Редакция журнала «Россия в глобальной политике» обратилась к ведущим экспертам в области международной безопасности и международных отношений (членам и друзьям Совета по внешней и оборонной политике) с просьбой поделиться своими первыми впечатлениями от заявлений о ракетно-ядерном потенциале России, прозвучавших в президентском послании 1 марта с.г.

Парад супероружия

Алексей Арбатов
академик РАН, руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН

По контрасту с социально-экономическим разделом президентского Послания Федеральному Собранию, его военная часть вызвала большой ажиотаж в России и за рубежом. Вся государственная элита, собравшаяся в Манеже 1 марта 2018 г., и большинство народа встретили доклад с воодушевлением. Беспокойство по поводу обороны Отечества – самая чувствительная струна национального сознания России, порождение  ее тяжелой истории и представлений о внешней угрозе последних лет.

За рубежом реакция на презентацию российской стратегической мощи имеет двоякий характер. Общественность, пресса, широки политические круги встретили ее с тревогой, граничащей с паникой. Это не перевернет сознание, а лишь  добавит еще один жирный мазок к существующему на Западе портрету  России и ее политики. Отношение профессионального стратегического сообщества – гораздо более взвешенное и спокойное, хотя общественными страхами не преминут воспользоваться для увеличения военных бюджетов США и союзных им стран.

В Послании указывается, что шесть представленных новейших наступательных систем России призваны нейтрализовать систему противоракетной обороны (ПРО) США и их союзников в Европе и на Тихом океане.

Президент в своем Послании сказал: «В этой связи в России разработаны и постоянно совершенствуются весьма скромные по цене, но в высшей степени эффективные системы преодоления ПРО, которыми оборудуются все наши межконтинентальные баллистические ракетные комплексы». Речь идет о ракетах прежнего поколения и новых МБР типа «Тополь-М», «Ярс» и баллистических ракетах подводных лодок (БРПЛ) «Булава-30». Таких ракет по государственной программе вооружения до 2020 г. (общей стоимостью 20 трлн. руб.) должно быть развернуто 400 единиц на суше и на 8-ми новых подводных лодках типа «Борей».

Если целью является преодоление современной и любой перспективной (на следующие 15-20 лет) ПРО США, то этого потенциала вполне достаточно. Остальной парад военной техники в Манеже скорее служит повышению глобального престижа России, ее статуса передовой военно-технической державы мира. Но если судить об этой программе на основе принципов системного анализа, то возникает ряд вопросов.

С объявленными стратегическими новшествами вопрос сложнее. Взять, к примеру, крылатую ракету неограниченной дальности с атомным двигателем и ядерным зарядом. Технический прорыв сам по себе впечатляет, хотя в деталях предстоит разобраться. Но зачем, как было показано на компьютерной графике, лететь, огибая мыс Горн, чтобы атаковать Калифорнию? Подлетное время составит много часов, точность наведения под вопросом, стоимость возрастет, количество ракет будет ограничено. Магистральное направление развития крылатых ракет не только дальность, но и скорость, (т.е. сокращение подлетного времени), повышение точности для поражения цели неядерным зарядом (что демонстрируют американские системы «Томахок» и российские «Калибр» и Х-101). Зачем летать мимо Антарктиды, если сотни ядерных или неядерных крылатых ракет могут быстрее достичь целей коротким путем через Арктику, стартуя с тяжелых бомбардировщиков и многоцелевых атомных подлодок? Тем более что системы ПРО по ним не работают.

Вообще говоря, генеральные конструкторы, генералы и адмиралы могут предложить много удивительных систем оружия, которые теоретически неплохо было бы иметь. Но при решении их судьбы нужно иметь в виду два ключевых вопроса: зачем (с учетом того, что уже есть) и сколько это стоит (в условиях сокращения военного бюджета)? Не ясно, поставили эти вопросы, дали на них ответ?

Много лет Россия заявляла, что не даст себя втянуть в гонку вооружений. И действительно, похоже, что Россия теперь ни за кем не гонится (в отличие от СССР времен холодной войны), а сама выходит на передовые рубежи военно-технического развития. В Послании эта тема многократно повторяется: «Результаты проведённых испытаний дали нам возможность приступить к созданию принципиально нового вида стратегического оружия… Как вы понимаете, ничего подобного ни у кого в мире пока нет. Когда-нибудь, наверное, появится, но за это время наши ребята ещё что-нибудь придумают». Вызов брошен, на него неминуемо последует тот или иной ответ от «ребят» из-за океана, из Европы и Азии.

