Федор Лукьянов: Другая Европа и другая Евразия
Для отношений России и Европейского союза 2014 год стал Рубиконом, переход через который означает невозможность возврата к прежнему состоянию. До недавних пор официально считалось, что стороны связывает «стратегическое партнерство» — понятие неясного содержания, но многообещающего звучания. Главное, и в Москве, и в Брюсселе официально и неофициально исходили из того, что взаимодействие не просто безальтернативно, но и в будущем обречено на углубление и расширение.
События на Украине показали, что ничего невозможного нет.
И демонтаж отношений, казалось бы таких разветвленных и экономически необходимых обоим партнерам, может происходить очень быстро.
Закрытие «Южного потока», о котором Владимир Путин объявил во время визита в Турцию, само по себе стало заявкой на пересмотр политики. Глава «Газпрома» Алексей Миллер в телеинтервью подчеркнул концептуальный характер принятого решения. Российская компания отказывается от прежней модели работы на европейском рынке, когда цель была — дойти до конечного потребителя. Иными словами, добиться максимальной интеграции в единую экономическую систему с Евросоюзом.
Возможно, слова о пересмотре газовой схемы — блеф, чтобы заставить торговаться. Но вероятно и другое — это часть общей переориентации России с запада на восток, катализатором которой стали события 2014 года.
Система газопроводов и долгосрочные газовые контракты на протяжении более чем сорока лет служили основой отношений СССР/России с Западной (потом объединенной) Европой.
Стратегические решения, принятые в шестидесятые и семидесятые годы, прочно связали Москву и европейские столицы отношениями взаимной зависимости. Не только экономической, но и геополитической.
Фундаментом такого подхода была политика Западной Германии. Еще в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века ФРГ начала быстро восстанавливать присутствие на восточных рынках. Это была единственная форма экспансии, разрешенная побежденной стране.
Сибирский газ, который пошел в Европу по трубам немецкого производства, закрепил модель, которая выдержала испытание и «холодной войной», и объединением Германии, и распадом СССР. Споткнулась она на Украине.
Берлин занял непривычную для Москвы позицию, став чуть ли не главным ее оппонентом. И дело тут не в американском шантаже, как многие у нас продолжают думать. Меняется сама Германия, которая возвращается на ведущие позиции в Европе — именно политические. Отчасти это вызвано европейским кризисом, который угрожает будущему ЕС, а Германия, как главный бенефициар интеграции, не может допустить провала проекта. Но есть и более общая причина — Берлин сам дозрел до лидирующей роли, окончательно преодолев наследие прошлого столетия. Более полувека Германия сознательно держалась в тени. Сейчас Берлин готов брать на себя ответственность, а где ответственность, там и необходимость принимать болезненные решения. И о себе, и о других.
Первым звонком стала прошлогодняя история с Кипром, когда Берлин его фактически обанкротил, дабы изменить тамошнюю экономическую модель. Дальнейшие действия по санации и обновлению Евросоюза, скорее всего, неизбежны, и Германия столкнется с растущим сопротивлением. Поэтому нужна опора и поддержка германского проекта построения новой Европы.
А чтобы ей заручиться, приходится отказываться от привилегий прошлого, когда Германия была просто сама за себя. Например, особых, а потому весьма выгодных отношений с Россией. (Предварительно, правда, Германия построила отдельную трубу себе — «Северный поток», чтобы иметь гарантию на случай очередных сбоев из-за Украины.)
Берлину важно, чтобы его не заподозрили в отходе от принципов атлантической солидарности. Иначе противодействие будет очень жестким.
Парадокс в том, что Украина — чуть ли не единственная тема, по которой Германия может сейчас солидаризироваться с США. Отношения с главным союзником прохладные.
Откровения Сноудена о масштабах прослушки германского истеблишмента неприятно поразили Берлин. Переговоры о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве идут вяло. А внешнеполитические начинания Вашингтона на Ближнем Востоке у Германии никогда не вызывали восторга.
Тут начинается самое интересное.
В России популярно представление, что у Европы, в принципе, есть две геополитические альтернативы: атлантическая, под эгидой США, и континентальная, евразийская — в партнерстве с Россией. Второй вариант — это эмансипация «старой» Европы, прежде всего Германии, освобождение от навязчивой опеки Вашингтона и создание своего рода союза с Москвой. Российские ресурсы плюс евразийские технологии — великая сила.
Нечто подобное Владимир Путин предлагал еще в начале 2000-х, начиная с идеи «обмена активами». Прообразом мог стать в середине прошлого десятилетия проект «Северного потока» с пробным выходом России на внутренний газовый рынок Германии.
Однако сегодняшнее поведение Германии дает основания предполагать и третий вариант укрепления европейской субъектности — дистанцирование и от Вашингтона, и от Москвы, построение какой-то отдельной Европы.
До некоторой степени это развитие идей, заложенных еще в создание альтернативной доллару резервной валюты евро, когда предполагалось, что за валютным союзом последует политическая консолидация Старого Света.
Такой курс Германии чем-то напоминает подход Франции второй половины ХХ века. Париж стремился сохранять баланс между Москвой и Вашингтоном, а европейскую интеграцию воспринимал как способ сохранения своей глобальной роли. Сейчас Франция утратила ресурс для проведения такой политики, а вот Германия его как раз получила. Ценой может стать снижение уровня энергобезопасности, но в ведущих странах ЕС предпочитают верить в неизбежность нахождения альтернатив.
Чисто «европейская» Европа, как ее, судя по всему, видит Германия, повышает вероятность появления «евразийской» России.
Уже не в духе фантазеров из кружков любителей евразийской идеи, а в экономическом и реальном геополитическом смысле. России не хватает собственного потенциала, чтобы построить Евразию по своим лекалам. Так что придется координироваться с другими важными игроками этого региона. А для этого нужна столь же развитая инфраструктура связей, которая существует с Европой. Она и начинает создаваться. Масштабные газовые контракты с Китаем, намерение превратить Турцию в крупнейшего диспетчера российского газа — звенья этой цепи.
Фактически на восточном направлении сейчас делается то же, что на западном в 60-е и 70-е годы.
«Европейская» Европа в соответствии с берлинским дизайном может столкнуться с серьезными трудностями и не состояться. Германия рискует. «Евразийская» Россия пока тоже покрыта густым туманом. Прежде всего потому, что в случае успешной реализации такой идеи Москва может обнаружить, что она отнюдь не ведущая сила на возникшем пространстве.
Но и то и другое — вполне реальные попытки в очередной раз преобразить конфигурацию континента от Лиссабона до Пусана.
