Федор Лукьянов: Поворотный пункт
Душераздирающая фотография трехлетнего сирийского мальчика, тело которого выбросило на турецкое побережье, наполнило происходящую в Европе миграционную драму острым эмоциональным содержанием. Это объяснимо и неизбежно. Однако кризис беженцев — совсем не первый в европейской истории — на этот раз лишь верхушка айсберга накопившихся проблем, их квинтэссенция. И разбираться с ними надо рационально, чтобы поставить верный диагноз и соответственно найти правильные способы лечения.
Происходящее — системный слом двойного рода: на Ближнем Востоке и, вероятно, в Европе. Ни Ближнего Востока в том виде, как мы знали его в ХХ веке, ни Европы, о которой привыкли говорить как о практически неизменной данности, больше нет. И тот, и другая были продуктами головокружительного политического развития прошлого столетия с распадами империй и военно-идеологическими конфронтациями. Бури того времени многое разрушили, но по их итогам сложился относительно устойчивый дизайн. В XXI веке обстановка коренным образом изменилась, и прежние модели устройства закономерным образом начали расшатываться. Понятно, что на Ближнем Востоке и в Европе это происходило в совершенно различных обстоятельствах и по-разному, но масштаб изменений сопоставим.
Между миграционным кризисом и политикой западных стран на Ближнем Востоке в последние 15 лет есть прямая связь — ни одно из вмешательств не принесло результата, на который рассчитывали, каждое только усугубляло дисбаланс. Но даже если бы США и Европа вели себя спокойнее, эрозия шла бы медленнее, однако, скорее всего, результат был бы схожим. Модели ХХ века переставали работать в новых условиях, а плавного перехода на следующий этап не происходило. Поверхностная модернизация не сопровождалась внутренними общественно-политическими изменениями, а международный контекст (соперничество двух супердержав), который выступал своего рода «скрепой», преобразился. В общем, и без демократизаторского ража стабильность в регионе едва ли сохранилась бы, а при наличии нажима извне все просто пошло намного быстрее.
В результате мы видим в Европе не просто людей, бегущих от войны и опасностей. Ситуация намного глубже. Активная часть населения целого ряда стран (Сирия на виду, но это и другие государства, затронутые потрясениями) просто сделала для себя вывод (осознанный или не вполне), что там больше жить нельзя, для них просто нет перспектив на сколько-нибудь обозримый период. Существенно, что это именно продвинутый сегмент общества, наиболее модернизированный, благо Сирия на фоне региона была достаточно высокоразвитым светским государством. И эти люди видят свое будущее в Европе, к стандартам которой они, да в какой-то степени и их прежние правительства, стремились. Сегодняшнее движение региона — в противоположном направлении. Своеобразная демократизация Ближнего Востока сейчас и, скорее всего, надолго, означает архаизацию в разном понимании — от культурно-идеологического до управленческого.
Иными словами, усилия Европы по стимулированию социально-политического прогресса на Ближнем Востоке и в Северной Африке (а раньше, в колониальные времена, — по созданию лояльной прослойки) по-своему увенчались успехом — там возникла категория людей, тяготеющих к западной модели жизни. Но только у них не остается возможностей воплотить это свое тяготение на родине, и они направляются туда, где это возможно. Не на время, а навсегда.
Европа в связи с этим делится на две большие части — те, кто готов к тому, что их Старый Свет станет меняться, впитывая в себя «новых европейцев» такого рода, и тех, у кого это вызывает отторжение. Провести четкую линию невозможно, хотя восток континента явно готов к подобным переменам меньше запада. Водораздел проходит и внутри обществ, часто между правящей и интеллектуальной элитой, настроенной скорее либерально и промиграционно, и значительной частью населения, напуганного и не понимающего, что все это значит.
Показательна позиция Германии, сегодня — главой страны ЕС, которая сама намерена принять большие массы мигрантов и требует сопоставимого вклада от других. Одна из линий аргументации для собственного избирателя — страна нуждается в рабочих руках и квалификациях. Об этом говорят и министр труда, и глава «Даймлера». Можно фантазировать о том, что приток непритязательных, хотя и вполне трудоспособных сограждан в состоянии повлиять на очень высокие стандарты трудового и социального законодательства, которое современные европейские страны уже не могут себе позволить. Но что точно — ситуация с беженцами может стать спусковым крючком для очень серьезных изменений в институциональном механизме Евросоюза. Не только по вопросу о беженцах, но и в целом, ведь речь, по сути, идет о правилах взаимодействия внутри сообщества, о распределении бремени и дисциплине, что актуально для всех без исключения аспектов функционирования ЕС. И линии сходятся на Берлине как главном распорядителе.
Вполне возможно, что лето 2015 года когда-нибудь будет рассматриваться как поворотный пункт в европейской истории. Греческий кризис в первой половине лета и миграционный во второй задают новый вектор развитию, впрочем, никто пока не скажет, куда он приведет.