Иду на «вы» — в рамках обязательств

Владимир Барановский
академик РАН, директор Центра ситуационного анализа РАН

Положение дел в области контроля над вооружениями выглядит довольно удручающе. Сколько-нибудь значительных подвижек нет уже долгие годы. Полтора десятилетия не действуют никакие ограничения в двух важнейших сферах — противоракетной обороны и обычных вооружений в Европе, по которым когда-то были заключены эпохальные по своему значению договоры (договор по ПРО и ДОВСЕ). Под угрозой договор по РСМД. Не просматриваются перспективы вступления в силу договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). Мало ясности с Договором о запрещении производства расщепляющихся материалов (ДЗПРМ). Поставленной под вопрос оказывается действенность Конвенции о запрещении химического оружия (КЗХО) — хотя, хочется надеяться, по причинам конъюнктурно-ситуативного плана. Необходимость обратиться к некоторым проблемным темам Конвенции о запрещении бактериологического (биологического) и токсинного оружия в принципе не вызывает возражений — но готовности к сколько-нибудь заметной активности на этом поле не наблюдается.

Учитывая общую конфронтационную атмосферу в отношениях России с Западом в последние четыре года, оснований для оптимистических ожиданий здесь, казалось бы, немного. Как вписываются в эту не слишком радужную картину провозглашенная в Федеральном послании российского президента 1 марта 2018 г. готовность действовать решительно и энергично, осуществляя военные приготовления? Таковая, безусловно, оправдана в контексте обеспечения военной безопасности страны. Но у некоторых слушателей и комментаторов на этой почве возможны приливы завышенного энтузиазма, самоуверенности и даже воинственности. В том числе по вопросам контроля над вооружениями — ведь он требует тщательно выверенного учета взаимных интересов, баланса выигрыша и потерь, готовности идти на компромиссы, кооперативного взаимодействия, какой-то меры открытости… Зачем все это, коль скоро достижения отечественных ученых, конструкторов и производителей вооружений позволяют нам считать самих себя лидерами, далеко опередившими любых возможных эвентуальных противников?

Здесь есть и оборотная сторона медали. Наши контрагенты/оппоненты могут, под впечатлением наших успехов, стать не более податливыми, а более настороженными — в частности, в плане встречной готовности к военным приготовлениям и выстраиванию альянсов по совместному обеспечению безопасности. То есть мы рискуем столкнуться с классической дилеммой безопасности. В истории такое случалось не раз.

Все это теория. Стоит заметить, что на практике отечественной внешнеполитической традиции всегда был присущ очень осторожный, сбалансированный подход к вопросам, которые возникали или могли возникнуть в контексте контроля над вооружениями — не ради договоренностей «во что бы то ни стало», а для того, чтобы не упустить возможности рациональных, выгодных для нашей страны развязок. Тем более, что ответ на вопрос о том, кто кого опережает в военных приготовлениях, может оказаться неоднозначным.

Если обратиться к конкретике, то в выступлении В.В.Путина 1 марта 2018 г. были упомянуты шесть новых систем, которые, несомненно, будут предметом самого пристального внимания аналитиков, занимающихся вопросами военной безопасности страны. Уместно посмотреть, как эти системы соотносятся с существующими или возможными (желательными в будущем?) взаимными договоренностями об ограничении и сокращении военных приготовлений.

Прежде всего упомянем тяжелую МБР «Сармат», которая заменит комплекс «Воевода» (Р-36М2, РС-20 по индексу договора СНВ, SS-18 «Сатана» по натовской классификации), самую крупную из существующих МБР. Оценки касательно параметров этой системы выглядят так: вес св. 200 тонн (примерно такой же как у SS-18), короткий активный участок полета (что затрудняет перехват средствами ПРО), дальность полета до 15 тыс. км (соизмеримо с некоторыми оценками по SS-18), 15 боевых блоков индивидуального наведения по 750 килотонн (в SS-18 до 10, или моноблок до 20 мегатонн).

По некоторым из перечисленных выше параметрам (но не по всем) «Сармат» подпадает под ограничения договора СНВ.

