Андрей Кортунов: Что нового мы узнали о глобализации?
| РСМД
Тезисы выступления на Пекинском форуме 2019 г.
«Человек вошел в мир бесшумно», проницательно заметил Пьер Тейяр де Шарден. Это наблюдение великого французского философа и теолога прошлого века вполне можно отнести и к глобализации. Глобализация вошла в мир бесшумно, и мы даже не знаем, когда это произошло. Одни относят начало глобализации к концу XX столетия, другие связывают ее с созданием глобальных институтов управления после второй мировой войны. Кто-то считает, что основы глобализации были заложены во времена промышленной революции XVIII–XIX вв., а кто-то отодвигает истоки формирования глобального мира на эпоху Великих географических открытий XV–XVI столетий.
Как бы то ни было, современный международный дискурс о глобализации насчитывает около тридцати лет. Политически его формирование связано с окончанием холодной войны и преодолением раскола мира на две противостоящие друг другу — и изолированные друг от друга — системы. Технологически важнейшим стимулом для развития дискурса стало появление глобальной сети Интернет и сопутствующая ей революция в информационно-коммуникационной сфере. Экономически современные дискуссии о глобализации связаны с наблюдавшимся в конце XX в. резким ростом мировой торговли и инвестиций, общемировой тенденцией к снижению тарифов и иных торговых ограничений, успехами в реализации региональных интеграционных проектов (Евросоюз, АСЕАН и др.).
В своем выступлении я попытаюсь ответить на вопрос о том, как изменились наши взгляды на глобализацию за последние три десятилетия. Оправдались ли наши надежды тридцатилетней давности? Продвинулись ли мы в понимании движущих сил глобализации и ее внутренней логики? Произошли ли значимые подвижки в наших оценках позитивных и негативные сторон глобализации, ее главных достижений и неизбежных побочных эффектов? Можно ли утверждать, что в мире 2019 г. пересмотрены те фундаментальные представления о глобализации, которые казались незыблемыми аксиомами в 1989 г.?
Мои заведомо субъективные и, несомненно, уязвимые для критики ответы на перечисленные вопросы сводятся к шести коротким пунктам.
1. Революция или эволюция?
Три десятилетия назад большинство наблюдателей — и я в том числе — полагали, что результатом глобализации станет быстрая и радикальная перестройка системы международных институтов, правовых норм и внешнеполитической практики отдельных государств. Однако, революции в мировом устройстве в ходе глобализации пока не произошло. Существовавшие в предыдущую эпоху институты безопасности (ООН, НАТО), равно как и институты развития (МБРР, МВФ, ВТО) продемонстрировали высокую степень устойчивости, ограничившись лишь косметическими коррекциями своих приоритетов, процедур и принципов деятельности.
Ни стремительный распад Советского Союза, ни быстрый подъем международного терроризма, ни глобальный финансовый кризис 2008–2009 гг. не повлекли за собой глобальных изменений революционного характера. Итогом тридцатилетия стало не повышение, а снижение общего уровня управляемости мировой системы. Разрыв между объективным уровнем единства человечества и субъективным уровнем осознания этого единства со стороны лидеров, политических элит и обществ в целом продолжает расти.
2. Общее благо или фактор поляризации?
В 90-е гг. прошлого века бытовало мнение, что «прилив поднимает все лодки», то есть блага глобализации так или иначе окажутся доступными для всех. В каком-то смысле это мнение подтвердилось — «среднестатистический» житель планеты сегодня живет лучше, ярче и дольше, чем три десятилетия назад. Но блага оказались распределены далеко не равномерно; глобализация поделила мир на выигравших и проигравших. Причем разделительная линия между первыми и вторыми далеко не всегда проходит между «успешными» и «неуспешными» государствами. Гораздо чаще она проходит внутри государств — между отдельными социальными, возрастными и профессиональными группами, между крупными городскими агломерациями и сельской местностью, между богатыми и бедными регионами. То есть между теми, кто «вписался» в новый уклад жизни, и теми, кто «выпал» из него.
