Международная жизнь

С.А.Рябков

Американская сторона понимает уязвимости «перезагрузки» и ответственно, достаточно уверенно высказывается в пользу того, чтобы новый тон, новый характер обсуждений, контактов были трансформированы в практические дела. В этом наша задача как дипломатов, над этим работают многие звенья нашей государственной машины.

А.Оганесян, главный редактор журнала «Международная жизнь»: В контексте российско-американских отношений, которые по-прежнему остаются животрепещущей темой, к которой приковано внимание и мира, и особенно, конечно, россиян, вошла в обиход фраза — «перезагрузка» отношений. Те, кто пользуется Интернетом, знают, что можно перезагрузить программу и оказаться на той же странице, и не факт, что появляется какое-то новое содержание, новое качество.

О первой встрече Президента России Дмитрия Медведева и Президента США Барака Обамы в Лондоне, о новом качестве, новых подходах в российско-американских отношениях, о латиноамериканском направлении во внешней политике России согласился побеседовать заместитель министра иностранных дел Российской Федерации Сергей Рябков.

С.Рябков: Сперва два слова о «перезагрузке». Вы, конечно, правы в том, что перезагрузка может обернуться возвращением на старую страничку, но бывают ситуации, когда с перезагрузкой в систему попадают вирусы. Не хотелось бы, чтобы это произошло.

Надо сказать, что американская сторона понимает наличие такой опасности и ответственно, достаточно уверенно высказывается в пользу того, чтобы новый тон, новый характер тех обсуждений, тех контактов, которые уже прошли, включая, разумеется, и первую личную встречу президентов Российской Федерации и США, были трансформированы в практические дела. В этом наша задача как дипломатов, над этим работают многие звенья нашей государственной машины. Должен вам сказать, мы находим понимание необходимости именно такой работы со стороны наших американских партнеров. Личные отношения, тем более отношения двух руководителей, чрезвычайно важны, но это не все. Хотя без личного контакта трудно представить себе, что другие звенья государственного аппарата в обеих странах будут вращаться без скрипа, без стружки. Но могу сказать, что, по той информации, которой я располагаю, по впечатлениям непосредственных участников первого контакта, откровенные, благожелательные, конструктивные личные взаимоотношения между двумя лидерами, похоже, начинают налаживаться.

В Лондоне были и прорывы, хотя я понимаю, что само это слово в какой-то мере уже подзатерлось и употребляется иногда с избыточной частотой.

Если обратиться к документам, которые приняты по итогам встречи, мы увидим существенные новации на многих направлениях наших отношений с США. Прежде всего, конечно, мы договорились о том, на какой основе пойдут переговоры о новом договоре в области сокращения и ограничения стратегических наступательных вооружений. Прежняя администрация восемь лет уходила начисто от этого. Что это, если не прорыв?

В рамочном документе мы «вспахали» обширное поле. Если взять положения, касающиеся нераспространения, то это первый документ, который новая американская администрация согласовала с правительством другой страны, где она фиксирует свое намерение двигаться по пути к ратификации Договора о всеобщем запрещении ядерных испытаний. Это крупнейший шаг вперед. Странно, что средства массовой информации в мире, да и в России тоже, подхватили сообщения об этом как некую сенсацию, после того как об этом заявили представители администрации на брифингах. Как-то осталось за кадром, что уже за несколько дней до того Россия и США в совместном документе зафиксировали этот момент. Это тоже прорыв, потому что прежняя администрация уходила от этого обязательства.

Есть другие примеры. Мы положили готовность совместно работать, совместно обсуждать, если быть более точным, инициативу Президента Медведева в области европейской безопасности. Тоже существенный шаг вперед.

Помимо всего этого, первая встреча ознаменовалась очень глубоким, серьезным и конкретным разговором по многим элементам повестки дня, и нам даны вполне внятные предметные инструкции, как работать. Это тоже существенный результат.

А.Оганесян: Среди прочих оценок перспектив Договора СНВ, над которым велась работа, есть мнение, что на каком-то этапе дискуссии по договорам сползли с подсчета количества носителей на подсчет количества боезарядов. Некоторые аналитики считают, что такой подход может выхолостить смысл договоренностей, выхолостить не в пользу безопасности России. Так ли это?

