ЧЕГО НА САМОМ ДЕЛЕ ХОЧЕТ ЕВРОПА?
Стоит ожидать не смягчения, а ужесточения антироссийской и антикитайской риторики со стороны европейцев
Последние несколько месяцев отмечены в Западной Европе оживлением риторики, которая может расцениваться как антироссийская или антикитайская. Речь идёт уже не о проявлениях со стороны незначительных стран или институтов Европейского союза, источники – официальные лица крупных европейских держав, например, министр обороны Германии. Такие заявления традиционно принято рассматривать в качестве свидетельства стремления европейцев повысить свою значимость в глазах США на фоне слабеющего интереса Вашингтона к союзникам.
Но полагать, что конфронтационные высказывания европейских политиков в отношении России и Китая – не более чем следствие желания выслужиться перед американцами, недопустимое упрощение. Рискнём предположить, что важнейший стимул европейцев – повышение собственного значения в глазах как раз Москвы и Пекина. Хотя бы потому, что для суверенного государства естественным и рациональным является преследование своих эгоистических интересов. Другие варианты стратегии неизбежно ведут к политике в интересах других и работают против важнейшей задачи любой державы – собственного выживания в хаотическом международном окружении.
Спору нет, значительная часть элит в странах Западной Европы фактически выполняет миссию американской агентуры влияния и рассматривает тесное партнёрство с Вашингтоном как залог своего выживания в политической системе. За более чем 75 лет плотного контроля Соединённых Штатов над основными европейскими державами там сформировалась внушительная группа выдающихся мыслителей и политиков, для которых связь с США – экзистенциальный выбор. Но в стратегическом отношении ведущие европейские государства далеки от мысли, что цель стать действительно значимыми союзниками Америки может быть для них достижима, тем более через конфликт с её противниками.
Это не касается большинства стран Восточной Европы, которые не обладают подлинным суверенитетом и, по сути, представляют собой территориальную базу, с которой Соединённые Штаты ведут переговоры с противниками в мирное время и могут действовать в военное. Поэтому данные государственные образования могут вести себя нерационально, то есть искренне проводить внешнюю политику, которая станет самоубийственной в случае реального конфликта с Россией. В ещё большей степени это касается фактически несостоявшихся государств, в частности Украины, суверенитет которой является лишь формальным в силу внутренних и геополитических обстоятельств.
В странах Западной Европы понимают: никакие усилия не могут сделать их настолько значимыми, чтобы США включили их интересы в свои стратегические соображения.
Для этого есть объективные причины. Поэтому основные усилия Европы должны быть направлены на налаживание прямого диалога с Москвой и Пекином. Но у России или Китая серьёзных встречных оснований для этого пока нет. Реализация целей национального развития Россия и Китая, тем более обеспечение их безопасности в минимальной степени зависят от Европы. Для Китая так было всегда, а Россия пришла к этому состоянию после исторически непродолжительного периода, когда часть её задач всё-таки требовала партнёрства с Европейским союзом. Сейчас Москва имеет основания демонстрировать европейцам, что не видит, как хорошие двусторонние отношения могут служить её интересам.
Причина, которая толкает страны Западной Европы к конфронтационной стратегии – соотношение сил между ведущими государствами ЕС и их партнёрами за океаном. В принципе, Соединённые Штаты уже в годы холодной войны, практически не скрывая, задавались вопросом, способны ли они инкорпорировать интересы Европы в свои стратегические планы. Известный вопрос о том, готовы ли американцы пожертвовать Нью-Йорком ради спасения Парижа, характерен для такой дискуссии. Отдельные европейские государства, со своей стороны, стремились добиться такого стратегического положения, при котором США пришлось бы если не полагаться на их помощь в случае конфликта с СССР, то хотя бы учитывать интересы союзников от безысходности. Самостоятельная ядерная доктрина Франции была нацелена именно на создание условий, при которых её выживание было бы делом американцев, поскольку игнорировать французские интересы означало бы рисковать ядерным конфликтом в Европе по воле Парижа.