* межконтинентальные баллистические ракеты и баллистические ракеты на подводных лодках с дальностью св. 5500 км
⁺  тяжелые бомбардировщики, каждый засчитывается как 1 единица, независимо от ядерного оснащения
⁺⁺ засчитывается фактическое количество ядерных зарядов и ПУ на тяжелых бомбардировщиках

У России, с точки зрения договорных ограничений, есть большой «запас прочности» по количеству МБР (св.170 единиц до невыбранного потолка). По пусковым установкам замена SS-18 на «Сармат» будет происходить в пропорции 1:1 (разница примерно в 20 единиц непринципиальна). По боезарядам, если считать замену в пропорции 10:15, есть «запас» примерно на 20 МБР. Именно здесь возникает своего рода узкое место. Однако необходимость просчитывать выведение из строя старых ракет и замену их новыми возникнет лишь тогда, когда последние будут окончательно доработаны и подготовлены к постановке на боевое дежурство (в конце 2017 г., как сообщалось, ракета прошла бросковые испытания, а принятие комплекса на вооружение ожидается в 2019–2020 гг.). Срок эксплуатации SS-18 продлен до 2026 г.

Таким образом, в случае простого продления договора СНВ в 2021 г. (что с политико-бюрократической точки зрения было бы самой несложной операцией, поскольку потребовало бы только взаимного уведомления путем обмена дипломатическими нотами) больших проблем с замещением SS-18 ракетами «Сармат» не возникает. В принципе лучше было бы заключить новый договор, который позволит более точно и на более длительную перспективу учесть изменения в ракетно-ядерном потенциале. Но политически — как ситуация видится сегодня — это менее вероятно. Однако у обеих сторон есть мотивация для того, чтобы договор сохранился — хотя бы только по причине уникальности этого инструмента взаимного контроля. С начала действия договора стороны обменялись почти 15 тысячами документов о местонахождении и перемещении своих вооружений, провели св. 250 инспекций на местах, участвовали в полутора десятках встреч в рамках комиссии по договору.

Другая система, требующая внимания — крылатая ракета нового поколения с ядерной энергоустановкой. Эта информация вызвала оживленные комментарии — хотя по большей части скептические, поскольку попытки создать такого рода устройства в прошлом предпринимались, но о положительных результатах ничего не известно. В российских официальных оценках подчеркивается успешное испытание, состоявшееся в конце 2017 г., и возможность на этой основе оснастить вооруженные силы принципиально новой ракетно-ядерной системой — малозаметной, высокоманевренной, не обладающей высокими скоростными характеристиками, но имеющей практически неограниченную дальность действия.

Высказывается предположение, что основой послужила опробованная в Сирии крылатая ракета воздушного базирования Х-101, которая может базироваться на стратегических бомбардировщиках Ту-95 МСМ и Ту-160 (до 8 единиц на одном самолете в первом случае и до 12 — во втором). Каждый из самолетов, в случае оснащения ракет ядерными боезарядами (сейчас — в модификации Х-102 с мощностью 250 кт), по правилам засчета СНВ-3 входит в подлежащую ограничению категорию МБР, БРПЛ и ТБ (суммарно до 700 единиц). Есть и другое ограничение — в суммарное количество ядерных боезарядов и пусковых установок засчитывается каждая ракета. То есть здесь России тоже надо будет учитывать договорные правила. А «практически неограниченная дальность полета» у новой ракеты в этом плане никаких проблем не создает — равно как и мощность боезаряда (предположительно килотонного класса). Не может быть претензий и по линии РСМД — там ограничения по крылатым ракетам касаются только их варианта наземного базирования.

Что же касается остальных «новинок», исходящих от России, то они не создают каких-либо серьезных коллизий с существующей (или ожидаемой в обозримом будущем) практикой контроля над вооружениями (может быть, из-за достаточно ограниченного поля развертывания этой практики).

Гиперзвуковая ракета «Кинжал», которая с 1 декабря 2017 г. поставлена на боевое дежурство в Южном военном округе, запускается с модернизированного МиГ-31, обеспечивает нанесение ударов по целям на дальность более 2 тыс. километров (то есть без захода в зону ПВО противника) и имеет скорость 10М (десятикратное превышение скорости звука). Ее главные достоинства, по мнению президента — маневренность и гарантированное преодоление систем ПВО и ПРО противника.

