Федор Лукьянов: Украина как искушение
| Огонёк
Обострение ситуации в Киеве — немалое испытание для Европы, переживающей свой «кризис идентичности». Как все это может отразиться на отношениях с Россией?
Знаменитый французский публицист ультралиберального толка Бернар-Анри Леви, страстный сторонник продвижения европейских ценностей, писал несколько недель назад под впечатлением от посещения майдана: «Украина дает шанс нынешней бездушной Европе… Она может возродить угасающую европейскую идею, которой необходимо любыми средствами воссоздать свою утраченную славу». Иными словами — революционная энергия периферии снова, как и на рубеже 90-х, поможет преодолеть застой в европейском ядре. Помнится, в предыдущий раз воодушевление посетило маститого интеллектуала в 2011-м, после визита к повстанцам в Бенгази. Он позвонил своему другу Никола Саркози и вдохновил его на войну в Ливии. Европе это, впрочем, не очень помогло…
Кстати, по совсем другим мотивам, куда более «реал-политическим», майдан возбудил и Германию: способность содействовать решению украинского кризиса — тест на европейское лидерство, к которому Берлин, похоже, дозрел. Правда, получиться может все наоборот — прием Ангелой Меркель оппозиционных политиков Виталия Кличко и Арсения Яценюка спровоцировал настоящее побоище в Киеве. Санкцию на насилие госпожа канцлер, ясное дело, не давала. Но телевизионной картинки, на которой главный европейский политик сердечно встречается с предводителями «европейского выбора» Украины, хватило, чтобы радикалы решили: ну все, Запад с нами, вперед! Замечательное получилось умиротворение…
В Европе что-то происходит. Старый Свет снова меняется, точнее, находится на пороге изменений, которые пока трудно предугадать — слишком много процессов одновременно. Но все сильнее ощущение, что предстоит другая эпоха.
Прежняя наступила с концом холодной войны, когда исчез железный занавес. Европа бурно отпраздновала воссоединение и нацелилась на новые высоты. Преобразование Европейского сообщества в союз, единый внутренний рынок, общая валюта, расширение, благодаря которому стран-членов стало в два с лишним раза больше (28 сейчас против 12 20 лет назад), наконец, проект Конституции для Европы, которая предусматривала превращение ЕС в самостоятельного тяжеловеса мировой геополитики.
На фоне подъема амбиций внутренние проблемы казались досадным наследием, а европейская интеграция — универсальным средством против болячек, от которых Европа страдала веками. Тех, что не раз приводили ее к войнам и разорению: великодержавные замашки, национализм и сепаратизм, экономическое неравенство между странами и регионами, соперничество за жизненное пространство. Даже идейные баталии начали затухать — вроде бы нащупали золотую середину между правыми и левыми, социалистами и консерваторами, либералами и дирижистами. О чем спорить, если цель близка: мирное общество всеобщего благосостояния, в меру справедливое и достаточно эффективное. Ну и главное — Европа снова поверила в свое моральное превосходство, ведь именно она предлагала миру привлекательную и практически лишенную недостатков модель.
Будущее — позади?
Сегодня конец ХХ — начало XXI столетия представляется золотой эрой. Финансовый кризис бросил тень на саму политико-экономическую систему Евросоюза, ее устойчивость и перспективы. А без картины все более прекрасного будущего, которое впереди, и ощущения убедительного морального и интеллектуального лидерства Старый Свет впал в хандру. Главное — Европа потерялась в глобальном мире.
Лозунг конца прошлого века был очень доходчив. Всеобъемлющая тотальная конкуренция не оставляет шансов на мировую роль отдельным европейским странам, даже таким крупным, как Германия или Франция. Только объединив усилия, Европа способна встать наравне с гигантами XXI столетия — с США, Китаем, возможно, Индией, в политическом смысле с Россией. Логично. Тем больше обескураживает результат.
