Российская газета

Ф.А.Лукьянов

Поскольку армия — атрибут суверенного государства, для оправдания ее существования будут придумывать угрозы того же эфемерного рода, как та, о которой заговорил шведский генерал.

В Швеции никак не уляжется волна после заявления командующего вооруженными силами Сверкера Йоранссона о том, что в случае войны страна не продержится и недели. Одни обвинили военачальника в разглашении гостайны, другие — в том числе премьер-министр Фредрик Рейнфельдт — раздраженно поинтересовались, с чего генерал вообще об этом заговорил: даже самая параноидальная фантазия едва ли нарисует сейчас сценарий вторжения вражеской державы. Глава правительства, однако, совершил другую ошибку — подчеркивая полную неактуальность поднятой темы, он назвал оборону предметом «специального интереса». Тут всколыхнулась оппозиция — это не «специальный», а национальный и всеобщий интерес, а если премьер считает иначе, то не место ему в его кресле. Масла в огонь подлил генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен. На вопрос журналиста о том, защитит ли альянс неприсоединившуюся соседку в случае нападения, он резонно заметил, что гарантии безопасности распространяются только на страны-члены.

Собственно, если и искать смысл в этой дискуссии, то он как раз в желании вернуть вопрос о НАТО в повестку дня. В Швеции хватает тех, кто полагает, что вступление в Североатлантический альянс не только гарантировало бы безопасность, но и еще раз подчеркнуло принадлежность к «сердцевине» западного мира. Что же касается угрозы, от которой надо защищаться, то с ней все понятно — Россия. Точнее, ее образ, имеющий мало отношения к реальному состоянию страны и степени вероятности (нулевой) военного конфликта с ней. Однако история противостояния (давняя и не очень) вкупе с распространенным на Западе демонизированным представлением о «путинской России» делает свое дело — тема НАТО не уходит в тень, хотя большинства у сторонников вступления никогда не было.

Шведский казус — иллюстрация общей проблемы: есть ли военные риски для современной Европы и какова необходимость традиционной обороны?

В последние десятилетия ХХ века Старый Свет последовательно избавлялся от поводов для сохранения и применения вооруженных сил. Сначала присутствие США и европейская интеграция сделали невозможной войну в Западной Европе. Потом распался Варшавский договор и СССР. Потом расправились с «последним диктатором» Слободаном Милошевичем, устранив наиболее вероятный источник военных конфликтов на Балканах. На этом необходимость использования силы в самой Европе практически исчерпалась, не случайно в XXI столетии речь заходила только об отдаленных театрах военных действий — Среднем и Ближнем Востоке. Некоторое оживление внесла российско-грузинская война 2008 года (ее, кстати, припомнил в качестве аргумента и шведский генерал), однако всерьез реанимировать милитаризацию Европы она, конечно, не была способна.

Европейской общественности все труднее объяснить, зачем их армии участвуют в дальних походах, если интересов, например в Афганистане, у них нет

Когда же грянул финансовый кризис, стало вовсе не до того — Европа начала опережающими темпами сокращать расходы. Увещевания, а временами и одергивания из-за океана, что, мол, за членство в альянсе и гарантии безопасности надо платить, успеха не возымели. Ведь если нет угроз, но при этом дефицит денег — зачем тратить на оборону? Одной атлантической солидарности в качестве мотива не хватает. Тем более что европейской общественности становится все труднее объяснить, зачем их армии участвуют в дальних походах, если интересов, например в Афганистане, у них нет.

Военную силу в Европе готовы и способны применять очень немногие страны, в первую очередь Франция, которая руководствуется соображениями собственного престижа и пониманием «сферы своих интересов» (прежде всего Африка). США, осознав бесперспективность попыток опираться на европейцев в кампаниях, которые Вашингтон ведет в качестве «мирового лидера», стремятся приспособить Старый Свет для решения локальных задач вокруг Европы. Но и здесь реальная дееспособность крайне ограничена, ливийская кампания показала, что оставаться исключительно за сценой Америке не удастся.

Однако помимо резко сократившихся военных возможностей у современной Европы есть и другая сторона — в массе своей европейцы стали настоящими пацифистами, которые не хотят и не собираются воевать. Как заметил один проницательный аналитик, из лексикона исчезло понятие «победа», которое испокон веку было неотъемлемой частью любой кампании. В Ираке, Афганистане, Ливии или Мали, по сути, победы быть не может (никто же не собирается оккупировать эти страны), разве что выполненная задача (если она четко сформулирована), но, как правило, результат оказывается временным и не тем, на который рассчитывали. Целью сегодняшней войны становится не победа, а «стратегия ухода» (exit strategy), как максимально безболезненно покинуть поле боя. А в идеале — никогда бы на это поле и не вступать…

Политика после Второй мировой войны была в основном про то, как сделать Европу континентом мира, чтобы она не порождала новые кошмарные братоубийства. И успех превзошел ожидания. Заставить теперь Европу воевать может только какой-то грандиозный катаклизм, которого пока, слава богу, на горизонте не видно. А поскольку армия — атрибут суверенного государства, для оправдания ее существования будут придумывать угрозы того же эфемерного рода, как та, о которой заговорил шведский генерал.