Еще одна гиперзвуковая новинка — ракетный комплекс стратегического назначения «Авангард». Его «планирующий крылатый блок», по словами президента, способен совершать полеты в плотных слоях атмосферы на межконтинентальную дальность со скоростью 20M, надежно управляется (несмотря на движения в условиях плазмообразования при температуре 1600-2000 градусов Цельсия), осуществляет глубокое маневрирование по вертикали и горизонтали и неуязвим для любых средств ПВО и ПРО. Хотя скорость 20М почти равна первой космической, а испытания, как сообщалось, были проведены еще в 2011-2012 гг. (причем российские предприятия уже приступили к серийному производству данного комплекса), обилия комментариев это сенсационное сообщение не вызвало. Может быть, из-за глубокой засекреченности данной системы (внешний вид которой остается неизвестным).

На межконтинентальную дальность способны перемещаться и беспилотные подводные аппараты — опять-таки, как было объявлено, со скоростью, во много раз превышающей возможности подводных лодок, современных торпед и самых быстроходных надводных кораблей. Наконец, упоминались боевые лазерные комплексы, которые с 2017 г. уже начали поступать в российские войска. В обоих случаях отметим, что никаких признаков контроля над вооружениями в соответствующих областях не обнаруживается. Так что Россия и здесь не встретит никаких препятствий — кроме технологических, финансовых, а также связанных с возможными непредсказуемостями гонки вооружений в сфере высоких технологий.

Но именно на эту сторону дела и надо бы обратить особое внимание. Россия твердо и уверенно заявляет о своей готовности ответить вызовом на действия США в сфере военного соперничества — и вступает в достаточно рискованное противостояние с державой, которая по многим показателям вряд ли уступит, если отнесется к этому вызову всерьез. Поэтому важно различать: есть политико-пропагандистская сторона дела — которая важна для Москвы и во внешнеполитическом контексте, и во внутриполитическом плане (особенно учитывая фактор президентских выборов в России) — и есть настоятельная потребность не свалиться в штопор гонки вооружений, который может быть чреват весьма неприятными последствиями. Для Советского Союза перенапряжение усилий на этом поле стадо одной из причин фатального исхода.

Поэтому представляется важным, что прозвучавший со стороны Москвы клич «Иду на вы!» сформулирован таким образом, чтобы не затянуть в тугой узел и без того непростые взаимоотношения двух стран. У нас есть немало взаимных претензий по другим разделам военно-политического досье — сейчас, например, это касается договора по РСМД. Но посол России в США Анатолий Антонов имел достаточно серьезные основания подчеркнуть, что в послании президента речь шла о стратегических вооружениях, которые не подпадают под ограничения указанного договора, и что Россия, развивая свой ядерный потенциал, не нарушила ни одной договоренности в сфере разоружения и контроля над вооружениями — «все находится в строгом соответствии с нашими международными обязательствами».

Если задуматься, то сигнал, отправленный из Москвы, содержит не только конфронтационную составляющую, но и кооперативный потенциал.

Например, в послании президента отчетливо прозвучала мысль о том, что «планирующий крылатый блок» абсолютно неуязвим для любых средств противовоздушной и противоракетной обороны. Но раз так, то проблематика ПРО, которая была одной из главных причин деградации российско-американских взаимоотношений в области военной безопасности, теряет свое значение и может быть безболезненно из них изъята. Можно посмотреть на эту тему и под другим углом зрения. Когда обсуждался вопрос о том, как отличить от «обычных» ракет противоракеты, более высокая скорость последних служила ключевым показателем. Но выходит, что теперь это различие размывается.

А тема боевых лазерных комплексов — не перекликается ли она с предпринимавшимися в прошлом попытками нащупать возможность договоренностей по этому оружию? Тогда они оказались безрезультатными — в частности, потому, что американская сторона считала себя лидирующей в данной области. Может быть, настало время для второй попытки?

Ну, и последний сюжет из перечисленных — о беспилотных подводных аппаратах. Никакого регулирования здесь нет и не просматривается. А зря. Ведь в воздушном пространстве дроны освоились очень быстро, и уже сегодня возникает вопрос о том, как инкорпорировать их в договор по РСМД — то ли отделив от крылатых ракет наземного базирования, то ли, наоборот, включив в качестве третьей категории средств, попадающих под его регулирование. Без чего договор оказывается не в состоянии заполнить возникающие на волне новых технологий лакуны.

