Александр Гольц

| Отечественные записки

За минувшие 14 лет «Отечественные записки» дважды обращались к теме Вооруженных сил. В 2002-м журнал посвятил номер (№ 8) вопросам военной реформы, которая для российских властей была своего рода камнем преткновения (четыре попытки как-то армию оздоровить провалились). А в 2005-м журнал посвятил еще один номер (№ 5) военной теме, на сей раз задавшись вопросом: как будут выглядеть войны будущего? Сопоставление двух этих выпусков наводило тогда авторов и читателей на грустные мысли: российская армия, продолжавшая цепляться за созданную 150 лет назад модель, пресекала любые попытки модернизировать ее. О революции в военном деле^[1] разговор фактически даже не шел, при том что передовые государства Запада кардинально меняли организацию своих армий и систему управления.

В первой половине 2000-х благодаря огромным доходам от продажи нефти Владимиру Путину удалось выполнить данное им после гибели атомной подводной лодки «Курск» обещание возродить армию и флот… И он действительно «возродил» — но советскую модель армии, абсолютно неэффективную в современных условиях. Вплоть до октября 2008-го ничто не указывало на возможность сколько-нибудь серьезных перемен в военной сфере. Судя по всему, власть в те годы жила с убеждением, что в 2003-м военная реформа, как объявил тогдашний министр обороны Сергей Иванов, была успешно завершена, и теперь полным ходом идет процесс модернизации. Во-первых, реализуется Федеральная целевая программа по частичному переводу Вооруженных сил на службу по контракту (в 2008-м было объявлено, что и эта программа выполнена) и, во-вторых, ведется масштабное перевооружение армии.

Война как момент истины

Все изменила пятидневная война с Грузией. К чести российского руководства, победа не привела его, как обычно, в состояние эйфории. Власть сделала печальный для себя вывод: окажись у Грузии не 30-тысячная армия, а силы раза в два крупнее, чуть лучше оснащенные и обученные, и исход мог быть иным. Эта малая война выявила главные слабости российской армии.

Оказалось, что воинские части, считавшиеся давно переведенными на контракт, по-прежнему укомплектованы также и солдатами-срочниками — по данным западногерманских аналитиков, во всей группировке их было около одной трети^[2]. Отправляя призывников в горячую точку, Минобороны нарушало сразу несколько законов — но перебрасывать войска нужно было немедленно.

Обнаружилось также, что значительная часть офицеров — прежде всего в звании майор-полковник — не отвечают даже минимальному уровню боевой подготовки, толком не умеют командовать. В 1990-е годы из-за отсутствия средств была практически остановлена боевая подготовка (если не рассматривать в качестве таковой две чеченские войны). Корабли оставались на базах, в ВВС налет не превышал 20 часов в год (при советской норме 160), маневры не проводились вовсе. Офицеры получали очередные звания и должности за выслугу лет, а не за высокий уровень подготовки. Эти командиры оказались неспособными воевать. Начальник Генштаба Николай Макаров говорил, выступая в Академии военных наук: «Летчики деградируют. В ходе конфликта с Грузией нам пришлось считать всех летчиков, которые могут выполнять боевые задачи в простых условиях, буквально по пальцам»^[3]. Ситуацию в Сухопутных войсках он описывал в еще более мрачных красках. «Нам приходилось штучно искать подполковников, полковников и генералов по всем Вооруженным силам, чтобы они участвовали в боевых действиях. Потому что штатные командиры «бумажных» дивизий и полков просто были не в состоянии решать боевые вопросы. Когда этим командирам дали людей, дали технику, они просто растерялись, а некоторые даже отказались выполнять приказания»^[4].

Война с Грузией обнажила еще одну проблему: не только переход на контракт, но и перевооружение армии было мифом. Части, воевавшие в Грузии, были оснащены военной техникой 1970—1980-х годов. У них не было ни современных средств связи, ни средств инструментальной разведки. Так, чтобы организовать бой, попавшему в танковую засаду командующему 58-й армией генералу Хрулёву пришлось позаимствовать мобильный телефон у оказавшегося рядом журналиста. Не лучше обстояло дело и с авиационной поддержкой. То, что к операции был привлечен стратегический бомбардировщик Ту-22М с экипажем из Центра боевого применения авиации (предназначенный для нанесения ядерных ударов, а вовсе не для участия в локальном конфликте), доказывало: в армии остро не хватает боевых самолетов, способных вести разведку и уничтожать силы противника, и подготовленных летчиков.

