие великодержавную традицию, утратили способность действовать гибко, выходя за политические рамки, которые они сами для себя сформулировали. И почему-то ожидают, что внешние партнеры к этим рамкам тоже будут приспосабливаться.

Об ошибочной политике последних лет, в частности в отношении России, тактично, но настойчиво говорили все ушедшие титаны.

Принципиальное отличие «тогда» от «сейчас», наверное, в этом и состоит. Старшее поколение (последним крупным представителем остается Гельмут Коль, давно не появляющийся на публике из-за болезни) было лишено политического высокомерия. Потому что осознавало риски собственного положения перед лицом фундаментальных процессов (противостояние сверхдержав, эхо тогда еще недалекого прошлого…), на которые оно могло лишь в малой степени повлиять. То есть добиваться чего-либо не благодаря, а вопреки. Сегодняшняя психология сформирована эйфорией после итогов холодной войны: мы победили, и отныне все возможно именно так, как мы считаем правильным — в политическом, экономическом, ценностном, моральном плане.

Европа вместе с остальным миром на распутье, кризис лидерства налицо повсеместно. Тех, кто сейчас уходит, когда-то породило время — большое и ответственное. Масштаб вызовов сейчас не меньше, так что, вероятно, не за горами следующее великое поколение.