В Шанхае прошел российско-китайский экспертный диалог, посвященный перспективам отношений, организаторами которого выступили Валдайский клуб и Восточнокитайский педагогический университет. При всем обилии мероприятий на двустороннюю тему этот форум выделялся — с обеих сторон участвовали наиболее значимые исследовательские учреждения, а дискуссия носила весьма откровенный характер. Рискну сказать, не вполне типичный для российско-китайских встреч.

Но организаторы сразу поставили именно такую задачу. После подписания программных документов в мае прошлого года отношения Москвы и Пекина достигли очень высокого политического уровня. В том, что касается международных проблем, практически никаких расхождений. Общая философия суверенитета и великодержавности крайне близки. Неприятие американской гегемонии общая. Казалось бы, куда лучше?

Но за истекший год возникло ощущение, что изначальный замах завис в воздухе, многообещающий политический прорыв не получил конкретного развития. В результате

с российской стороны нарастает разочарование, мол, где фейерверк проектов и золотой дождь? А с китайской недоумение: чего русские хотят-то?

Разрыв между амбициозными политическими декларациями и несоответствующим им практическим наполнением мы уже проходили. Отношения России и Евросоюза начинались с ослепительных картин прекрасного общего будущего, а привели к глубокому взаимному раздражению и кризису. Причин, конечно, много, но одна из них — попытки маскировать убаюкивающей риторикой серьезные расхождения, зачастую фундаментального характера. Поскольку отношения с Китаем — те практические и интенсивные, к которым сегодня все стремятся — только начинаются, правильно сразу поставить их на более здоровые рельсы и обозначить сферы взаимного несовпадения, а то и непонимания.

Что показала дискуссия в Шанхае? Прежде всего, и об этом говорили участники с обеих сторон, зияющей лакуной является работа с обществами. Россияне очень мало представляют себе современный Китай, а китайцы современную Россию. Как ни парадоксально, хотя Москву и Пекин объединяет твердый, мягко говоря, западо-скептицизм, картина друг друга находится под сильным влиянием ведущих мировых, то есть западных, СМИ. Кроме того, много давних стереотипов. Связаны они с тем, что Россия и Китай на протяжении очень долгого времени находятся в интенсивном взаимодействии (весьма разнообразном от «великой дружбы» до чуть ли не военного столкновения), при этом серьезных попыток повысить качество взаимного знания не предпринималось. Речь, конечно, не о специалистах, которые есть с обеих сторон, а о более массовом сознании. Но без постепенного изменения его ожидать по-настоящему глубокого сближения не приходится.

Второй феномен много сложнее. Взгляды России и Китая на текущие процессы, как все подчеркивают, очень близки. Однако

две страны имеют совершенно разный, собственно, противоположный опыт последних 30 лет. Для России это время упадка, краха с потерей территорий, считавшихся исконными, тяжелейшего кризиса и мучительного подъема в международной иерархии обратно наверх. Со всеми связанными с этим издержками.

Для Китая непрерывный и очень впечатляющий экономический рост, рывок к лидирующим позициям на глобальной арене, возвращение ранее утраченных земель, укрепление позиций по всем направлениям. Иными словами Китай, недовольный нынешней моделью мирового устройства, тем не менее извлек из нее максимальные преимущества и совсем не настроен революционно. Россия же связывает с ней наименее славный период своего существования и хотела бы подвести решительную черту.

Из этого различия в опыте следует и расхождение в видении происходящего. Сознание России много более фаталистическое — пережив обвал государственности, страна остро чувствует приметы упадка в мировой системе и призывает быть готовыми к самым негативным сценариям. Китай, напротив, надеется удержать благоприятный момент спокойного поступательного развития и постоянно говорит о необходимости и возможности нахождения всеобщей гармонии. Предупреждения россиян о том, что «остановить мгновение» не удастся, китайские коллеги воспринимают с вниманием, но явно считают их излишне алармистскими. С российской же точки зрения китайские товарищи либо проявляют наивность, либо слегка лукавят.

Наконец, применительно к Евразии как пространству «общей судьбы» россияне куда амбициозней китайцев. С российской точки зрения дело надо вести к формированию «Большой Евразии» как макрорегиона, основанного на новых принципах (не унификации и интеграции, а того самого «сопряжения»), но включающего все аспекты от безопасности и политики до экономики и социального развития. Китай с этим не спорит, но прежде всего нацелен на конкретные инфраструктурные проекты с понятной для себя задачей и отдачей. А в российском подходе склонен иногда видеть гигантоманию, призванную скрыть упадок экономической модели и неэффективность бюрократии.

Все эти разночтения не носят необратимого характера, однако если открыто и прямо их не обсуждать, они перейдут в фатальное непонимание. Валдайский формат призван этого не допустить, поэтому продолжение следует.