Федор Лукьянов: К мирному сосуществованию
Прямая линия президента России на прошлой неделе не принесла новых установок во внешнеполитической сфере, но стала индикатором настроя власти. Российский лидер повторил привычные слова и оценки, однако без страсти и напора, которые отмечали многие его публичные выступления в последние годы. В словах Путина не прозвучало желания эскалации, стремления «дожать».Скорее звучит фатализм, но не безнадежный, а спокойный. Да, сложилась определенная ситуация, она надолго (например, с санкциями, отношениями с Западом), надо искать возможности, как ее использовать.
Интересный момент — вопрос о попытках уровнять сталинизм и нацизм. Сначала традиционное объяснение, почему «уродство сталинского режима» несопоставимо с нацистскими преступлениями. А потом: «Наши предшественники дали определенный повод для этого. Почему? Потому что после Второй мировой войны мы пытались навязать многим восточноевропейским странам свою модель развития — и делали это силой, надо это признать, и в этом ничего нет хорошего, и это нам аукается сегодня». И далее: «Примерно так же ведут себя сегодня американцы, пытаясь навязывать свою модель практически по всему миру, и их тоже ждет неудача».
На фоне интенсивной кампании против очернения прошлого (а иногда складывается впечатление, что под этим теперь уже подразумевается любое сомнение в действиях СССР) — поворот нестандартный. Чего стоит само сравнение тогдашних советских действий с сегодняшними американскими, которые для Путина, как известно, — самое неприемлемое. В общем, сигнал тем, кто намерен построить российское будущее исключительно из деталей недавнего прошлого.
Если попытаться суммировать смысл «Прямой линии» (и кстати, ее развития в интервью ВГТРК), то подведена черта под периодом, насыщенным эмоциями и событиями. Накал прошлого года поддерживать постоянно невозможно — ни общество, ни истеблишмент не могут все время жить в режиме стресс-теста. Возвращения в отношениях с Западом к прежней ситуации тоже не будет. Неважно, сохранятся санкции или нет, прежняя основа для взаимодействия утрачена, потому что она уходит корнями в расстановку сил 1990-х годов.
Статус-кво, создавшийся после окончания (или как минимум приостановки) активной фазы войны на Украине, Москву устраивает больше, чем любой другой вариант из возможных. Можно сказать, что в отношениях с США и Европой начинается «замороженный конфликт», который никому не нравится, но лучше для всех сторон, чем конфликт острый.
Владимир Путин не случайно посвятил много времени российским макроэкономическим показателям. Похоже, что руководство страны само приятно удивлено тем, что ситуация под контролем, а где-то и улучшается. Слишком мрачными были прогнозы конца прошлого года. Экономика выдержала удар, и это, судя по всему, приводит к выводу, что такое положение вещей может быть устойчивым и долгосрочным. Кремль, конечно, не заинтересован в ужесточении внешнего давления, но не будет предпринимать особых усилий и для того, чтобы это давление снизить. Тоже фаталистический подход — как будет, так и будет, но худшее позади.
Если использовать терминологию прошлого, снижение противостояния означает переход к модели «мирного сосуществования». Это не сближение, а признание того факта, что взять верх ни одна из сторон не может, значит, стоит взаимодействовать, где возможно, и минимизировать риски. Снижение конфликтности — не синоним желания этот конфликт прекратить, скорее ввести в понятные рамки. Последнее сейчас особенно важно, поскольку рост числа инцидентов в воздухе и на море (самолеты с выключенными транспондерами, опасные сближения и пр.) показывает, что навыки «техники безопасности» времен «холодной войны» во многом утрачены, их надо срочно восстанавливать.
История второй половины ХХ века свидетельствует о том, что при глобальном «замороженном конфликте» похолодания и потепления неизбежно чередуются. «Мирное сосуществование» обязательно сменяется обострением, когда одна из сторон (или обе) почувствуют, что накопили сил для новой попытки «отщипнуть» себе еще. Тогда, правда, существовал баланс сил, который гарантировал, что полная победа какой-то из сторон невозможна. Сейчас его нет, зато есть «большой мир», живущий своими проблемами и не вовлеченный в российско-западное противостояние. И этот факт оказывает сдерживающее влияние на конфликтующих, поскольку в «большом мире» их интересы могут совпадать или, напротив, совершенно не пересекаться. Такого не было в настоящую «холодную войну», когда вся мировая политика была производной от конфронтации СССР и США.
В новом «мирном сосуществовании», как и в предыдущем, отсутствует рефлексия. Владимир Путин на «Прямой линии» категорически отверг мысль о том, что российская политика в отношении Украины провалилась — мы не виноваты, делали что должно. Такой же настрой на Западе — вся вина на России, мы хотели только лучшего. Думать о новой политике, видимо, придется, когда обстоятельства в мире изменятся уже настолько, что вспоминать терминологию и приемы «холодной войны» станет совсем бессмысленно. Китай, «Исламское государство» и новые технологии — каждый по-своему — быстро приближают этот момент.
