Федор Лукьянов: Застой и гибкость
Уроки 1968 года актуальны и сегодня
Полвека назад вооруженные силы стран-участниц Организации Варшавского договора вошли на территорию государства-союзника — Чехословакии, дабы не допустить утраты «завоеваний социализма». Эксперимент по либерализации «народной власти», начатый в Праге несколькими месяцами ранее, был прерван. Рассуждения о «социализме с человеческим лицом» признаны крамолой на следующее двадцатилетие. Когда к ним вернулись во второй половине восьмидесятых, оказалось уже поздно. Обветшавшая идеологическая система не подлежала реформированию, и попытка «ослабить вожжи» привела не к обновлению, а к обрушению.
Остается только фантазировать на тему о том, могло ли все пойти иначе, поведи себя кремлевское руководство конца 1960-х более гибко и хитро. Вероятнее всего, политико-идеологическая логика той государственной модели не предусматривала иного исхода, хотя, возможно, деконструкция социалистического блока оказалась бы не столь разрушительной, а последствия — более мягкими.
Шестьдесят восьмой был годом потрясений по всему миру, когда разные видения будущего сталкивались в прямой схватке. Силы, бросавшие вызов устоявшемуся порядку — будь то постсталинские режимы в Восточной Европе, буржуазные общества потребления в Европе Западной, сложившиеся на волне послевоенного бума, или сохранявшееся системное неравноправие в США, — формально везде потерпели поражение. «Пражскую весну» переехали танки ОВД, в «революционной» Франции на президентских выборах победил ненавистный левакам Шарль де Голль, а в охваченных гражданскими протестами Соединенных Штатах — Ричард Никсон, про которого говорили, что правее его только стенка. Однако процесс перемен был запущен, и в последующие годы — где-то раньше, где-то позже — политические ландшафты преобразились. Левые, ставшие потом либералами, неолибералами и даже неоконсерваторами, надолго взяли верх в борьбе за умы. А крах СССР восприняли не только как закономерное следствие банкротства его модели, но и как свидетельство собственной неоспоримой правоты.
Всякие исторические параллели лукавы — история никогда не повторяется буквально, а кажущиеся сходства зачастую порождены противоположными причинами. Однако, если говорить о главном уроке шестьдесят восьмого года, он применим и сегодня. В периоды социально-политических сдвигов критически важно понять, что господствующая система представлений перестала отвечать потребностям общества. И попытки просто ее зафиксировать могут иметь лишь краткосрочный эффект, который затем обернется еще большими проблемами.
Шестьдесят восьмой год был неприятным потрясением для Запада, но тамошние элиты пошли навстречу идущей снизу волне. Сам по себе левацко-студенческий бунт (который, естественно, по мере его развития обрастал самыми диковинными элементами) был купирован, однако после этого протестный «фермент» проанализировали и по возможности начали вовлекать в правящую когорту. Что, с одной стороны, нейтрализовало немалую часть протестной базы, с другой — придало импульс истеблишменту, который до этого несколько застоялся.
Советский аппарат сделал противоположные выводы, поставив на «заморозку», что аукнулось через двадцать с лишним лет. Тот факт, что распад советского строя и государства на рубеже девяностых был встречен подавляющим большинством населения совершенно индифферентно, убедительное свидетельство отчуждения людей от политической верхушки. А если такое происходит, никакие методы манипуляции или прямого подавления не помогут. И когда советские шестидесятники получили-таки второй шанс в перестройку, их время уже ушло — при всей искренности порыва и симпатичности многих представителей того поколения, стремившихся нагнать упущенное.
Воспоминания о шестьдесят восьмом сегодня — не чисто историческое упражнение. Мир в очередной раз пришел в движение. Причем, как и тогда, важнейшей движущей силой служат глубокие общественные изменения, а совсем не только сдвиги в геополитическом балансе (в этом смысле события рубежа 1980-1990-х годов были другими — намного более «реалполитическими»).
В определенной степени Россия и западное сообщество поменялись местами. Россия пережила тяжелейший спад в конце ХХ века, и этот болезненный опыт пока еще заставляет быть начеку, служит средством (хотя и не абсолютным) от забронзовения. Запад же впал в состояние самоудовлетворения, которое, как известно и из советского опыта, ведет к возникновению якобы незыблемых, не подлежащих пересмотру мантр. Отсюда и «советская» реакция на подъем сил и настроений, противоречащих мейнстриму, стремление признать их морально и политически ничтожными, а в идеале и приписать (о, где мои шестнадцать лет!) тлетворному внешнему влиянию.
История неопровержимо доказывает, что назревшие в обществе перемены невозможно остановить и предотвратить, они все равно произойдут. Вопрос — как и каковы окажутся издержки. Прививка от застоя, которую наша страна получила — крайне травматичным образом — на исходе ХХ столетия, к сожалению, тоже имеет срок действия. Желание «передохнуть», отмахнуться от тех персон и обстоятельств, кто этому мешает, — по-человечески вполне понятно. Но крайне пагубно. Именно поэтому полезно почаще вспоминать прошлые ошибки.