Однако задача так и осталась для европейцев невыполнимой. После завершения холодной войны у США исчезли любые основания считать союзников достаточно важными, чтобы учитывать их интересы. Расширение НАТО на Восток поставило точку в дискуссии о собственной стратегической значимости Западной Европы. Теперь она вообще потеряла всякий смысл, поскольку Соединённые Штаты приобрели базы для передового базирования в непосредственной близости от важнейших центров России – своего главного потенциального противника. Сейчас Западная Европа сохраняет значение в планировании США только по логистическим причинам, хотя и эту зависимость американцы последовательно преодолевают.
Но всё это не может быть основанием для Европы пытаться увеличить свою привлекательность для могущественного союзника, присягая ему на верность. Во-первых, потому, что в силу своего внутреннего устройства такие державы, как Франция или Германия всё равно не смогут быть только территориями-форпостами. Большие и сложные общества, демократическая система управления и политический плюрализм создают непреодолимые препятствия для их способности выполнять задачу «аэродрома передового базирования». А, во-вторых, потому, что эту функцию уже успешно выполняет пояс государственных образований к востоку от германской границы. И если Россия не сможет решить украинскую проблему в ближайшие два-три года, к Восточной Европе в таком же качестве прибавится и Украина.
В силу непреодолимого военного превосходства над остальными участниками международного сообщества ядерные сверхдержавы в принципе не способны относиться к их интересам, как к собственным.
Выживание США, России или Китая, как и баланс сил между ними, не зависит от силовых возможностей их постоянных или ситуативных союзников. В этом принципиальное отличие ядерной эры от других эпох, когда в центре международного порядка был баланс сил, а не институты.
В XVIII–XIX веках страны европейской «пентархии» (Австрия, Великобритания, Пруссия, Россия и Франция) не могли рассчитывать на победу в конфликте, если одна из них начинала проводить революционную внешнюю политику. В Семилетней войне 1757–1762 гг. три из них объединялись против Пруссии, в период революционных войн и Наполеона – все остальные против Франции, а во время Крымской войны все, за исключением Пруссии, – против России. Другими словами, тогда наличие союзников было условием выживания, и их интересы нужно было учитывать со всей серьёзностью.
Но появление ядерного оружия и его колоссальных запасов в руках очень ограниченной группы держав привело к тому, что их отношения с остальными уже не влияют на глобальный баланс сил. Все вопросы, связанные с выживанием её участников, остаются на уровне отношений внутри ведущей ядерной «тройки», точно так же, как было в годы холодной войны. Именно поэтому СССР так спокойно отнёсся к предательству своих союзников по Варшавскому договору – их бегство не изменило ничего в его стратегическом положении вплоть до коллапса самого советского государства.
И здесь Европа находится в наиболее уязвимом положении. Германия и Франция понимают, что США способны решать все свои проблемы самостоятельно. Но при этом Европа недостаточно сильна, чтобы представлять собой угрозу для Китая или России и создавать тем самым объективные основания для диалога. Однако европейцы стараются не унывать и многочисленными выпадами постоянно приглашают Москву и Пекин к самостоятельному, без участия американцев, диалогу. Пусть даже диалог и не может идти во всех областях и в открытую, там, где Европа сохраняет значимость, он развивается, несмотря на общее политическое состояние отношений. Например, в сфере энергетики, где регулирование на уровне Евросоюза уже привело к активизации сотрудничества российских и европейских компаний «на земле» или под водой Балтийского моря.
Поэтому по мере того, как Европа будет всё больше проникаться отсутствием у США даже минимального намерения учитывать интересы союзников в своём стратегическом планировании, стоит ожидать не смягчения, а ужесточения антироссийской и антикитайской риторики со стороны европейцев. Европа располагает ограниченными дипломатическими инструментами, и риторика, которая касается внутренних представлений о справедливости – сфера, где страны Старого Света могут хотя бы привлечь к себе внимание. Драматизировать влияние подобных выпадов на стратегические перспективы отношений России и Европы не стоит – они говорят, скорее, о сохранении у стран Западной Европы способности к рациональному мышлению, что весьма важно в наши непростые времена.
