Ярослав Лисоволик

| Газета.Ру

Почему нас не отпускают девяностые

На фоне практически повсеместного ухудшения ожиданий перспектив российской экономики меняется парадигма взаимосвязи российского и глобального экономического роста. На протяжении большей части последнего десятилетия Россия росла быстрее мировой экономики, причем периоды ускорения роста мировой экономики сопровождались еще более существенным ускорением экономического роста в России.

Теперь ситуация заметно изменилась не в нашу пользу. В 2012 году мировая экономика показала признаки восстановления, однако российский экономический рост оказался значительно ниже.

Такого же рода картина ожидается и в следующем году — мировая экономика может вырасти почти на 4%, в то время как в России рост на уровне 2% уже видится как достижение, даже несмотря на относительно благоприятные цены на нефть. Теперь уже практически не слышно предсказаний «второй волны» мирового финансового кризиса (они неизменно фигурировали в числе прогнозов в предыдущие три-четыре года), все более редкими становятся ссылки на глобальный кризис как основной фактор замедления роста экономики России.

В своем послании Федеральному собранию президент Путин признал, что основные причины замедления экономического роста в России связаны именно с внутриэкономическими факторами.

Что же изменилось в российской экономике? Откуда такое снижение отдачи от все еще высоких цен на нефть и ускоряющегося мирового экономического роста? По большому счету проблема заключается как раз в том, что по ряду ключевых направлений мало что изменилось не просто на протяжении последнего десятилетия, но и по сравнению с 90-ми годами. Те ключевые структурные изменения, которые стали первоочередными в 90-е: достижение большей эффективности госкорпораций, рост эффективности бюджетных трат, повышение конкурентоспособности российских компаний на внешних рынках — так и не увидели своей реализации: в 90-е из-за кризиса неплатежей, в 2000-е — благодаря высоким ценам на нефть.

Давно забытый термин 90-х «жесткие бюджетные ограничения» на удивление остается настолько же релевантным, насколько и труднодостижимым.

Российская экономика нашего времени не столько экономика «жестких бюджетных ограничений», сколько экономика мягкая и аморфная, зачастую готовая заполнить ту форму или конфигурацию, которая будет ей предоставлена внешними условиями.

Конечно, по ряду направлений прогресс по сравнению с 90-ми годами неоспорим: значительно улучшилась денежно-кредитная политика, обменный курс стал более гибким, а Центральный Банк стал в растущей степени ориентироваться на снижение инфляции. В бюджетной сфере формирование Стабилизационного фонда и его двух преемников стало своего рода якорем для сферы государственных финансов. За счет использования доходов от высоких цен на нефть был снижен долг страны, что особенно важно в контексте мирового долгового кризиса. Эти достижения свидетельствуют о том, что никак нельзя ассоциировать экономический рост 2000-х исключительно с высокими ценами на нефть.

Начиная с 2012 года в России сложилась экономическая система, в рамках которой наряду с бюджетным правилом Россия создавала также экономические правила в денежно-кредитной и структурной сферах.

К сожалению, эти же экономические правила стали так или иначе подрываться в 2013 году стремлением как можно скорее повысить рост ВВП за счет роста бюджетных вливаний в крупные инфраструктурные проекты или за счет ослабления рубля. К тому же позитивные изменения в макроэкономической сфере последних 12–13 лет по большому счету не требовали радикального изменения системы, особенно на микроуровне. Именно поэтому остается, как и десять лет назад, диссонанс между относительно благополучной ситуацией в макроэкономической сфере (которая также поддерживалась благодаря растущим ценам на нефть) и застоем, а иногда и регрессом на микроуровне предприятий.

Причем чем лучше развивалась макроэкономическая динамика, тем меньше прикладывалось усилий по исправлению неэффективности в корпоративном секторе.

Проблема затухающего российского роста заключается в том, что количественная составляющая макроэкономических показателей не может находиться в отрыве от качественной составляющей микроуровня предприятий: без динамизма корпоративного сектора, в том числе малых и средних компаний, без роста их эффективности экономический рост на макроуровне даже при благоприятных ценах на нефть с течением времени будет все больше упираться в ограничения реального положения дел в производственной сфере, связанного с корпоративным управлением, контролем за издержками, недостаточной конкуренцией.

На фоне замедления темпов роста и снижения положительного эффекта от высоких цен на нефть усилились и признаки рецидива экономической болезни 90-х.

Прежде всего возобновились оттоки капитала, во многом напоминающие по масштабам и хроническому характеру «бегство капитала» 90-х годов.

Несмотря на принимаемые меры, остается высокой и зависимость от цен на нефть, растут масштабы теневого сектора, что сопровождается снижением собираемости доходов в бюджет. Проблема неплатежей вновь выходит на передний план, при этом если в 90-е годы названная в тот период «виртуальной экономикой» или «экономикой неплатежей» система характеризовалась симбиозом задолженности по зарплате, по налогам, по расчетам между предприятиями, то в последние годы обостряется проблема неплатежей и просрочки по банковским кредитам. К этому можно смело прибавить слабость инвестиций, рост бюрократии, но что самое важное — все то же отсутствие развития из-за неумения эффективно тратить бюджетные средства.

Обратной стороной виртуальности экономики 90-х с ее неплатежами стала виртуальность или ненадежность роста в условиях высоких цен на нефть. Зеркальным отражением дефицита и неплатежей стал такой же порочный переизбыток расходов (не только бюджета, но и госкомпаний) нашего времени — подобного рода перепады свидетельствуют об отсутствии у экономики внутреннего стержня, о дезориентации и неясности векторов реформирования системы, а также о недостатке внутреннего динамизма за счет действия конкурентных сил.

В результате сегодня есть стабилизация, но нет развития, есть некий фасад, казалось бы, приемлемых макроэкономических показателей, но базируется он на неустойчивом фундаменте в большинстве своем неконкурентоспособных предприятий.

Отсутствие же развития чревато регрессом, причем регрессом на фоне совершенно других по сравнению с 90-ми ожиданий населения, привыкшего к регулярным накачкам из бюджета для блага российского потребителя. Реальной угрозой для российской экономики является не просто некое конъюнктурное замедление темпов роста, а именно возврат парадигмы хронического застоя и даже спада — перемены к лучшему последнего десятилетия не привили нам безусловный иммунитет от рецидивов.

Воздействие этих явлений на сегодняшнюю экономическую динамику можно сравнить с эффектом черной дыры.

Как «черную дыру» нашего развития можно воспринимать виртуальную экономику 90-х. Она незаметна, почти забыта, но сила ее гравитации огромна и явно недооценена. Ее гравитационное поле основывается на сохраняющемся недоверии к экономической политике государства, на социальной и экономической фрагментации и высоком неравенстве.

Экономика черных дыр — это сочетание чрезвычайно адаптивной экономики теневого сектора, молниеносной динамики «бегства капитала» в тень, крайне неэффективных бюджетных трат и субсидий, уходящих в никуда или всплывающих в далеких офшорных системах.

Для того чтобы вырваться из гравитационного поля «черной дыры», необходим намного больший рывок по сравнению с теми полумерами, которыми характеризовались изменения последних лет и которые считались до сих пор вполне достаточными. Одних лишь ограничительных мер, связанных с деофшоризацией (мерой безусловно необходимой), не хватит — как и в 90-е, запретительные меры без должных экономических стимулов к большей эффективности не приведут к исчезновению «черных дыр», а лишь усилят их силу притяжения.