С.Рябков: Мой ответ: и да, и нет. Надеюсь, он не будет воспринят как чрезмерно дипломатический. Да — в том смысле, что прежняя администрация США отказывалась от ведения переговоров по любым вопросам, кроме ограничения количества оперативно развернутых ядерных боезарядов. Новая администрация, наверное, готова корректировать свою позицию, и мы будем, по всей видимости, работать и над установкой потолков на носители. В этом смысле есть шаг вперед. Он важен, потому что подхватывает позитивный опыт действующего Договора СНВ-1, где потолки именно установлены как по носителям, так и по засчитываемым за ними боезарядам.

А.Оганесян: Почему американцы боятся возможной поставки Россией Ирану ограниченного числа С-300?

С.Рябков: Хочу сказать, что поставки тех или иных систем вооружений российского производства Ирану, на наш взгляд, не несут никакой тревожащей кого бы то ни было подоплеки. Во-первых, мы осуществляем военно-техническое сотрудничество с Ираном, как и с любой другой страной, в строгом соответствии с нашими обязательствами по международному праву. Под этим подразумевают требования соответствующих резолюций Совета Безопасности ООН. Во-вторых, в соответствии с действующими режимами контроля за поставками соответствующих технологий. В-третьих, в соответствии с нашим национальным законодательством. То есть правовая база в этом плане просто железная, о чем, кстати, наши американские коллеги прекрасно знают. Второй немаловажный момент: мы не поставляем Ирану никаких наступательных, дестабилизирующих вооружений. Не может быть сомнений в том, что военно-техническое сотрудничество между Россией и Ираном направлено исключительно на укрепление региональной безопасности и носит взаимовыгодный характер, никоим образом не ущемляющий интересы кого бы то ни было.

А.Оганесян: Иран, по-видимому, будет главной темой для обсуждения во время назначенного на следующий месяц визита господина Нетаньяху в Вашингтон. Что могут предложить США Ирану в обмен на заморозку ядерной программы?

С.Рябков: Я не очень склонен высказываться за администрацию США или правительство Израиля, могу дать некую оценку собственного видения этой ситуации. Думаю, что и для Израиля, и для США решение проблем, связанных с иранской ядерной программой, имеет первостепенное значение. Мы наблюдаем в последнее время определенный сдвиг в риторике американской стороны на эту тему. Мы видим и определенные конкретные действия, направленные на то, чтобы открыть каналы для диалога с Ираном по некоторым региональным вопросам. Думаем, что в основе дальнейшей линии на этом направлении должны находиться взаимное уважение и готовность работать над компромиссными развязками, над поэтапными схемами, которые не без участия России согласовывались в формате так называемой «ядерной пятерки» плюс Германия. Эти предложения известны. И мы рассчитываем на то, что они в конце концов лягут в основу неких компромиссных решений, которые позволят и США, и Израилю по-новому взглянуть на всю эту ситуацию.

А.Оганесян: Мне вспомнилось недавнее заявление нового министра иностранных дел Израиля Авигдора Либермана о том, что он сделает все возможное, чтобы способствовать сотрудничеству и сближению России с США. Подобное заявление может быть подкреплено реальными шагами, как вы считаете?

С.Рябков: Очень хотел бы рассчитывать на то, чтобы израильский фактор в контексте наших отношений с США, решения некоторых очень серьезных вопросов, которые постоянно находятся в повестке дня российско-американских встреч и отрабатываются на самых разных уровнях, был конструктивным. Пускаться в гипотетические рассуждения о том, что они могут предложить, не мое дело. Жизнь покажет.

Но могу сказать, что для нас было бы важно, в частности, чтобы израильская сторона переподтвердила готовность двигаться дальше по пути ближневосточного урегулирования на той базе, которая с активным российским участием и активным участием США согласовывалась в последнее время. Мы тоже хотели бы, конечно, чтобы Израиль ответственно подходил к вопросам регионального характера, который постоянно фигурирует в нашей с американцами повестке дня. Израильтяне прекрасно знают, о чем идет речь. Мы с ними находимся в постоянном контакте и диалоге.