Неизбежным результатом социально-экономической поляризации оказывается поляризация политическая, каковая постоянно воспроизводит слабые правительства, неспособные к принятию непопулярных и болезненных решений. Попутно заметим, что воспринимать растущее социально- экономическое неравенство как неизбежное следствие одной лишь глобализации было бы некорректным: достаточно сослаться на уверенно «вписавшиеся» в глобализацию скандинавские страны, сохраняющие при этом одни из самых низких показателей индекса Джини в мире. Ссылки на глобализацию как на первопричину всех проблем очень часто скрывают нежелание лидеров (как, впрочем, и экспертов) признавать собственные ошибки и просчеты.
3. Перманентность или дискретность?
Одним из распространенных в конце прошлого – начале нынешнего века представлений о глобализации было восприятие ее как более или менее линейного, перманентного и непрерывного процесса. Предполагалось, что с течением времени темп глобализации будет лишь нарастать, а сопротивление глобализации — слабеть и сходить на нет. Однако уже во втором десятилетии XXI в. и, особенно, с приходом к власти в США Дональда Трампа и началом выхода Великобритании из Европейского союза, стало ясно, что процессы глобализации вполне могут тормозиться, замедляться, а на некоторых направлениях и для некоторых стран — вообще обращаться вспять.
Причем торможение этих процессов может быть связано не только с сопротивлением «выпавших» из нового технологического и экономического укладов, но и с особенностями этих укладов как таковых. Например, одним из результатов четвертой промышленной революции вполне может стать почти полное вытеснение человека из процесса производства, резкое сокращение потребностей развитых стран в рабочей силе и, как следствие, столь же резкое ограничение международных миграционных потоков. То есть предложение рабочей силы из развивающегося мира будет увеличиваться, а вот спрос на нее со стороны развитого мира будет быстро снижаться. Развитие «новой энергетики» (возобновляемые источники и сланцевые углеводороды) способны рано или поздно обрушить мировую торговлю нефтью и газом — одной из главных основ мировой торговли в целом. Началась казавшаяся немыслимой еще двадцать лет назад дискуссия об обратимости глобализации как таковой; в моду начали входить такие термины как «кризис глобализации», «деглобализация» и даже «постглобальный мир».
4. Синхронизация или асинхронность?
Хотя с начала 1990-х основное внимание исследователей глобализации было сосредоточено на ее финансово-экономических измерениях, глобализация по крайней мере с конца ХХ столетия воспринималась как комплексный процесс, воздействующий на все стороны человеческой жизни. Предполагалось, что финансов-экономическая глобализация с неизбежностью потянет за собой, как локомотив железнодорожные вагоны, глобализацию социальную, культурную и политическую и что человечеству удастся как-то синхронизировать динамику глобализации во всех этих сферах. Взаимодействуя друг с другом, эти сферы будут порождать кумулятивный эффект, ускоряя глобализацию в целом.
На деле выяснилось, что «сопротивляемость» глобализации в одних сферах человеческой жизни заметно выше, чем в других. А потому синхронизировать процессы глобализации на данный момент никак не получается. Особенно явным и опасным для глобализации оказался растущий разрыв между экономикой и политикой: императивы экономики требуют стратегических, системных, глобальных, континентальных, многосторонних решений, в то время как потребности политики выдвигают на первый план тактические, конъюнктурные, локальные, односторонние приоритеты. Более того, «политика идентичности» все чаще одерживает верх над «политикой интересов», что еще больше увеличивает разрыв между экономической и политической реакцией на глобализацию и на все, что с этой глобализацией связано.
5. Универсализм или плюрализм?
Начало нынешнего подъема интереса к явлению глобализации совпало с глобальным триумфом идеологии политического и экономического либерализма. Понятия «либеральная глобализация» и «глобальный либерализм» в 90-е годы прошлого века воспринимались если не как синонимы, то, по крайней мере, как неразрывно связанные друг с другом. То есть одним из ускорителей глобализации и одновременно одним из неизбежных ее результатов должна была стать окончательная победа либеральных экономических и политических моделей во всемирном масштабе. Любые нелиберальные модели развития трактовались в этом контексте как проявления архаики, симптомы непоследовательной и неполной модернизации, препятствующие их носителям удачно «вписаться» в новый глобальный мир.