А теперь вновь уйдем от конкретики к проблемам общего плана. Какими бы убедительными ни были аргументы в пользу прозвучавших призывов «прислушаться» к Москве — в них четко просматривается акцент на более активное, более эффективное использование ею ядерного фактора. Пусть вовсе не для того, чтобы сознательно придать импульс гонке ядерных вооружений, а лишь с целью заставить других участников международной жизни адекватно отнестись к интересам России и ее возможностям их отстаивать.

Но ведь для этого апеллируют к ядерной риторике, ядерной логике, соображениям касательно использования ядерного инструментария — что само по себе превращает ядерное оружие в предмет легитимации. И этот мотив перекликается с тем, который заложен в недавнем Обзоре ядерной политики (Nuclear Posture Review), обнародованном Вашингтоном. В нем тоже делается особый акцент на ядерном факторе — более отчетливый, чем это было в других аналогичных американских документах.

Можно, конечно, порадоваться, что хотя бы здесь между двумя державами есть некое единство представлений, и понадеяться на возможность их общих подходов на этом поле. Но не будем забывать, что они оказываются в противофазе к настроениям «неядерного большинства». Которое все больше ощущает пропасть, отделяющую его о тех, кто обладают ядерным оружием или считают его важным для обеспечения своей безопасности. Перечень проблемных сюжетов увеличивается — в нем уже и раскол по Договору о запрещении ядерного оружия, и угроза второго подряд провала Обзорной конференция по ДНЯО (2020 г.), и подрыв легитимности усилий, направленных на укрепление логики и политики ядерного нераспространения (северокорейское досье в этом смысле — отнюдь не закрыто, но оно может оказаться не последним). Это — не менее серьезная тема для обсуждения Россией и США возможностей их взаимодействия на международной арене.

Всё в рамках международных обязательств

Виктор Есин
ведущий научный сотрудник Института США и Канады РАН,
консультант командующего Ракетными войсками стратегического назначения,
генерал-полковник (в отставке)

Создавая все те новейшие системы вооружения, о которых в своем президентском послании Федеральному Собранию заявил В.В. Путин, Россия никоим образом не нарушает ранее принятые на себя международные обязательства.

Создание новых ракетных комплексов «Сармат» и «Авангард» ведется строго в рамках, которые очерчены российско-американским Договором СНВ-3. А разработка таких видов вооружения, как сверхдальняя крылатая ракета с малогабаритной ядерной энергоустановкой, океанская многоцелевая система на основе беспилотного подводного аппарата, гиперзвуковой высокоточный авиационно-ракетный комплекс «Кинжал» и боевые лазерные комплексы, в настоящее время ни одним из существующих международных соглашений в области контроля над вооружениями не регламентируется.

Поэтому прозвучавшие со стороны представителя Госдепа США Хизер Науэрт обвинения в том, что некоторые виды вооружения, о которых сообщил президент России Владимир Путин во время послания к Федеральному Собранию, не соответствуют Договору о РСМД, вызывают недоумение и свидетельствуют о некомпетентности чиновников этого органа исполнительной власти США.

О военно-технической части послания: широкий контекст

Василий Кашин
заведующий сектором международных военно-политических и военно-экономических проблем
факультет мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ

Недавнее президентское Послание оказалось беспрецедентным с точки зрения места, которое было в нем уделено военно-техническим вопросам. Президент назвал целый ряд новых систем оружия, одни из которых уже начали поступать в войска, а в разработке других достигнуты значительные успехи.

Подробное перечисление военно-технических новинок имеет значение, как минимум, с трех точек зрения.

Это внешнеполитический сигнал, заявление новой российской позиции по договоренностям по контролю над вооружениями, а также что не менее важно, демонстрация места России в новом раунде глобальной военно-технологической гонки, развернувшимся в 2010х годах.

С внешнеполитической точки зрения, подробное рассмотрение в тексте постания стратегических систем оружия дает простой и, вместе с тем, сильный сигнал. Он заключается в том, что Россия намерена проводить жесткую линию в отношениях с Западом и, как минимум,  в военной сфере чувствует себя для этого достаточно уверенно.

