Восточно-Сибирская правда

А.В.Малашенко

Политолог Алексей Малашенко представил недавно свою новую работу «Центральная Азия: на что рассчитывает Россия?». Ей прочат большой интерес со стороны не только экспертного сообщества, но и массового читателя. Профессор, член научного совета МЦК, сопредседатель программы «Религия, общество и безопасность», Малашенко является автором многих монографий, в том числе «Islam in Central Asia» (1994), «Мусульманский мир СНГ» (1996), «Исламское возрождение в современной России» (1998), «Исламские ориентиры Северного Кавказа» (2001), «Рамзан Кадыров: российский политик кавказской национальности» (2009). В беседе с Олегом Ворониным он рассуждает о массовой миграции из Центральной Азии и сопутствующих ей религиозных и культурных влияниях на российские регионы.

– Россия и её регионы вступают в качественно новый этап своей политики на бывшем постсоветском пространстве, – говорит Малашенко. – Сумеет ли её истэблишмент адекватно понять это и соответствующим образом действовать, мы узнаем в ближайшее время. Для региональной же политики РФ из большого корпуса проблем я бы выделил главную – миграцию, которая стала относительно новым фактором в отношениях России и Центральной Азии. Она спаяла обе стороны, но и вызывает существенный дискомфорт. Миграцию в Россию можно назвать обоюдным вызовом, содержащим как взаимные выгоды, так и опасности. Среди опасностей – транзит наркотиков и распространение экстремистских идей, камуфлируемых исламской религией, я подчёркиваю, не сопутствующих традиционному исламу, а прикрывающихся им. Сотрудничество РФ с центрально-азиатскими субъектами внешней политики по вопросам борьбы с наркомафией не только возможно, но и крайне желательно.

– В Сибири проживает достаточно большое количество мусульман. Как, с вашей точки зрения, на них отражаются события, которые происходят в Северной Африке и на Ближнем Востоке?

– Успех религиозных партий в ключевом мусульманском регионе не может пройти бесследно для Центральной Азии, где местные исламисты получили импульс для продолжения борьбы за исламизацию общества и государства. С аналогичной проблемой может столкнуться и Россия, часть мусульман которой видит в событиях в арабском мире подтверждение возможности исламской модели развития. С середины 2000-х годов обозначилось проникновение исламистов из Центральной Азии в Россию. Этот процесс не следует преувеличивать, но в то же время было бы близоруко его игнорировать. О чём идёт речь? Прежде всего, о том, что граничащие с Центральной Азией регионы России со значительным мусульманским меньшинством, в частности Омская, Тюменская, Томская и некоторые другие области, не могут быть религиозно и идеологически изолированными от южного соседа. Южная граница России стала вполне проницаемой для религиозного радикализма. Конечно, с одной стороны, проникновение радикалов из Центральной Азии ограниченно и не может решительно переломить настроения в мусульманском сообществе России и тем более дестабилизировать (в отличие от «северокавказского ислама») политическую ситуацию, с другой – оно методично нарастает, в частности, из-за растущего интереса молодых российских мусульман к салафитскому исламу. Небольшие, по 5–15 человек, кружки радикалов состоят из российских граждан – татар, башкир, выходцев с Северного Кавказа (то есть внутренних мигрантов). Распространению радикализма способствует поток выходцев из Центральной Азии, среди которых всё чаще встречаются носители радикальных взглядов. В 2000-х годах этнический состав исламистов в России благодаря этим мигрантам стал более интернациональным. Это типично для Южной Сибири, а также для Дальнего Востока.

– Сколько же сейчас в России мигрантов из Центральной Азии?