Операция без наркоза

И вот 14 октября 2008 года назначенный в начале 2007-го Путиным министр обороны Анатолий Сердюков сообщил, что разработан проект «Перспективный облик Вооруженных сил РФ и первоочередные меры по его формированию на 2009—2020 годы». Оказалось, что этот документ с нехарактерным для российских военных директив названием уже утвержден Верховным главнокомандующим и посему являлся, по сути, приказом, который не обсуждают, а выполняют. Хотя авторы проекта всячески избегали слова «реформа», фактически речь в нем шла о кардинальном реформировании военной системы, в первую очередь системы военного строительства.

Чтобы обрести «новый облик», прежде всего нужно было сократить гигантское число офицерских должностей. В результате из 355 тысяч осталось 220 тысяч, а из 140 тысяч прапорщиков и мичманов — лишь 50 тысяч. Но даже эти сокращения, сопоставимые только с теми, что в начале 1960-х провел Никита Хрущев, меркнут на фоне проведенных «оргмероприятий». Число частей и соединений Сухопутных войск уменьшалось в одиннадцать (!) раз — с 1890 до 172. В ВВС — с 240 до 120, в ВМФ — с 240 до 123. Был осуществлен переход от четырехуровневой системы организации Вооруженных сил (военный округ — армия — дивизия — полк) к трехуровневой: военный округ (объединенное стратегическое командование) — армия — бригада. В Сухопутных войсках из 23 мотострелковых и танковых дивизий было создано около полусотни общевойсковых бригад. В ВВС основной оперативной единицей стали авиабазы. Их сейчас около 70, на каждой развернуто по полку или эскадрилье. Позднее Таманской и Кантемировской дивизиям была возвращена дивизионная структура. Также сохранили прежнюю структуру весьма специфическая пулеметно-артиллерийская дивизия на Дальнем Востоке и 17 отдельных полков, Военно-морской флот, Воздушно-десантные войска и Ракетные войска стратегического назначения.

Тяжелый удар был нанесен и по «Арбатскому военному округу». В центральном аппарате Минобороны в 2008-м служили 10 523 военнослужащих, кроме того, к органам военного управления было приписано свыше 11 тысяч офицеров, итого почти 22 тысячи. В результате сокращений в центральном аппарате военного ведомства осталось всего восемь с половиной тысяч офицеров.

Конец массовой мобилизации

При этом военная верхушка не уставала повторять, что речь идет вовсе не о реформе, а всего лишь об устранении «несуразностей», возникших в 1990-е, когда шло беспорядочное сокращение доставшейся от СССР пятимиллионной армии. Сердюков, к примеру, утверждал, что не намерен что-то менять в корне, а просто сокращает офицерский корпус, поскольку «наша армия сегодня напоминает яйцо, раздутое в середине. Полковников и подполковников больше, чем младших офицеров»^[5]. Столь же обыденно звучала его речь, когда он говорил о планах оставить в Вооруженных силах только части постоянной готовности, полностью укомплектованные личным составом, исправной военной техникой, способные в кратчайший срок выполнить боевой приказ. Как бы между прочим сообщалось, что ликвидируются «кадрированные» части, которых в Вооруженных силах больше 70 процентов и в которых служат лишь состоящие при складах офицеры.

На самом деле воплотить «перспективный облик» можно было не иначе, как полностью отказавшись от столетней давности концепции, согласно которой массовая мобилизация есть необходимое и одно из главнейших условий отражения военной угрозы. В случае ее возникновения под ружье должно быть поставлено от 4 до 8 миллионов^[6] резервистов — фактически все мужское население страны, — которых и должны принять под свою команду «лишние» в мирное время офицеры кадрированных частей.

На то, что мобилизационная концепция безнадежно устарела, прямо указывал нынешний главком Воздушно-десантных войск генерал Владимир Шаманов: «Радикально изменившиеся со времен Второй мировой войны формы и методы вооруженной борьбы позволяют без ущерба для обороноспособности государства отказаться от армады кадрированных частей и соединений. Назовем вещи своими именами: эти предназначенные для приема мобресурса и развертывания в угрожаемый период полки и дивизии давно стали затратным анахронизмом. Потому что с появлением ядерного оружия войны, во время которых в позиционном противостоянии сходятся многомиллионные армии сверхдержав, безвозвратно канули в Лету! И при этом из-за нагрузки на военный бюджет, создаваемой содержанием бесполезных частей и соединений кадра, мы не можем решить целый ряд жизненно важных для Вооруженных сил вопросов. Если говорить о силах общего назначения, под которыми понимаются воюющие на земле Сухопутные войска, ВДВ и морская пехота, то нам необходимо создать ядро относительно компактной, численностью не более 200 тыс., но обладающей высочайшим боевым потенциалом группировки быстрого реагирования. То есть мобильные, великолепно обученные и постоянно готовые к боевому применению на любом театре военных действий войска»^[7].