Выступление содержит в себе заявку на новый раунд переговоров по тематике контроля над вооружениями, вести которые Россия рассчитывает с позиции силы, благодаря достигнутым военно-техническим успехам. Путин констатирует, что России удалось преодолеть негативные последствия развития американских технологий ПРО для своей безопасности и призывает к новому раунду переговоров по международной безопасности.

Но не менее важным является и третий, узко технологический аспект проблему. Мир находится накануне очередной военно-технической революции, которая изменит облик военных действий. Осознание этого в США при администрации Обамы привело в 2014 году к рождению важных технологических программ, таких как оборонная технологическая инициатива и Третья стратегия компенсации.

При администрации Трампа эти программы переживают некоторые изменения. Но, вероятное изменение названий и корректировка отдельных приоритетов не изменит их суть. Следует отметить, что изначально целью этих инициатив являлась противостояние не России, а Китаю.

Китай в последние годы высокими темпами сокращал свое отставание от лидеров по многим военным технологиям. При этом он  обладает огромными ресурсами для количественного наращивания выпуска военной продукции. Именно этой китайской способности производить технику приемлемого уровня в весьма значительных количествах американцы и пытались противостоять за счет своих прорывных проектов.

Инициативы администрации Обамы привели к быстрому росту китайских мегапроектов в сфере как военных, так и гражданских технологий. Для их координации китайские лидеры пошли на беспрецедентный шаг, создав в 2017 году специализированный орган, Центральный совет по интегрированному военно-гражданскому развитию.

Председателем данной структуры является лично лидер страны Си Цзиньпин, в ее состав входят 4 из 7 членов высшего китайского постоянно действующего партийного органа — Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК.

Китайско-американская гонка вооружений и военных технологий постепенно превращается в один из определяющих факторов, задающих направления развития не только в военной, но и во многих гражданских сферах. Она уже влияет на поведение прочих действующих и растущих военно-промышленных держав.

Легко увидеть, что большинство упомянутых Путиным военно-технических новинок относились именно к тем отраслям военной техники, которые фигурируют среди признанных военно-технических приоритетов разворачивающейся гонки.

Это, прежде всего, гиперзвук — крылатая ракета воздушного базирования «Кинжал», комплекс «Авангард», отчасти — межконтинентальная ракета «Сармат», про которую также сказано, что она может оснащаться гиперзвуковой боевой частью. В этой сфере Путин обозначил первенство России, первой начавшей поставлять боевые комплексы с гиперзвуковыми ракетами в войска (КНР и США ведут активные испытания).

Следует при этом отметить, что принадлежность «Кинжала» к стратегическим вооружениям представляется сомнительной. Ее, вероятно, единственным на данный момент носителем является истребитель МиГ-31, сама ракета может существовать как в ядерном, так и неядерном снаряжении и применяться против кораблей и особо важных наземных целей.

Во-вторых это оружие на направленной энергии, в том числе, продемонстрированный в ходе выступления Путина таинственный боевой комплекс лазерного оружия. Скорее всего, судя по внешнему облику системы,  речь идет о мощной лазерной системе ПВО или ПРО, предназначенной для защиты стратегически важных целей.

Здесь также делается заявка на первенство. Программы создания лазерного оружия находятся в активной разработке в ряде стран. Первый в мире развернутый комплекс лазерного оружия — израильский Iron Beam является узко специализированной системой для перехвата отдельных беспилотников,  артиллерийских снарядов и неуправляемых ракет на малых дистанциях при защите приграничных территорий.

Сходное предназначение имеет и американский комплекс LAWS, находящийся в опытной эксплуатации в ВМС США. Российский комплекс , судя по его облику,  предназначен для борьбы с более сложными целями, такими как крылатые ракеты и высокоточные авиационные боеприпасы.

Отметим, что, вопреки распространенным стереотипам о непрерывном удорожании военной техники, развитие лазерного оружия может стать источником огромной бюджетной экономии. Несмотря на дороговизну самого лазера, стоимость его выстрела на несколько порядков дешевле, что стоимость зенитной ракеты, особенно таких мощных систем, как С-400 или Patriot PAC 3.

Третьим известным направлением развития военной техники, являются автономные подводные системы. Это роботизированные подводные аппараты, способные долгое время действовать в открытом море без участия человека, выполняя разведывательные и боевые задачи. За подобными системами, как считается, будущее войны на море.

