О том, как выполнить невыполнимое

Соединенные Штаты и Европейский союз продлили санкции против России, введенные два года назад в связи с присоединением Крыма. Произошло это в рутинном режиме, ничего другого и не ожидалось. Отмена первых санкционных списков увязана с восстановлением украинской юрисдикции над полуостровом. По очевидным причинам подобного не произойдет, так что изначальный пакет действует бессрочно.

Впрочем, с точки зрения реального воздействия это санкции скорее символические. Когда же обсуждают возможность (или невозможность) снятия ограничительных мер, речь идет о секторальных ограничениях (прежде всего финансовых), которые приняты летом 2014 года после катастрофы малайзийского «Боинга». Их отмена обусловлена, о чем неоднократно говорили западные политики, выполнением минских соглашений, заключенных в феврале 2015-го при активном участии Германии и Франции.

Документы, принятые в Минске после беспрецедентного переговорного марафона, представляли собой пример изощренной эквилибристики.

Особенно если учитывать сложность комбинации участников. Формальный статус России (международный посредник) не вполне совпадал с фактическим (заинтересованная сторона).Одного из противников в конфликте (ДНР/ЛНР) нельзя было называть так, как он сам себя аттестовал. А Берлин и Париж выступали в смешанной роли — представители самостоятельной европейской внешней политики, эмиссары Запада в целом, включая США, и политико-экономические патроны Украины.

Главная задача минских соглашений заключалась в прекращении масштабных и кровопролитных боевых действий на востоке Украины, и она в общих чертах выполнена.

Стычки и перестрелки продолжались еще несколько месяцев, случаются и сейчас, однако бойня год назад все-таки прекратилась.

Обе непосредственные стороны конфликта остались недовольны вымученным компромиссом и военным результатом, но это в подобных случаях неизбежно. А вот политическая составляющая договоренностей сразу породила сомнения в их выполнимости.

Закон о самоуправлении «в отдельных районах Донецкой и Луганской областей», как его принципы сформулированы в соглашениях вплоть до «создания отрядов народной милиции по решению местных советов с целью поддержания общественного порядка» (иными словами, легализация военизированных формирований), конституционная реформа с децентрализацией и постоянным особым статусом «отдельных районов», наконец, фактическое восстановление материальной ответственности Украины за «отдельные районы» (правда, туманно упоминалась международная помощь) — все это представлялось как минимум утопичным с учетом политической ситуации в Киеве и способности Петра Порошенко претворять в жизнь принятые решения. Даже если в качестве главного приза после выполнения всех этих положений предлагалось «восстановление полного контроля над государственной границей со стороны правительства Украины во всей зоне конфликта».

Тем не менее украинская сторона минские договоренности подписала, возможно, исходя из присущей национальной политической культуре уверенности, что всякое соглашение — не догма, а лишь очередной повод для дальнейшего торга.

Дальше начался тягостный процесс воплощения одобренного в жизнь, ну или, по крайней мере, имитации этого.

Год с лишним спустя все зашло в тупик. Украина пребывает в непрекращающемся политическом кризисе, который дошел до стадии, когда не получается даже делать вид, что Киев предпринимает требуемые действия. На последней встрече министров в «нормандском формате», пожалуй, впервые со стороны западных представителей, особенно французов, прозвучало нескрываемое недовольство Украиной.

Как признают в частных разговорах европейские дипломаты, Россия проявляет гораздо большую активность и гибкость, чем раньше, предлагая разные схемы и формулировки. Однако встречного движения нет, поскольку способность Киева к любым серьезным шагам парализована внутренней ситуацией.

Как заметил недавно автору этих строк солидный европейский чиновник, России следует войти в положение Украины и пойти не на косметические, а на по-настоящему серьезные уступки. На вопрос, что могло бы под этим подразумеваться, последовал ответ: отказ от конституционной реформы, они все равно не могут ее провести. Поскольку изменение конституции — стержень минских соглашений, последовать совету значило бы, по сути, вовсе от них отказаться. Это, однако, не имеется в виду, потому что те же европейские представители вполне искренне говорят, что

альтернативы минскому процессу нет, поскольку он создает хотя бы какую-то правовую и дипломатическую канву.

Если не будет и ее, риск возобновления войны резко возрастает, а шансы на бытовое и гуманитарное обустройство «отдельных районов» падают.

Возник замкнутый круг. И по части украинского урегулирования, и в том, что касается судьбы европейских санкций против России. Следующая веха — середина лета этого года, когда ЕС должен принять очередное решение. До сих пор все продлевалось без обсуждения, однако на сей раз процедура может усложниться. Как минимум семь стран (Австрия, Венгрия, Греция, Италия, Кипр, Венгрия, Словакия) все отчетливее выражают сомнения в целесообразности санкций, недавно на ту же тему впервые высказалась Франция.

Понятно, что есть не меньший набор государств ЕС, которые категорически против даже упоминания возможности ослабить давление на Москву (Балтия, Польша, Великобритания, Скандинавия), те, кто скорее склонен поддерживать санкции, хотя менее жестко (Финляндия, Бенилюкс), наконец, те, кому, в общем, безразлично, хотя при прочих равных они бы их и отменили (Испания, Португалия, Мальта). Но ключи от решения — в Берлине, именно его позиция станет определяющей. Там же настроения пока не меняются — с присущей немцам скрупулезностью они настаивают на выполнении минских соглашений.

Если придерживаться этой позиции,

минский процесс становится инструментом неограниченного по времени сохранения санкций против Москвы.

Открытое признание того, что все буксует из-за Украины, крайне маловероятно — на Западе это расценивается как щедрый подарок Путину, что, ясное дело, недопустимо. Так что позиция по умолчанию: если минский процесс в кризисе — ответственность лежит на Москве. Это вполне устраивает часть европейских стран и не противоречит позиции Вашингтона.

Однако такая ситуация, на самом деле, утрачивает функциональность. Даже с точки зрения западных стран, которые наиболее критически настроены к России, заведомо неотменяемые санкции перестают быть инструментом воздействия на их объект. Легко предположить, что заинтересованность России в поддержании статус-кво начнет стремительно убывать. А мнение о том, что выйти из угла можно только каким-то резким действием, ломающим сложившуюся картину, становится более привлекательным. В способности России такие действия предпринимать, кажется, никто не сомневается.

Конечно, можно угрожать ужесточением давления. Но, во-первых, консенсуса на этот счет добиться будет сложно, поскольку причины увязания минского процесса многим на Западе понятны. И во-вторых, сегодня куда более важной темой является Сирия, где, несмотря на острые разногласия почти по любому другому вопросу, Москва и Вашингтон достигли базового взаимопонимания. И это как раз в США считают важным достижением, которое нельзя потерять.

Ожидать того, что минский процесс обретет вторую жизнь, если подойти к нему еще более творчески и приложить еще больше усилий, не приходится. Ключевой участник просто не в состоянии воспринять ни усилия, ни креативность.

Отказаться от всей конструкции невозможно — вакуум заполнится войной.

Разумным выходом было бы спустить на тормозах политическую составляющую, просто перестать ее педалировать. Вместо этого сосредоточиться на тех аспектах, которые всегда были более выполнимы, — вопросы военной безопасности, возможно, как в старые добрые времена, меры по укреплению взаимного доверия. Фактически это будет означать дальнейшее замораживание конфликта, что ни в коей мере не является желательным вариантом, за исключением того, что все остальные реальные сценарии хуже.

Что же касается политического сопровождения, а именно вопроса об увязке санкций с выполнением изначальных положений Минска, то тут-то и следует проявить изобретательность.