Федор Лукьянов: Годовщина для рефлексии
Тридцать лет назад закончилась «китайская весна» — руководство КНР приняло решение силой прекратить выступления студентов и сочувствующих им сторонников перемен, которые за несколько недель превратились из мирных митингов в достаточно жестокие стычки — с жертвами и растущим взаимным озлоблением.
События на площади Тяньаньмэнь (а это обозначение собирательное, поскольку помимо них были и другие протесты) считаются поворотным пунктом в истории современного Китая. И дело не только в кровопролитии или изменении тех или иных политических установок.
Символизм происшедшего заключался в том, что подавление движения за либерализацию случилось в тот самый момент, когда большая часть остального мира и уж точно весь коммунистический лагерь дружно шагали именно в направлении построения демократических институтов. «Четвертая волна демократизации», казалось, необратимо накрывает мир. И тут случился Тяньаньмэнь, показавший, что вектор имеет альтернативы.
Образы «китайской весны»-1989 на Западе и в самом Китае радикально расходятся. Западная картинка — красивые и одухотворенные студенты, встающие на пути танков НОАК, готовые пожертвовать собой за демократические идеалы. Китайская — изувеченные трупы военнослужащих и полицейских, которые стали жертвами озверевшей толпы. Как всегда бывает в таких случаях, своя правда есть и на той, и на другой стороне, равно как и вина за трагедию распределяется в сложной пропорции на «прогрессистов» и «охранителей».
Однако в ту пору мировое общественное мнение не имело никаких сомнений, кто «на правильной стороне истории», а кто нет. Два образа даже не конкурировали, за явным преимуществом побеждала либеральная трактовка, а китайским властям приходилось конопатить все щели, чтобы воспрепятствовать ее проникновению внутрь.
Сегодня, с одной стороны, мало что изменилось. В КНР и сейчас не принято вспоминать те трагические события, они стали слишком сильным шоком для общества и государства. А на Западе о них, наоборот, напоминают сейчас еще более активно, чтобы подчеркнуть репрессивный характер китайского режима (подтекст — необходимость сворачивать прежнюю модель сотрудничества и переходить к сдерживанию). Это, впрочем, идеологическая сторона.
Что же касается фактического итога прошедших трех десятилетий, то критики действий Пекина не могут игнорировать успехов, которых добился Китай, и качественно иного места на международной экономической и политической арене, которое он теперь занимает.
Когда лидер принимает решение, заведомо ведущее к жертвам и кровопролитию, главным всегда является вопрос — ради чего? На публичном обсуждении тогдашних китайских событий, которое недавно проводил Совет по внешней и оборонной политике, один из слушателей задал вопрос: не надо ли было украинским властям в 2014 году прислушаться к урокам Китая и применить силу для восстановления порядка на майдане?
Рассуждать можно много, но ответ вытекает из другого вопроса — с какой целью? Дэн Сяопин, которому, как теперь уже хорошо известно, решение о подавлении далось с очень большим трудом, был уверен, что поступает правильно. Он имел четкое видение развития страны, понимал, чего хочет и почему это во благо всем. И после трагической развязки, повергшей общество в оцепенение на довольно долгое время, курс реформ был переосмыслен, углублен и они вступили в новую фазу.
Причем Дэн особенно внимательно следил за тем, чтобы консерваторы не использовали события 1989 года для остановки или разворота преобразований.
Можно фантазировать, как использовал бы гипотетическое подавление «евромайдана» тогдашний президент Виктор Янукович, но укрепление гнилой и коррумпированной системы, которое было неизменной задачей череды лидеров независимой Украины, явно не та цель, что способна оправдать такого рода решения. И Украина, конечно, произвольный пример. Такого рода дилеммы возникают часто, Советский Союз два года спустя после Тяньаньмэнь — еще один яркий пример.
«Лидеры мнений» того времени сейчас выглядят иначе. Михаил Горбачев — неудачником, который не ведал, что творил. А, например, Виктор Орбан и Ярослав Качиньский, в ту пору пламенные борцы с тоталитаризмом за демократию, сейчас олицетворяют новый антилиберальный тренд в Центральной Европе. Тридцатилетие событий совпало с периодом глубоких размышлений и о мировом устройстве, и о том, как государства и общества могут развиваться в современном мире. В 1989 году путь казался аксиомой, а Китай — досадным исключением. Сегодня аксиом не осталось, а многообразие ответов на одни и те же вопросы сбивает с толку.
Есть известный трюизм, что история расставит все по своим местам, докажет, кто прав, а кто нет. Это не так. Трактовка одних и тех же событий меняется в зависимости от господствующего мировоззрения. А по истечении длительного срока все и вовсе превращается в исторический миф, который у каждого свой. Но пока события относительно свежи в памяти, они должны служить нам предостережением от того, чтобы терять объективность и впадать в пафос. Любой — хоть обличительный, хоть апологетический.