Именно к этому классу относятся упомянутые в Послании «беспилотные подводные аппараты, способные двигаться на большой глубине и на межконтинентальную дальность со скоростью, кратно превышающей скорость подводных лодок».

Собственно говоря, возможность оснащения ядерным оружием для поражения стратегических целей и в Послании, и в предыдущих утечках, касавшихся этой системы, известной как «Статус-6», заявлялась лишь в числе прочих возможных вариантов применения.

По сути же речь идет о новом, универсальном оружии для ведения войны на море. Данная технология, в случае своего развития, может «отменить» многие существующие классы боевых кораблей обесценив любые вложения в них. Таким образом, вложение в одну прорывную технологию может оказаться целесообразнее вложений во многие существующие.

Следует отметить, что о разработке всех упомянутых президентом систем было ранее известно хотя бы в общих чертах. Исключение составляет упомянутая им таинственная крылатая ракета с неограниченной дальностью и ядерной силовой установкой.

Несмотря на то, что выступление вызвало немедленные (и весьма устрашающие) ассоциации со старыми советскими проектами ядерных прямоточных воздушно-реактивных двигателей, существовавшими в СССР и США в 1950-60е годы, есть основания предполагать, что в данном случае речь идет о другом типе устройства.

Дело в том, что президент специально упомянул, что новая ядерная силовая установка новой ракеты может быть размещена в корпусе авиационной крылатой ракеты Х-101. Но Х-101 — дозвуковая низколетящая крылатая ракета, имеющая соответствующую аэродинамику. Однако известно, что на дозвуковых скоростях прямоточные воздушно-реактивные двигатели крайне неэффективны, практически неработоспособны.  Таким образом, загадки этой системы еще требуют своего разрешения.

В целом, выступление Путина продемонстрировало, что Россия занимает прочные позиции в разворачивающейся глобальной военно-технической гонке, хотя и участвует в соревновании по меньшему числу номинаций, чем США и Китай. Это создает хорошие предпосылки для переговорах о будущих сделках в вопросах стратегической стабильности, либо технологического партнерства в различных сферах.

О новом стратегическом оружии РФ

Александр Савельев
главный научный сотрудник Центра международной безопасности ИМЭМО РАН
доктор политических наук

Первый «набор» вопросов, который возникает в связи с Посланием президента, можно сформулировать так: «Зачем так много новых стратегических систем»? Денег девать некуда? Неужели существующего запаса стратегического ядерного оружия недостаточно для многократного уничтожения любого потенциального агрессора? Неужели российское руководство так напугано американской системой ПРО, что считает необходимым тратить огромные средства на оружие, которое применять вообще нельзя?». На мой взгляд, не следует обольщаться заявлениями президента о том, что некоторые из разрабатываемых систем, в частности, средства преодоления ПРО, являются «весьма скромными по цене». Как известно, представления нашего руководства о том, что такое «дешево» и «дорого», несколько отличаются от общепринятых в обществе.

Никуда не деться и от ощущения нереальности происходящего. В этой связи еще один вопрос, а не преувеличивает ли президент достижения нашего оборонно-промышленного комплекса? В нашей истории немало случаев, когда официальные лица государства на самом высоком уровне «грешили» как отрицанием очевидных фактов, так и откровенным блефом. Особо «преуспел» в этой области Н. Хрущев, периодически запугивая американцев крайними преувеличениями нашей «военной мощи», сопровождая это обещаниями их «закопать».

При более внимательном прочтении «послания» выясняется, что В. Путин был более осторожен в своих высказываниях. В основном речь шла о том, что Россия собирается иметь в будущем, по каким направлениям ведет исследования и разработки, каких частичных успехов удалось достичь. Из всех названных систем оружия только одна из них — высокоточный гиперзвуковой авиационно-ракетный комплекс «Кинжал» якобы уже поставлен на вооружение. Но он не относится к категории стратегических вооружений, поскольку, как заявлено, имеет дальность действия «до 2 тыс. км». Дальность же стратегических систем начинается с 5 500 км. Все остальные проекты находятся, по заявлениям президента, на различных стадиях осуществления, включая наиболее «продвинутую» разработку МБР «Сармат», которая входит в «активную фазу испытаний». Его поставки в войска планируются только с 2027 г.