Предпочитая не называть реформы реформами, власть действительно решила покончить с массовой мобилизацией. Однако, как и на прежних стратегических учениях, так и на «сердюковских», начиная со «Стабильности-2008», где было объявлено о проекте «Перспективный облик…», проводились, пусть и для показухи, учебные мероприятия по массовой мобилизации. Более того, принятая в 2010 году, в самый разгар «сердюковской» реформы, новая военная доктрина содержит, как и предшествовавшая^[8], мало отличающиеся от прежних положения о мобилизационной подготовке.

Как бы то ни было, крест на концепции массовой мобилизации был поставлен. С «закрытой» встречи тогдашнего начальника Генштаба Николая Макарова с верхушкой Госдумы «уплыли» (данные о мобилизационном планировании так с тех пор и не появились в открытой печати) совершенно сенсационные цифры: теперь в военное время будут призывать в Вооруженные силы не как раньше — несколько миллионов, а всего 700 тысяч^[9].

Министерство обороны с самого начала сознательно всячески затушевывало главные цели реформы, более того, демонстрировало свою приверженность концепции массовой мобилизации по той простой причине, что твердо стояло и стоит за сохранение призывной системы. Ведь очевидно, что при отказе от гигантского мобилизационного резерва, ради пополнения которого ежегодно надо «пропускать» через Вооруженные силы 550—600 тысяч солдат срочной службы, призывная система теряет смысл. Нет, о такой армии резервистов власть уже не мечтает, тем более что около двух третей «призывного контингента» получают сегодня отсрочки по болезни или для получения образования^[10], однако от 300 тысяч ежегодно она отказываться не хочет.

Военно-политическое руководство страны неоднократно заявляло, что в ближайшем будущем никаких других, кроме частей и соединений постоянной готовности, в наших Вооруженных силах не будет. Но если призыв сохранится, значительная часть этих соединений будет по-прежнему комплектоваться солдатами-срочниками. За первые три месяца они должны получить некие навыки военной профессии в учебных центрах, а потом оставшиеся девять месяцев отслужить в частях постоянной готовности. Но что это за готовность, если половина личного состава меняется каждые полгода?!

8 конце концов то, что в призыве нет необходимости, было фактически признано и военным руководством. Сначала речь шла о наборе к 2017 году 425 тысяч контрактников, а уже новый министр обороны Сергей Шойгу поставил задачу набрать к 2020-му 495 тысяч^[11]. Призыв, правда, сохранится, но составит не больше 10 процентов от заявленной миллионной численности Вооруженных сил и станет фактически добровольным: призывать будут лишь тех, кто планирует стать профессиональным военным.

Потребовалось качество

Отказ от мобилизационной армии требовал перехода на принципиально новый уровень подготовки личного состава. Необходимо было коренным образом реформировать систему военного образования, отказаться от прежнего порядка прохождения офицерами службы, а также создать институт профессиональных младших командиров. Надо сказать, что и к этим вопросам Сердюков и его подчиненные подходили вполне рационально. Поскольку уровень преподавания в большинстве военных училищ оставался крайне низким (при том что в среднем на 200 курсантов там приходилось по 700—800 преподавателей и обслуживающего персонала), было принято решение все военные вузы — в 2008-м их было 68 —преобразовать в 10 учебно-научных центров (по видам и родам Вооруженных сил). Именно там планировалось сконцентрировать ведущих исследователей в соответствующих областях военной науки, появлялся шанс, что курсанты и офицеры приобщатся к самым современным методам ведения боевых действий.

Также решено было отказаться от видовых академий и сократить обучение в Академии Генштаба до нескольких месяцев. Реформаторы исходили из того, что курсант, получив базовое военное образование, в дальнейшем приобретет новые знания, уже не покидая надолго места службы (при прежней системе офицер мог провести заметную часть времени в отрыве от войск: три года в академии, а потом еще два — в Академии Генштаба). Для получения очередной должности и звания он должен обязательно (одной выслуги лет уже недостаточно) пройти не слишком длительные курсы, освоить новые знания и умения в какой-то конкретной области.

Наконец, и это главное, была кардинально пересмотрена программа базового обучения. В ее основу положены фундаментальные научные дисциплины, приобретению же конкретных военных навыков должно уделяться гораздо меньше внимания (как показывает иностранный опыт, последние легко осваиваются в специальных центрах подготовки). Более того, во всех военных вузах гуманитарные дисциплины, в первую очередь изучение иностранных языков, реформаторы собирались сделать одними из главных. Одним словом, во главу угла были поставлены такие качества командиров, как способность постоянно учиться, понимать окружающий мир и свое место в нем.