Сегодня такая причинно-следственная связь выглядит куда менее убедительной, чем три десятилетия назад. Политический и экономический либерализм переживают не лучшие времена; их базовые принципы подвергаются сомнению даже на «историческом Западе», в то время как альтернативные социально-политические и экономические модели демонстрируют не просто устойчивость, но в некоторых случаях — высокую эффективность. Соответственно, возникает вопрос о совмещении планетарного универсализма глобализации с сохраняющимся плюрализмом национальных траекторий развития. Это совершенно новая задача, которая практически не обсуждалась еще десять – пятнадцать лет назад.
6. Ядро или периферия?
В конец 80-х — начале 90-х гг. прошлого века предполагалось, что «волны» глобализации будут распространяться преимущественно от экономического, политического и технологического ядра современного мира (совокупного Запада) к его периферии. Передаточными механизмами должны были стать крупные «полупериферийные» страны — такие как Россия, Китай, Индия, Бразилия и т.д. При этом эксперты предсказывали, что по мере удаления от ядра и приближении к периферии сопротивление глобализации будет нарастать, порождая конфликты, торговые войны, рост изоляционизма и национализма, но до глобального ядра эти импульсы деглобализации будут доходить ослабленными.
Однако история показала, что во многих случаях «волны» глобализации идут в противоположном направлении — от периферии к ядру, а совокупный Запад пытается отгораживаться от периферии ограничениями миграции, возвращением к протекционизму, репатриацией на свою территорию ушедших ранее производств и подъемом национализма. Соединенные Штаты, которые многие воспринимали как безусловного лидера и главного драйвера глобализации, среди развитых стран остаются на последних местах практически во всех измерениях глобализации, причем по уровню вовлеченности в мировую торговлю США уступают даже Китаю. Хотя на данный момент совокупный Запад в целом превосходит совокупный не-Запад по включенности в процессы глобализации, вопрос о том, кто станет основным драйвером этих процессов в будущем, пока остается открытым.
Промежуточные итоги
Что все это значит для нашего понимания глобализации? Как представляется, ничто из перечисленного выше не позволяет заключить, что процессы глобализации достигли своего пика в начале столетия и затем пошли на спад. Равным образом нельзя сделать вывод о том, что точкой перелома трендов глобализации стал приход к власти в США администрации Дональда Трампа. Последний ежегодный доклад компании DHL «Индекс глобальной связанности», оценивающий динамику глобализации по четырем важнейшим критериям (международное движение товаров и услуг, капиталов, людей и информации), заключает, что набравшие силу процессы глобализации в целом сохраняют свою устойчивость, несмотря на отдельные срывы и движение вспять.
Но глобализация как явление оказалась гораздо более сложной, более противоречивой и менее предсказуемой, чем это нам казалось раньше. Более того, мир находится не в конце, а лишь в самом начале эпохи глобализации. В настоящее время лишь около 20% валового глобального продукта экспортируется, только 17–19% туристов пересекают границы своих стран, в среднем только 9% продукции транснациональных корпораций производится вне страны происхождения, только 7% продолжительности всех телефонных разговоров приходится на международные звонки, только 3% людей постоянно проживают за пределами стран своего рождения. Многочисленные академические и, особенно, публицистические работы, повествующие о том, что «границы исчезли», «география умерла», а «мир стал плоским», отражают скорее представления их авторов о мире будущего, чем о мире настоящего.
Тем не менее, к миру будущего надо готовиться уже сегодня. Наверное, главным уроком последних тридцати лет должно стать понимание того, что сами по себе рыночные механизмы не могут быть универсальным решением экономических и политических проблем ни на уровне отдельных элементов глобальной социальной системы (государств), ни на уровне системы в целом. Задача повышения уровня управляемости системы в эпоху глобализации более актуальна, чем когда-либо раньше в истории человечества. Соответственно, сохраняется потребность в комплексных междисциплинарных исследованиях, выявляющих особенности явления глобализации на новом этапе ее развития.
