ЭТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИКА
Финальный опус в нашу теоретическую рубрику «Руководство к действию» от приверженца реализма
Реалистский взгляд на международную политику всегда был осознанно избавлен от необходимости обращаться к явлениям и процессам, происходящим внутри государственных границ. Конечно, моральный дух армии, оказывает влияние на результативность использования этого внешнеполитического инструмента. Но не является определяющим для того, как проявляются основные категории поведения государств. В реализме тем более не принято обращать внимание на связь между тем, как в том или ином государстве принято интерпретировать морально-нравственные вопросы, и его внешней политикой.
Римская империя не стала более миролюбивой, приняв христианство, а её последовавшее военное ослабление было связано с исчерпанием экономической основы агрессивной внешней политики и просто истощением сил. Точно так же мы не должны рассчитывать, что происходящая на Западе «культурная революция», меняющая представления о естественном и противоестественном в природе человека, как-то скорректирует эгоистическую политику этих государств.
С точки зрения реализма, внешняя политика революционного в этическом плане СССР (а там до последних лет существования сохранялись важные элементы марксистского подхода к отношениям человека и общества) ничем не отличалась от политики царской России или противников Советского Союза на Западе. И всё же мы не можем отрицать места, которое занимал вопрос идейной борьбы большую часть прошлого века. Победу в этой борьбе одержали христианство и либерализм, а безбожие и марксизм потерпели поражение.
Сейчас сами страны – победительницы в холодной войне находятся в состоянии серьёзных ценностных трансформаций, сравнимых по масштабу с эпохой Реформации в Европе. Пока силовое доминирование Запада в глобальном информационном и коммуникационном пространстве является абсолютным, и поэтому вся дискуссия приобретает международное измерение.
В центре трансформаций – отказ от бинарной гендерной системы, предлагающий иной взгляд на человеческую природу в самых базовых её проявлениях. И, что имеет для нас наибольшее значение, появление группы государств, которые настаивают на том, чтобы институционально закрепить эту концепцию как универсальную этическую норму. А поскольку этические аргументы давно интегрированы в силовую политику, они неизбежно становятся фактором взаимодействия их носителей с остальным миром именно в контексте традиционных силовых отношений. На выходе – требования Европейского союза в отношении своих стран и внешних партнёров, выполнение которых означает конфликт с традиционной интерпретацией категории гендера.
К сожалению, не всё так просто. Проникновением этического измерения в международную политику мы обязаны её демократизации. Она неуклонно происходит уже более века, прошла несколько стадий и сейчас использует в качестве проводника возможности современных интернет-технологий. В массовой международной политике усиливается фактор вопросов морали.
Государство – единственный участник международной политики, но нельзя игнорировать и наличие различных институтов. Они – важное достижение ХХ века, позволившее частично приблизиться к решению базовой проблемы непредсказуемости намерений государств в друг отношении друга. Тем более что после Второй мировой войны международные институты получили достаточно надежную опору в виде баланса сил стран, их образующих. А на глобальном уровне – абсолютного превосходства великих ядерных держав над остальными членами мирового сообщества.
Но институты, во-первых, развивают групповой эгоизм стран-участниц и ведут к несовместимости их коллективного интереса с третьими державами. А во-вторых, становятся универсальным способом легитимации идей, имеющих внутреннее происхождение. Поэтому сейчас мы наблюдаем не просто естественное желание человеческих сообществ утвердить этические представления на внутреннем уровне, но и настойчивые попытки придать им универсальный характер в рамках институтов.
Эти три фактора: интеграция этического измерения в силовое взаимодействие, демократизация международной политики и необходимость придать собственным ценностям институциональный характер на глобальном уровне, делают частную, в общем, проблему, гендера вопросом межгосударственных отношений. К тому же сейчас это всё ложится на хорошо подготовленную за весь прошлый век почву – интерпретировать конкуренцию держав не только как силовую, но и как ценностную.
Было бы поверхностно рассматривать разворачивающийся спор (об этих этических вопросах) только как поиск идеологической составляющей конкуренции держав, необходимой в рамках возникшего в XX веке исторического опыта. Она занимает такое место в нашей дискуссии не только потому, что практически все, кто рассуждает сейчас о международных отношениях, либо сформировались в период холодной войны, либо являются их учениками.
Проблема более масштабна. Как и в случае с любой революцией, отдельные государства стремятся сделать свои внутренние представления о справедливости основой легитимного международного порядка. Этот порядок является системой правил и норм, следование которым влечёт не только формальное, но и фактическое признание в качестве полноправного члена сообщества. Именно вопрос о легитимности государства имеет решающее значение с момента возникновения системы, которую мы по традиции называем Вестфальской.
Персонификация государства, которая произошла в последовавшие века, сделала его носителем морали в международных отношениях. До тех пор, пока государства не выступали носителями этических норм, для международной политики не имело значения, каковы на той или иной территории свои представления о гендерных ролях. Поэтому Древний мир или средневековая система монархий не знала споров о проблеме гендерной идентификации, хотя, как мы понимаем, на уровне отдельных личностей всякое бывало.
Современная международная система представляет собой обогащённый новыми культурными акцентами вестфальский порядок, и государства требуют уважать свои этические представления не меньше, чем свои физические интересы. Нравится нам это или нет, но мы имеем дело со сплавом базовых национальных интересов и ценностей. И легитимность государства требует, чтобы признание на международном уровне получало и то, и другое.
Когда одно государство рассматривает интересы и ценности другого в качестве угрожающей альтернативы собственным, очень сложно найти почву для дипломатического диалога. До тех пор, по меньшей мере, пока не последует либо признание, либо гибель одного из государств, как это произошло с нацистской Германией, интересы и ценности которой имели революционную природу и вошли в конфликт с остальным человечеством.
Именно этот пример показывает, что признание ценностей и их интеграция в этический фундамент международного порядка не является неизбежным. Оно всегда – продукт силовых отношений, часто в их наиболее драматической форме. Нас, в рамках реалистического взгляда на международную политику, не может интересовать происхождение тех или иных представлений о справедливости. Но, рассуждая о проблеме войны и мира, мы не можем отказаться от обсуждения вопроса, как они повлияют на глобальную безопасность.
И здесь важно сейчас понять, насколько масштабным окажется требование легитимности со стороны революционной идеологии, признаки формирования которой мы наблюдаем на Западе. Именно признание на международном уровне, как мы помним по примеру наполеоновской Франции или раннего СССР, может оказаться жизненной необходимостью для окончательного утверждения внутри. Ни в том, ни в другом случае этого не произошло, и революционная идеология потерпела поражение вовне и внутри. Однако в начале XIX столетия это стало причиной для целой серии всеобщих войн, а в прошлом веке привело к балансированию на грани ядерного апокалипсиса. Если окончательное утверждение новой идеологии в качестве основы внутреннего порядка опять не сможет произойти без легитимации на международном уровне, нас ждут очень тревожные времена настоящей ценностной конфронтации.