А.Оганесян: Есть еще одна «больная» тема для Вашингтона. Запуск корейской ракеты со спутником вызвал со стороны Вашингтона и других стран очень резкие заявления. Как, по-вашему: что показывают разворачивающиеся вокруг этого события?

С.Рябков: Могу сказать, что ситуация до сих пор не очень понятная: что это был за пуск, с какой целью, какие при этом отрабатывались технические задания? Это все до сих пор, как я понимаю, до конца не разобрано и не проанализировано ни в одной из столиц — участниц шестистороннего процесса по денуклеаризации Корейского полуострова. Но реакция действительно была и есть достаточно обостренная, в нескольких, по крайней мере, столицах из этого круга. Мы думаем, что искусственно драматизировать обстановку и нагнетать напряжение вокруг этого события было бы контрпродуктивно. Сосредоточиться надо на создании условий для скорейшего возобновления переговорного процесса в шестистороннем формате. Мы не должны сейчас своими действиями создавать дополнительные обстоятельства, которые бы осложнили возобновление шестистороннего процесса. И именно в таком ключе Россия старается работать со всеми партнерами в Совете Безопасности ООН на эту тему.

А.Оганесян: Недавно министр обороны США Роберт Гейтс озвучил новые акценты в подходе к программе вооружения. Привлекает внимание то, что те вооружения, которые создавались и разрабатывались в период холодной войны, сейчас будут сокращаться. Наметился новый подход к военной доктрине: по мнению министра США, не стоит нацеливаться на большую войну с большими странами, а надо готовить армию и, соответственно, вооружения к локальным войнам, борьбе с терроризмом или к тому, что мы сейчас видим в Афганистане и Ираке. Названы определенные цифры, суммы, на которые будет сокращаться и авиация, и ПРО. Но речь идет, конечно, о тактическом ПРО, а не о стратегическом. Как бы вы прокомментировали подобные заявления?

С.Рябков: Думаю, что логика, которая подводит американскую сторону к подобным концептуальным решениям, в том числе и бюджетным решениям, совершенно понятна. Эта логика связана с опытом уже многих войн, которые за последние годы США вели на отдаленных театрах военных действий. Оставим в стороне политические аспекты этого периода и сложности, которые возникают в связи с отсутствием, на наш взгляд, необходимой в ряде ситуаций международно-правовой базы для применения силы. Просто хочу сказать, что в военной доктрине и планах военного строительства США все большее отражение получает концепция так называемого «глобального молниеносного удара», то есть способность страны в предельно сжатый срок сконцентрировать значительную военную силу на ограниченных участках территории, которые занимаются потенциальными или открытыми противниками США, представляющими собой значительную угрозу для их безопасности или интересов. Сам строй такого мышления вызывает у нас вопросы, особенно в свете того, что есть планы наращивания стратегических сил в неядерном оснащении. Понимаете, это очень дестабилизирующий момент, когда возможен пуск носителя, который определяется национальными средствами другой страны как стратегический, а на самом деле он не несет боеголовку в ядерном оснащении, применяется по совершенно другой цели, но траектория вызывает сомнение. Могут возникать ситуации, когда очень трудно принять правильное решение. Именно поэтому мы хотим, чтобы будущий Договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений в обязательном порядке охватывал бы и СНВ в неядерном оснащении. Есть много других аспектов дискуссий, которые мы ведем с американцами по вопросам, касающимся последствий их современного военного планирования для наших отношений, для глобальной стабильности, но в целом это просто пример, показывающий, о чем идет речь.

А.Оганесян: Совсем недавно глава Министерства иностранных дел России Сергей Лавров подписал российско-аргентинское соглашение о безвизовом режиме, и в марте этого года вступило в силу подобное соглашение между Россией и Венесуэлой, готовится соглашение с Чили. Возможна ли перспектива аналогичного соглашения с Бразилией? Будет ли облегченный въезд в перечисленные страны способствовать росту туризма, повлияет ли на развитие экономических отношений между Россией и латиноамериканскими странами?

С.Рябков: С Чили визовое соглашение еще не заключено. Но в ходе только что проведенного официального визита президента этой страны госпожи Мишель Бачелет в Москву была подтверждена готовность сторон провести необходимую подготовительную работу и заключить договор в достаточно сжатые сроки. Действительно, с Аргентиной мы это соглашение подписали. После прохождения необходимых внутригосударственных процедур соглашение вступит в силу. И через 30 дней после его вступления в силу будет введен безвизовый режим.