Вес единой Европы в мире не просто меньше, чем сумма потенциалов стран-членов, но и по отдельности возможности грандов, той же Германии, Франции, Великобритании, сократились в сравнении с тем, что было 20 лет назад. Такие столицы, как Рим или Мадрид, просто выбыли из числа игроков, имеющих хоть какое-то политическое значение. Катастрофа постигла Париж — трудно припомнить времена, когда Франция была бы настолько бесцветна на международной арене, даже по европейским вопросам. Лондон держится благодаря мощи финансового центра, но не как главный город страны, утрачивающей стратегическое видение и влияние.
Все это превращает Берлин в безальтернативный центр Европы, Германия уже не может открещиваться от ответственности. На деле она от нее отвыкла (вся вторая половина ХХ века ушла на то, чтобы отучить немцев от амбиций), а когда примеряет на себя роль ведущего, становится объектом подозрений всех вокруг. Тем более что противовес объективно отсутствует, Франция с этой своей традиционной обязанностью не справляется.
Внутреннего баланса в Европе нет и в помине. Особенно если вспомнить о двадцатке остальных стран, часть из которых охвачена глубоким социально-экономическим либо политическим кризисом, а другая часть (как, например, Польша) стремится повысить свое место в континентальной иерархии.
Неразбериха накладывается на запутанные отношения с Соединенными Штатами, привычным патроном. Идея бросить вызов Америке, которая грела Европу 10-15 лет назад, улетучилась. Старый Свет готов вернуться под сень американского покровительства, прежде всего в форме Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства, переговоры о котором сейчас идут. Как на беду раз за разом выясняется, как Америка на самом деле относится к Европе. То Сноуден расскажет о тотальной слежке, то заместитель госсекретаря США Виктория Нуланд матерно оценит внешнюю политику ЕС. Особенно обидно, что оценку не назовешь совсем несправедливой — у Европейского союза на международной сцене действительно дела не идут.
Чем грозит диктат меньшинства
Другой вызов глобализации связан с растущей неоднородностью обществ. Она влияет на идеологическую палитру, но в противоположных направлениях. С одной стороны, за 20 лет Старый Свет сместился к намного более либеральному пониманию демократии как максимально чуткого отношения прежде всего к меньшинствам и подчеркнуто секулярного устройства. Во многом это связано с тем, что Европа становится прибежищем растущего числа выходцев из других частей мира, прежде всего мусульман. Стремление безболезненно интегрировать «других» обуславливает сознательное смягчение, размывание представлений в пользу большей гибкости модели.
Однако попытка представить это как универсальный и обязательный стандарт общества не только наталкивается на непонимание многих внешних собеседников (особенно России, которая переживает противоположный консервативный тренд), но и вызывает внутреннее сопротивление, рост протекционистских устремлений в широком смысле.
Недавний референдум в Швейцарии, которая решила отгородиться миграционными квотами даже от соседних Германии и Франции,— утрированное отражение этих настроений. Швейцарских правых, которые инициировали плебисцит, горячо приветствовали их единомышленники в других странах Европы. Противники интеграции и крайне правые разных мастей мобилизуются накануне майских выборов в Европарламент, где намерены получить до четверти голосов.
Из этой смешавшейся мозаики скоро начнет складываться новая картина, принципиально важная для России. Несмотря на все духовные, идейные и геополитические метания, мы не изменим своей сущности — страны европейской культуры, которая соотносит себя именно с Западом, то тянется к нему, то, напротив, отталкивается. Сегодняшний поворот к консерватизму продолжает бесконечную цепочку. Ведь желанным партнерам по БРИКС Индии и Китаю нет дела до того, какой из вариантов европейских ценностей — современных либеральных или исторических консервативных — предпочитает Россия. И индийцы, и китайцы просто точно знают, что к ним эти ценности никакого отношения не имеют, поскольку они живут в другой культуре. Даже католическая Бразилия не опора — пестрое поликультурное общество там пронизано левыми настроениями.