– Точное количество мигрантов неизвестно, поскольку большая их часть проникает в Россию нелегально. Количество мигрантов из Киргизии, по разным оценкам, колеблется от 400 тысяч до миллиона (по данным Киргизского МВД – 500 тысяч), гастарбайтеров из Узбекистана – от 600–700 тысяч до одного-двух миллионов (по данным МВД Узбекистана – всего 220 тысяч). Таджикские эксперты приводят цифры от 800 тысяч до двух миллионов. Примечательна динамика соотношения населения России и совокупного населения стран, являющихся основными поставщиками мигрантов (Киргизии, Таджикистана и Узбекистана). В 2010 году население России составило 141,9 миллиона человек, а названных трёх стран – 41 миллион. В 2025 году прогнозируется соответственно 140,8 и 51 миллион, в 2050-м – 126,7 и 62 миллиона. Миграция привязывает эти государства к бывшей метрополии. Из Узбекистана на работу выезжают (преимущественно в Россию) до 33% трудового населения, а денежные переводы мигрантов составляют от 15% до 59% ВВП. Согласно статистике Центрального банка России, общий объём перечислений от таджикских мигрантов в 2010 году составил 2,2 миллиарда долларов при объёме ВВП Таджикистана 5,6. В 2011 году таджикские мигранты перевели на родину 2,96 миллиарда долларов, эти поступления составили 45,5% ВВП страны. В российском обществе отношение к мигрантам в основном негативное, что способствует росту националистических настроений. Причём если раньше раздражение вызывали в первую очередь выходцы с Кавказа, то теперь оно распространилось на уроженцев Центральной Азии. По данным «Левада-Центра», доля людей, поддерживающих идею «Россия для русских», в 1994 году составляла 13%, в 1998-м – 33%, в 2002-м – 55% и с тех пор никогда не опускалась ниже 50%. Власти относятся к мигрантам неоднозначно, понимая, что в нынешней демографической ситуации без постоянного притока рабочей силы в стране не обойтись. Тем более что 10–12% российского ВВП создаётся мигрантами. Очевидно, что механизм легализации мигрантов недостаточно отработан. Одновременно во многих регионах России регулярно проводятся операции, в ходе которых задерживают и высылают из страны сотни таджиков и узбеков. В 2012 году такие операции прошли в Горно-Алтайске, в Свердловской области. Но можно сказать, что борьба против нелегальной миграции скорее представляет собой паллиатив, тогда как ситуация продолжает обостряться. Адаптация мигрантов пока сводится к разговорам о необходимости овладения ими русским языком. Действительно, многие таджики и узбеки, особенно молодые, слабо владеют русским, писать умеет меньшинство. По данным Центра миграционных исследований, только 50% мигрантов смогли заполнить официальные документы на русском языке, а каждый третий вообще не владел им. Директор Федеральной миграционной службы Константин Ромодановский своеобразно интерпретировал это требование властей, заявив: «Знание русского языка создаёт условия для безопасности и комфорта. Если выходец из центрально-азиатской республики не знает ни слова по-русски, как он поймёт команду «Стой, стрелять буду!» ?». Но и вторая проблема – насколько сами гастарбайтеры в этом заинтересованы? Мигранты не проявляют особого стремления к овладению русским языком. Они приезжают в Россию работать, а не тратить время на учёбу. Нескольких десятков слов оказывается вполне достаточно, чтобы выполнять несложную работу. К тому же среди них обязательно есть люди (мастера) среднего и старшего возраста, которые вполне сносно объясняются по-русски и служат переводчиками при возникновении затруднений. Что касается тех, чья цель состоит в том, чтобы остаться в стране и принять впоследствии российское гражданство, они в большинстве уже владеют русским языком, имеют профессию, заводят собственный бизнес и отдают детей в обычные школы. Но, к сожалению, обучение русскому языку практически не вышло из стадии благих пожеланий: нет ни соответствующих мест, ни преподавателей. Федерация независимых профсоюзов предложила создать два центра для мигрантов в местах, где их насчитываются десятки тысяч. Но пока эта идея остаётся нереализованной. В Таджикистане говорят о возможности организации таких курсов в самой республике, но и там дальше разговоров дело не пошло.

Вторая проблема. Мигранты из Центральной Азии чаще всего приезжают группами, селятся компактно, во главе каждый группы стоит руководитель, который, как правило, проживает в России постоянно (некоторые принимают российское гражданство). Старший по общине не только устанавливает связи с работодателями, находится в постоянном контакте с местными властями (включая правоохранительные органы) и отвечает за подопечных, но и зачастую выполняет функции имама. В последнее время среди имамов встречаются члены «Хизб ат-Тахрир». Членами этой партии оказываются и простые мигранты. В ячейки ХТИ вовлекаются российские мусульмане. Бывают обратные случаи, когда мусульмане-мигранты входят в состав радикальных групп, уже созданных местными правоверными – татарами, кавказцами. Например, в Тюменской области ячейка ХТИ сотрудничала с местной молодёжной мусульманской организацией «Аль-Ихсан». Российские спецслужбы располагают информацией о том, что кружки ХТИ действуют и в Сибири. И хотя группы эти не структурированы, активность их членов ограничена. На Урале и в Западной Сибири они читают и по мере сил распространяют печатный орган ХТИ «Аль-Ва’и», а также листовки на русском языке, в которых излагается позиция партии. Одна из таких листовок называлась «Чеченская республика. Как она возродила ислам в душах людей». В 2004 году ФСБ задержала участников кружка ХТИ в Тюмени, в 2006 году – в Красноярске. А недавние события в Татарстане подтвердили, что подъём религиозного экстремизма напрямую связан с ростом мусульманской миграции. В октябре 2011-го группы террористов в составе четырёх–шести человек проникли из Казахстана в Челябинскую и Томскую области с целью совершения терактов в Снежинске, Озёрске, Трёхгорном, где расположены российские ядерные объекты.