Это, конечно, крупный шаг, облегчающий контакты не только для бизнеса, науки, культуры, но просто любые человеческие обмены, поездки молодежи, туристические поездки — все это будет выстраиваться совершенно в новом ключе и не будет требовать прохождения обременительных, да и не бесплатных процедур. Мы продолжаем достаточно успешно двигаться по пути заключения подобных соглашений с целым рядом стран Латинской Америки. С Бразилией, кстати, такое соглашение подписано. Как вы правильно сказали, оно подписано с Венесуэлой. Обсуждается введение безвизового режима с целым рядом других стран, в том числе центральноамериканских. Мы признательны правительствам некоторых стран этого региона за недавние решения в одностороннем порядке отменить визовые требования при поездках российских граждан туда. В частности, колумбийская сторона пошла на этот шаг, который мы очень ценим, и признательны ей за это. То есть, Латинская Америка превращается постепенно в регион для безвизовых поездок граждан России и, соответственно, для путешествия в Россию туристов, деловых людей и ученых из стран Латинской и Центральной Америки, что очень-очень хорошо и соответствует, по-моему, всем тенденциям глобального развития.

А.Оганесян: Сергей Алексеевич, как бы вы оценили интерес россиян к Латиноамериканскому региону? Как обстоят дела с гуманитарными обменами, развитием туризма?

С.Рябков: Есть стремление соприкоснуться с многогранной цивилизацией, которая впечатляет своими достижениями, своей историей. Латиноамериканская музыка, карнавалы, Анды, инки, майя — все это не может не привлекать. В Латинской Америке есть прекрасные курорты, хорошие возможности для отдыха. Люди там очень расположены, я это знаю не понаслышке, к контактам с нами, интересуются, чем живут в России, как у нас здесь идут дела. Да и по складу, в общем-то, характера, по какому-то общему ментальному настрою, я бы сказал, мы не так уж далеки, хотя нас разделяют многие тысячи километров. Так что, я думаю, для нас, для бюрократов, в этом плане очень важно создавать базу для того, чтобы эта взаимная тяга реализовывалась с наименьшими препонами.

А.Оганесян: В Латинской Америке живет достаточно большое количество наших соотечественников. За долгие годы формирования российской диаспоры в ее среде сложилась своя история, свои традиции. Новый режим въезда, возможно, станет одним из стимулов общения со своими соотечественниками?

С.Рябков: Не только это. Хотя это, безусловно, важно. Мне хотелось бы привести уникальные примеры, когда просто по зову сердца представители нашей диаспоры вкладывают деньги в сооружения православных храмов, организуют издания газет, информационных бюллетеней на русском языке. Но помимо этого не надо забывать, что у Латинской Америки довольно много тех, кто учился у нас, кто знает русский язык, кто сохранил со времен своей молодости очень теплую память и привязанность к нашей стране. Это тоже большой капитал и большое наше достояние. Точно так же и у нас при всех особенностях исторического пути, пройденного Российской Федерацией, все равно впитывалось на протяжении многих лет и многими поколениями особое отношение ко многим странам Латинской Америки. И Куба, и Никарагуа, и Сальвадор, и Чили. Сейчас другие времена, ушла идеология, но все равно где-то на генетическом уровне остается особое отношение к этим странам. Это важно. В наших отношениях с Латинской Америкой сейчас гораздо больше позитива, чем чего-то, что нас разделяет.

А.Оганесян: И совсем последний вопрос. По сути, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Что вы ожидаете от грядущего российско-американского саммита?

С.Рябков: Следующий саммит, на мой взгляд, должен развить успех Лондона, добавить в копилку наших отношений и взаимопонимание с США, и серьезные договоренности. У нас в работе есть, выражаясь современным языком, несколько проектов в разных областях. О них пока говорить преждевременно, поскольку все, что связано с отношениями Москва — Вашингтон, как правило, бывает достаточно сложным, и не всегда просто достигается прогресс. Но старт взят неплохой. Хватило бы дыхания выдержать дистанцию, по крайней мере до следующего промежуточного барьера, каким я вижу саммит.