Несмотря на то, что руководство РФ подчеркнуто заявляет о том, что все перечисленные программы в области создания новых стратегических систем нельзя трактовать как начало нового витка гонки вооружений, для этого трудно подобрать какой-либо другой термин. Более того, можно, на мой взгляд, говорить о полном перечеркивании перспектив дальнейшего продвижения по пути ядерного разоружения. В любом случае, налицо явное стремление РФ тем или иным образом «нейтрализовать» попытки США хотя бы частично обеспечить свою безопасность и безопасность их союзников путем создания и развертывания неядерных оборонительных систем, в лучшем случае способных защитить их от одиночных пусков ракет со стороны «стран-изгоев». По какой-то совершенно необоснованной причине наш президент видит в этом стремление США обрести над РФ решающее военное превосходство, что в ракетно-ядерный век абсолютно невозможно. Не вызывает сомнения тот факт, что при любых консультациях и переговорах с США в этой области главным условием РФ станет требование об ограничении систем ПРО, на что Соединенные Штаты никогда не согласятся.

Как конвертировать военные технологии в политическое влияние?

Михаил Троицкий
политолог, специалист по международным отношениям

Заявления президента России В.В. Путина, сделанные в послании 1 марта, указывают на крайнюю озабоченность российского руководства проблемой внешнего давления на страну. Наверное, впервые в недавней истории президент одной из крупнейших держав мира посвящает значительную часть ключевого ежегодного обращения к нации не просто анализу международно-политической ситуации и вытекающих из нее вызовов безопасности, а детальному описанию конкретных военных технологий. Подобные заявления делают подходы современной России к международной политике более определенными. Становится ясно, что свою главную миссию российское руководство видит в отражении внешних угроз, без чего, по его мнению, не возможен экономический и социальный прогресс России.

Несмотря на подобную ясность, наступающую для российских и зарубежных наблюдателей, послание президента ставит несколько важных вопросов. Например, почему именно проект развертывания систем противоракетной обороны — в целом техническая или технологическая проблема, казалось бы, не относящаяся к сфере большой политики — вызывает острейшую озабоченность Москвы в течение уже нескольких десятилетий — как в советскую эпоху, так и после нее? В последнее десятилетие Россия неоднократно заявляла на высоком уровне о своей гарантированной способности преодолеть любую противоракетную оборону. Казалось, с технической точки зрения вопрос давно закрыт. Поэтому, возможно, объяснение столь острой реакции на противоракетную оборону следует искать не столько в сфере непосредственных угроз безопасности, сколько в области представлений о международном статусе России, который может снижаться вследствие отказа США и их союзников обсуждать с Москвой определенные вопросы, которым российское руководство придает большую значимость.

Еще более важным представляется вопрос о том, каким образом может происходить конвертация сверхсовременных военных технологий в силу — то есть способность добиваться желаемых результатов во взаимодействии с другими государствами. Могут ли новейшие системы сдерживания отпугнуть потенциальных противников и/или склонить их к сотрудничеству по вопросам менее «глобальным», но более насущным для всех вовлеченных сторон? Каков ожидаемый механизм воздействия военной сферы на остальные аспекты взаимодействия России с окружающим миром?

Современная среда международной политики отличается высоким сопротивлением. Сама Россия утверждает, что глобальной сверхдержаве США становится все труднее реализовывать свои планы на международной арене — нарастает многополярность. Однако это может также означать, что заявления о растущем военно-технологическом потенциале иных государств, включая Россию, порождают опасения — не столько даже среди крупнейших государств — членов НАТО, сколько среди малых и средних стран (таких, например, как Финляндия, Швеция, Южная Корея или Турция), которые могут решить усилить взаимодействие в сфере безопасности с США и другими партнерами или союзниками из числа стран НАТО. Усиление этого взаимодействия вряд ли облегчит достижение внешнеполитических целей Москвы.

Так или иначе, квинтэссенция послания 1 марта может (и должна) оживить экспертную дискуссию о том, каким образом демонстрация военных технологий конвертируется в современном мире в политическое влияние, посредством которого, Россия, например, добьется снятия экономических санкций или обеспечит себе привлекательный образ, позволяющий достигать поставленных целей на международной арене с меньшими издержками, чем раньше.

Метки: вооружение, ВПК, Международные отношения, ПРО, Путин, СНВ, США, США-Россия, технологии