И вот здесь реформе был дан обратный ход. Идя навстречу требованиям «армейской общественности», Министерство обороны решило сохранить ряд военных академий в качестве самостоятельных образовательных учреждений: Михайловскую артиллерийскую академию, Военную академию войсковой противовоздушной обороны, Академию воздушно-космической обороны, Академию радиационной, химической и биологической защиты. Всего же должно остаться 18 вузов и 15 их филиалов^[12]. Министр обороны Сергей Шойгу считает нужным «возвратить филиалам статус самостоятельных образовательных организаций, воссоздать исторически сложившуюся типологию военных вузов: академии, университеты и училища»^[13]. Мол, филиалы находятся за тысячи километров от головных академий, что мешает эффективно ими руководить. Но дело в том, что их предполагалось вовсе закрыть. Теперь же училища, ранее объявленные филиалами, восстанавливают свой статус. Можно ли всерьез рассчитывать на то, что 33 военно-учебных заведения, разбросанные по всей России, обеспечат современный уровень военной подготовки?

Военно-учебные заведения, подконтрольные в сердюковские времена департаменту образования Минобороны, теперь вновь подчинили главкоматам соответствующих видов Вооруженных сил. Решая свои узковедомственные задачи, они, конечно же, будут требовать, чтобы вузы вооружали курсантов не фундаментальными знаниями, а прежде всего практическими навыками. К этому же наверняка приведет и объявленный Шойгу возврат к старой, по сути советской, схеме: военное училище — «видовая академия» — Академия Генштаба.

На мой взгляд, власть не случайно отказалась от реформы военного образования. Представим, что в армию пришли образованные, самостоятельные, уверенные в себе и своих правах люди. Вряд ли их устроит нынешняя система, при которой офицер обязан выполнить любой, даже преступный приказ, в противном случае его отдадут под трибунал (обжаловать можно, но только после выполнения). Поэтому такие получившие современное образование офицеры — очень неудобный для нынешней власти контингент.

Как видим, военное ведомство также разворачивается в сторону прежнего «расширенного воспроизводства» офицерских кадров. Ведь понятно, что все эти не ликвидированные училища, с еще большей энергией доказывающие свою важность, буду добиваться от главкоматов увеличения числа курсантов. И это на фоне того, что многие выпускники 2009—2012 годов до сих пор сидят на сержантских должностях, и перевести их на офицерские Минобороны обещает лишь к концу 2014-го. Избыток офицеров грозит стране еще и потому, что военное ведомство вошло в Думу с предложением продлить срок службы офицера на пять лет. Понятно, что в этом заинтересованы прежде всего старшие офицеры — майоры и подполковники (окончившие училища в 1990-е, когда готовили курсантов из рук вон плохо). Начальник управления кадров министерства генерал Виктор Горемыкин недавно сообщил, что уже теперь продления службы добиваются больше 26 тысяч человек, и число их наверняка вырастет^[14]. Но офицеры нужны для того, чтобы кем-то командовать. Это означает, что призыв не будет сокращен, как не будут сокращены и офицерские должности, на которых не командуют, а служат.

Нечто подобное происходит и с системой комплектования Вооруженных сил резервистами. В конце 2008 года было объявлено, что впервые в российской истории нахождение в резерве становится оплачиваемым и добровольным^[15], записаться в резервисты желающие смогут по завершении контрактной или срочной службы. Приписывать резервистов собирались к отдельным специальным резервным частям, укомплектовывать которые должен был военный округ.

Но российский генералитет довел идею до абсурда. Выяснилось, что пока речь идет только о 5 тысячах солдат и офицеров с возможным, если эксперимент удастся, доведением числа резервистов к 2015 году до 8 тысяч. Это приблизительно две бригады — из необходимых 60^[16]. То есть сформировать 58 бригад на добровольной основе явно не получается — зато получается за счет «мобилизационного ресурса», зачисляя в него, как и в советские времена, дееспособное мужское население страны. Но тогда надо сохранить и прежнее число офицерских и генеральских должностей — чтобы было кому командовать мифическими дивизиями.

