Федор Лукьянов: Квинтэссенция кризисов
Ошеломляющий разворот всей сирийской коллизии, случившийся в начале этой недели, привел в недоумение комментаторов по всему миру. Россия, к которой намертво приклеился ярлык главной помехи урегулированию, вдруг выступила с инициативой, как будто бы переворачивающей всю игру и позволяющей отойти от военно-силовой воронки. Самый популярный вопрос формулируется примерно так: что случилось, почему вдруг Москва превратилась в источник конструктивных предложений, а не только вечного «нет»? Для этого нужно понять, чем мотивирована российская позиция по Сирии, вообще не менявшаяся на всем протяжении конфликта.
Ключевую фразу министр иностранных дел России Сергей Лавров произнес на очередной пресс-конференции летом прошлого года: «От того, как решится сирийский кризис, во многом будет зависеть модель реагирования международного сообщества на внутригосударственные конфликты в будущем». Именно это, а не рынок оружия, портовые сооружения в Тартусе, ностальгия по советскому могуществу или симпатии к лидерам-автократам определяло поведение Москвы в отношении сирийского братоубийства.
Беспорядки в Сирии начинались буквально в те же дни, когда Совбез ООН принимал резолюцию 1973, которая санкционировала внешнее вмешательство в гражданскую войну в Ливии. Россия тогда, как известно, предпочла не препятствовать введению зон, запретных для полета ливийской авиации, для защиты мирного населения. Документ, принятый в спешке и сформулированный весьма расплывчато, совсем не в точной юридической стилистике СБ ООН, на деле стал обоснованием для массированного иностранного участия во внутреннем конфликте и смены режима, символом чего стало зверское убийство полгода спустя ливийского вождя Муамара Каддафи. Громогласные заявления Кремля, Белого дома и Смоленской площади, которые почти сразу после «воздержания» в Совете Безопасности начали клеймить НАТО за злоупотребление данным разрешением, звучали неубедительно: могли ведь наложить вето, а не стали. Чего ж теперь воздух сотрясать.
Сирийская позиция — производная от Ливии. Во-первых, обида и раздражение на «обманувший» Запад. Во-вторых, твердый вывод: ни шагу назад, всякая гибкость, эластичность, формулировки «может быть» потом будут истолкованы как санкция на насилие. Насилие же в пользу одной из сторон с разрешения «мирового сообщества» и является по замыслу Запада основой «модели реагирования на внутригосударственные конфликты в будущем».
По мере обострения ситуации в Сирии Россия, а вместе с ней и Китай последовательно отвергали любые проекты резолюций, которые содержали бы указания на виновных и автоматизм применения санкций: если Дамаск не делает то-то и то-то, следуют такие-то меры вплоть до вооруженной акции. Дело было не в защите Башара Асада, а вновь в стремлении не допустить легитимации той самой ливийской модели как нормы поведения в подобных ситуациях.
А поскольку положение на фронтах гражданской войны в Сирии все больше запутывалось, черно-белая картинка превращалась в радугу из разных оттенков серого, дипломатическая работа постепенно зашла в полный тупик: Россия считала вмешательство все более деструктивным предприятием, а Запад одновременно боялся интервенции, но и осознавал, что без нее никакого перелома в войне в пользу повстанцев не получится.
Применение отравляющих веществ смешало все карты и создало обстановку, делающую внешнее вмешательство неотвратимым. Обаме сразу припомнили все его угрозы про «красную линию» и про то, что «Асад должен уйти», так что выполнение обещаний превратилось в дело чести. То, чего на протяжении двух с лишним лет стремилась избежать Россия, стало стремительно приближаться. В Москве почти никто никогда не сомневался, что интервенция не решит ни одной из проблем Сирии и в конечном итоге приведет только к дальнейшему ухудшению. Однако с точки зрения престижа России война стала бы крайне неприятным явлением: все очки, набранные благодаря последовательной линии, просто обнулились бы, а тот факт, что американцам в Сирии ничего хорошего все равно не светило, едва ли стал бы утешением.
Идея с международным контролем над химическим оружием — это помимо прочего и шанс капитализировать то, чего удалось достичь за предшествующий период. Так что никакой благотворительности, собственные интересы прежде всего.
В мире признают, многие с неприязнью, что Россия попала в точку: предложенный план позволяет многим сохранить лицо и элегантно выйти из тупика. Однако битва за дипломатическую победу только начинается.
Во-первых, сама по себе операция по передаче контроля над химическим оружием — мероприятие крайней степени сложности даже в спокойных условиях, что уж говорить об ожесточенной гражданской войне. Требуется скоординированная работа многих стран и международных организаций, а также высокий уровень доверия среди участников, чем сегодня никто похвастаться не может.
Во-вторых, есть явная проигравшая сторона — сирийская оппозиция, особенно радикальная, которую откладывание и тем более отмена планов удара по Асаду лишают надежд на перелом в войне. Соблазн спровоцировать какое-то очередное потрясение велик. Повстанцам вообще не может нравиться, что во всей сирийской эпопее на передний план внезапно вышла совсем не та тема, из-за которой все и началось, не химическое же оружие стало причиной войны.
В-третьих, на администрацию CША давит необходимость добиться быстрого результата. Обаму и так уже не все принимают всерьез с его шараханиями от одного «решения» к другому, а если возникнет ощущение, что нечто идет не так, страх показаться недееспособным толкнет президента к импульсивной реакции.
В-четвертых, и это задача ближайших дней, необходима очень четко и профессионально согласованная резолюция Совбеза ООН. Здесь главная мина — тот самый автоматизм применения санкций, с которым Россия боролась раньше. Первый же вариант документа, предложенный Францией, сформулирован как ультиматум Асаду, что ни Москва, ни Пекин не примут. Схватка за формулировки предстоит жаркая. Западные страны искренне верят в необходимость четко обозначить очередную «красную линию», без чего, с их точки зрения, Дамаск будет водить международное сообщество за нос. Россия же опасается попасть в ситуацию, когда любой сбой или заминка с выполнением плана, а они неизбежны, могут быть немедленно интерпретированы как повод для возмездия.
Предыдущие кампании — Югославия, Ирак, Ливия — многому научили, в частности тому, какие рогатки могут обнаруживаться в попытках урегулировать такого рода кризисы и как проблемы выворачиваются наизнанку для достижения нужного результата.
Сирия в каком-то смысле — квинтэссенция всего того, что было раньше, здесь можно усмотреть элементы сюжетов многих минувших кризисов. Реализация или провал плана по изъятию сирийского химического оружия покажут, способно ли международное сообщество в его нынешнем виде извлекать уроки и учиться на ошибках, либо оно может только повторять их и делать новые, все более фатальные. Вопрос о «модели урегулирования будущих конфликтов» действительно решается сейчас.