Хотим мы того или нет, собеседником остается привычный Запад, прежде всего Европа, с которой Россия связана тесными экономическими узами. Сценарий, при котором маятник европейской политики продолжит двигаться дальше в леволиберальном направлении, для Москвы наименее благоприятный. И дело не только в том, что тогда мы обречены на бессмысленные споры о правах сексуальных меньшинств. Хуже, что Европа будет искать доказательства собственной магнетической силы в попытках экспансии. К чему и зовет процитированный вначале Бернар-Анри Леви.
Умеренность как идеология
Впрочем, маятник потом всегда идет в противоположную сторону, он просто так устроен. Происходящее в Европе позволяет предвидеть движение назад после либерального сдвига. Так, может быть, российское руководство, настаивающее на традиционных ценностях, прозорливо предугадало грядущую смену вех?
Возможно, но не настолько, чтобы ожидать прихода к власти в европейских столицах единомышленников наших отечественных традиционалистов. Мы пока ориентируемся на самую правую часть консервативного спектра, маргинальную даже не по степени представленности в парламентах (это как раз может возрастать), а по психологии, характеру требований и программ. Крайне правые в Европе представляют собой протестное движение, не приспособленное к государственному управлению. Правда, в случае роста их популярности возможно поправение мейнстрима европейской политики, не исключено, что даже существенное.
Выгодно ли это России? Рост националистических и ксенофобских настроений в Европе будет означать усугубление нестабильности (и межгосударственной, и внутри обществ), вероятнее всего, провал попыток найти общее решение европейских проблем. Это может реанимировать весь комплекс традиционных противоречий, особенно по периферии континента в Восточной и Юго-Восточной Европе, и породить соблазны соперничества. Кроме того, США, которые с 90-х годов постепенно отворачивались от европейских дел, полагая, что там все в порядке, почувствуют необходимость заняться ими вновь, как было всегда в ХХ веке, когда Европа загоняла себя в тупик. Такое развитие событий России, несомненно, не понравится и будет отвлекать от наиболее насущных задач, связанных с развитием собственной азиатской части. Став вновь местом, где происходят политические события, Европа при этом не вернет себе былой роли авангарда мирового развития и экономического локомотива.
В интересах России — возвращение Европы к умеренно консервативной повестке дня. Солидные правители, избегающие крайностей и трезво оценивающие реальность, не разделят российский традиционалистский пафос, союзниками Москвы не станут, но и впадать в идеологический раж по второстепенным вопросам не будут. России выгодно, чтобы Германия укрепляла лидирующие позиции, а Франция восстановила свою роль баланса, потому что в противном случае единственный на сегодня кандидат в противовесы Берлину — это Варшава. А польско-германский тандем (вместо привычного франко-германского) по понятным причинам будет работать на отдаление от России, к тому же чреват столкновением с Кремлем из-за Украины.
Чтобы стабилизировать отношения с Европой, ныне расшатавшиеся, Москве нужно перестать строить свою линию на противопоставлении европейским тенденциям, прекратить неустанную полемику, которая толкает стороны только к радикализации мнений. Нас — от умеренного консерватизма к мракобесной реакционности, а Европу — от гуманистических идеалов равноправия к навязыванию догматически понятой толерантности.
Несколько лет назад в моде были рассуждения о российско-европейском альянсе. Одни видели его как «европеизацию» России, то есть принятие ею норм ЕС. Другие как взаимовыгодную сделку, объединение потенциалов. Третьи мечтали о том, что Старый Свет вырвется из лап атлантизма и повернется к евразийству. Сейчас о подобном никто не грезит. Россия и остальная Европа по-прежнему очень важны друг для друга, но как залог взаимного спокойствия, а не как средство реализации обоюдных амбиций. Главное, чтобы отношения не создавали новых трудностей, которые отвлекали бы разные части Европы от решения насущных задач. ЕС — от внутреннего переустройства и оптимизации, Россию — от обновления и нового освоения Зауралья. Повестка дня скромная, но реалистичная. Как раз для умеренных консерваторов.