Нынешний глава военного ведомства Сергей Шойгу должен в ближайшее время решить две взаимосвязанные проблемы. Во-первых, он обязан выполнить невыполнимый в принципе приказ Владимира Путина: укомплектовать Вооруженные силы до миллионной численности к 1 января 2015 года (в настоящее время некомплект около 20 %, т. е приблизительно 200 тысяч человек). Во-вторых, министр должен наконец решить, на какой системе комплектования резерва надо остановиться. От реформы он, похоже, отказываться не хочет и поэтому демонстрирует некий новый подход, который должен устроить противников Сердюкова и в то же время сохранить сердюковские достижения. В военном ведомстве прорабатывается проект (идея исходит от Владимира Путина), согласно которому на базе существующих 72 военных кафедр гражданских вузов будут сформированы центры подготовки мобилизационного резерва. Курс будет состоять из теоретической части (получение в течение двух лет знаний на военных кафедрах и в учебных центрах гражданских вузов) и практической (трехмесячные сборы в учебных центрах военного ведомства). Такая схема даст возможность всем студентам мужского пола «отслужить» в армии, не покидая стен родного вуза.

Надо сказать, что здесь интересы общества в какой-то степени совпадают с интересами части военной бюрократии. Российские юноши не горят желанием пополнить ряды Вооруженных сил. По данным Минобороны, около 200 тысяч успешно уклоняются от получения повестки военкоматов. И Сергей Шойгу, отдадим ему должное, им говорит: «Вам не надо будет прятаться по болотам до 27 лет, чтобы получить полную отсрочку. Не придется стараться-трудиться рожать двоих-троих детей, чтобы откосить от армии… Для нас это серьезный шаг навстречу всем вам.

И мы хотим, чтобы вы действительно восприняли это как хорошую возможность, для того чтобы не бегать никуда, а спокойно учиться»^[17]. Минобороны же, если будет принят такой закон, получит возможность зачислять всех студентов в солдаты на время учебы, а потом переводить их всем скопом в резерв. Бюрократию это вполне устраивает. С точки же зрения профессионалов все это чистая профанация. Занимаясь один день в неделю, никакой серьезной военной подготовки студент не получит. Да и сомнительно, что выпускники вузов станут идеальными резервистами, готовыми по первому сигналу прибыть в свои воинские части.

Опытный политик Сергей Шойгу весьма искусно поддерживает некий баланс между «либеральной» военной реформой и базовыми принципами нынешней власти, которая стоит на том, что у великой державы армия численностью меньше миллиона быть не может. Непонятно только, можно ли к тому же разряду отнести Великобританию и Францию, чьи вооруженные силы по численности куда меньше наших.

Крымская операция

Итак, хотя результаты реформ представляются весьма неоднозначными, отечественные Вооруженные силы сегодня в гораздо большей степени, чем раньше, отвечают уровню современных армий. Достаточно сказать, что в ходе крымской кампании Генштабу удалось осуществить за сутки с небольшим скрытую переброску в район российско-украинской границы 40 тысяч военнослужащих и их оперативное развертывание. Этого оказалось достаточно, чтобы сковать силы украинской армии, лишить ее всякой возможности противодействовать аннексии. По словам Шойгу, в объявленной 26 февраля, за день до начала операции, «внезапной проверке» были задействованы структуры трех военных округов и четырех армий. Если вспомнить, что в 1999-м после вторжения чеченских бандформирований на территорию Дагестана ушло около двух недель на развертывание федеральных войск, прогресс очевиден. Россия обладает сегодня военным потенциалом, обеспечивающим ей абсолютное военное превосходство, если не в Европе, то уж точно на «постсоветском пространстве».

Еще в самом начале своего президентства Путин понял, что массовая мобилизационная армия неэффективна. «Для эффективного ответа террористам нужно было собрать группировку численностью не менее 65 тысяч человек. А во всех Сухопутных войсках, в боеготовых подразделениях — 55 тысяч, и те разбросаны по всей стране, — вспоминал он дагестанскую эпопею. — Армия 1,4 миллиона человек, а воевать некому. Вот и посылали необстрелянных пацанов под пули»^[18]. В результате реформа была запущена, но оказалось, что она явно противоречит «идеологическим основам» государства, построенного Владимиром Путиным. И тогда президент нажал на тормоз, ведь не только он, но и значительная часть населения по-прежнему считают армию точной копией авторитарного государства. «Как раз «армейские безобразия»: дедовщина, насилие, бессмысленная муштра — и есть та необходимая нашей стране «дисциплина» в понимании провинциальных во всех смыслах групп и слоев, — говорит руководитель Левада-центра Лев Гудков. — Это, собственно говоря, и есть тот необходимый опыт привыкания к репрессивному обществу, которое и расценивается уходящим поколением как «порядок», т. е. равенство всех перед командной властью»^[19].

Метки: ВВС, война, Грузия, Украина