Отдельно упомяну мусульман из Центральной Азии, которые налаживают связи с радикалами Северного Кавказа. За последние десять лет эти связи стали сравнительно регулярными. Сотни узбеков, чеченцев, дагестанцев проходили военную подготовку в лагерях афганских талибов, где наряду с религиозным образованием и воспитанием культивировалась ненависть к России. Узбеки и таджики, пусть и в очень небольшом количестве, действовали в отрядах экстремистов в Дагестане и Чечне. Те из них, кто имел приобретённый в Афганистане или на родине боевой опыт, выступали в роли инструкторов. Между российскими и центрально-азиатскими спецслужбами, в принципе, налажена тесная кооперация в борьбе против исламских радикалов. Задерживаемые в России члены ХТИ, ИДУ, других организаций выдаются соответствующим странам.

– Как строятся культурные контакты между прибывшими и принимающим обществом и отражаются ли они в политических реалиях?

– Мигранты обитают в инокультурном, становящемся всё более враждебным им окружении. Перед лицом неприязни ради защиты своих интересов они ощущают необходимость в сплочении. В этих условиях ислам становится одним из главных консолидирующих факторов. В Россию приезжает всё больше молодёжи, родившейся после распада СССР, и для этих людей всё связанное с прежней эпохой не имеет особого значения. О том, что ислам играет в жизни мигрантов всё большую роль, свидетельствует рост числа прихожан в российских мечетях, особенно в Москве. В 2011 и 2012 годах количество мусульман, пришедших в Московскую соборную мечеть в праздник Курбан-байрам, составило соответственно 70 и 80 тысяч, среди них преобладали выходцы из Центральной Азии и с Кавказа. Раздражение (и даже отвращение) вызывают у горожан акты жертвоприношений, когда животных забивают на глазах у прохожих. Неприязнь обращена именно на пришлых, а не на коренных мусульман, по большей части татар, давно выработавших консенсусное поведение в славянской среде и не выделяющихся среди прочих жителей. Кстати, мусульмане-мигранты вызывают раздражение и у татарских единоверцев. Однако пока в России существует лишь одна таджикская мечеть, открытая в 2011 году во Владивостоке.

Осенью 2011 года Москву, Сибирь, Поволжье, Дальний Восток посетил глава Партии исламского возрождения Таджикистана Мухиддин Кабири. Накануне на её IX съезде Кабири отметил, что она «перестала быть республиканской партией и вызывает симпатии трудовых мигрантов в России, выходцев из Средней Азии». Среди мигрантов-таджиков действительно немало членов этой партии. Кроме того, глава общественного движения «Таджикские трудовые резервы» Каромат Шарипов заявил, что создаёт некую Мусульманскую партию России. Мухиддин Кабири говорил о «мягкой исламизации». Сам термин выглядит вполне нейтрально и даже академично. Но можно вспомнить, что впервые он появился в связи с обстановкой на Северном Кавказе и был предложен российским исламоведом Ахмедом Ярлыкаповым. «Мягкая исламизация» в конечном счёте приводит к архаизации социума, инкорпорации исламских поведенческих нормативов, призывам соблюдать разного рода религиозные правила и запреты. Мусульманская миграция, давно ставшая внутриполитическим фактором жизни российского общества, всё более оказывается также и аспектом межконфессиональных отношений. Мусульманская иммиграция в России приобретает всё больше общих черт с мусульманской иммиграцией в Европе. Но это уже тема компаративистского исследования, которое ещё предстоит провести.

– Сколько же российских граждан исповедуют ислам?

– Российские политики, говоря о количестве мусульман в России, называют цифру 20 миллионов, тогда как число мусульман – граждан России, очевидно, немного превышает 15 миллионов. Иными словами, присутствие мусульман в России рассматривают совокупно, не разделяя их на «своих» и «пришлых». Думается, оценка в 20 миллионов более справедлива и разумна, поскольку именно она позволяет правильнее понять значение исламского фактора в стране.

Алексей Всеволодович Малашенко — российский востоковед, исламовед, политолог. Сопредседатель программы «Межнациональные отношения в России и СНГ», член научного совета Московского центра Карнеги. Один из ведущих российских специалистов по проблемам ислама.