МИРОПОРЯДОК, ПОСТРОЕННЫЙ НА ПРАВИЛАХ
Откажется ли Запад от примитивизации своей операционной системы
Одной из самых обсуждаемых тем в мире стало влияние пандемии коронавируса на международную систему в целом. Многие ожидают серьезных перемен – одни с опасением, другие с надеждой. Однако не думаю, что именно вирус нанес какие-то роковые удары по международной системе, в особенности в ее «операционной» части – в плане управляемости. Да и с медицинской точки зрения коронавирус, как я понял, не столько сам по себе убивает, сколько часто провоцирует начало или обострение других болезней, аутоимунных и иных процессов в организме, которые до того не проявлялись. Кризис системы управления и коммуникации между ключевыми мировыми акторами тоже не вызван пандемией, хотя отчасти обострен и спровоцирован ею.
Однако была ли система управляемой до того, как мир охватила пандемия? Часто современный мир характеризуют как переходный от однополярной модели к полицентричной. В этом смысле однополярные механизмы управления уже не работали, а многосторонние еще не запустились. В условиях пандемии противоречие между этими моделями проявилось в полной мере, но особенность момента в том, что сам этот конфликт между «операционными системами» все видят с разных колоколен, в зависимости от того, кому какая предпочтительнее.
Россия (как Китай и многие другие неблоковые государства) рассматривают ситуацию именно так: полицентричная – инклюзивная и демократическая, с равными правами для всех – система управления мировыми процессами сдерживается попытками ряда стран любой ценой сохранить однополярную – авторитарную, единовластную – модель, фактически сложившуюся после окончания холодной войны.
Ирония в том, что именно эту схему ее сторонники официально именуют либеральной, хотя в реальности за этим скрывается не либеральное управление, а глобальный диктат либеральных стран. Либерализм их внутренних политических систем абсолютно не мешает им вести себя во внешних делах вполне авторитарно, даже репрессивно.
На этом смысловом недоразумении (точнее, откровенной подмене понятий) строится и аргументация защитников этой жесткой системы: дескать, они защищают «либеральный порядок» от «автократов и ревизионистов», а вовсе не репрессируют санкциями несогласных с «единственно верными» ценностями.
Нельзя не признать, что это вполне удачный ход с точки зрения пропаганды (люди часто искренне верят, что, отстаивая «либеральный мировой порядок», они защищают именно демократические принципы взаимоотношений между странами, хотя на деле поддерживают глобальную диктатуру). Однако если мы хотим вернуть миру управляемость, это путь в тупик, в который мир зашел после трех десятков лет попыток управлять им из единого центра. Этот центр просто провалил свою миссию в общем благе, показав себя весьма своекорыстным и эгоистичным как в политике и безопасности, так и в экономике, стремясь любой ценой наращивать и защищать неравенство во всех сферах.
Один из свежих примеров, иллюстрирующих подобную смысловую подмену понятий: экс-генсек НАТО Андерс Фог Расмуссен недавно заявил, что послевоенная международная система якобы «была создана для того, чтобы действовать как сила сдерживания с целью предупреждения автократов или диктаторов, чтобы они не смогли активизироваться вновь».
Это, мягко говоря, не так: система и ее институты (ООН и ее устав) создавались очень разными мировыми державами, в том числе нелиберальными СССР и Китаем, для того чтобы геополитические противоречия устранялись мирным путем на основе признаваемых всеми без исключения норм. Норм, которые не проводят различий между политическими системами, но признают равные права – в том числе на безопасность – за всеми. Как отметил Владимир Путин в статье «75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим», «главное историческое достижение Ялты и других решений того времени заключается в согласии создать механизм, который позволил бы ведущим державам оставаться в рамках дипломатии при разрешении возникающих между ними разногласий».
Это крайне важно, потому что на смену системе, основанной на праве, миру пытаются навязать «порядок, построенный на правилах». В основе этого порядка своего рода теория «классовой борьбы» (хорошего) демократического мира с (плохим) авторитарным. Но коль скоро в основе взаимоотношений между международными субъектами появляются категории добра и зла, а не равноправие и взаимное уважение вне зависимости от их внутреннего устройства, то появляется и деление стран и народов на правильные и нет, появляется моральное оправдание противодействию интересам отдельных держав. И те же санкции в этом разрезе – уже не противоправный инструмент недобросовестной конкуренции и расправы над оппонентами, не попытки грубо давить на население других стран с целью смены власти на более лояльную внешним силам, а некая «воспитательная мера» с целью «изменить поведение» властей иных государств. Более того: защитники политики санкций аргументируют в их пользу в том духе, что, мол, радуйтесь, что отделались санкциями, а то могли бы к вам и силу применить…
Именно эти подходы, ставшие первопричиной большинства конфликтов на планете, и стали разрушительными для управляемости международной системы. Пандемия лишь в какой-то мере обострила эту ситуацию, когда даже ее саму попытались трактовать в духе идеологического конфликта «правильных» и «неправильных» стран.
Наличие допандемических причин нестабильности мировой системы дает основания предположить, что и постпандемический мир не изменится к лучшему, а останется прежним – далеким от идеала. И в этом мире Россию по-прежнему будут помещать в искусственно сформированную систему координат, в которой она выглядит как опасный враг, бросающий вызов миру, праву и свободе (пропагандистские эвфемизмы того самого «порядка, основанного на правилах»).
Опыт ХХ века важен как раз не победой над авторитаризмами, а нахождением очень разными субъектами международных отношений способов договариваться между собой, результатом чего стало создание ООН после Второй мировой войны, а также проведение Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в разгар холодной войны.
В истории сильные всегда подчиняли более слабых и развивались за их счет. Но в XX веке на смену военной силе на первый план стала выходить политическая сила. Как внутри государств стало неприемлемым откровенно эксплуатировать людей и нарушать их права, так и на международной арене государствам стало затруднительно оправдывать позицию превосходства и неравенства, основанную на банальной силе.
Мир в период холодной войны обеспечивали не сила и могущество одной из ее сторон (разумеется, «хорошей»), не единство НАТО, о чем любят с помпой говорить участники альянса. Но именно то, что все действовали в рамках единой логики, и прежде всего в рамках согласованного всеми права, а не «самодельных» правил. Все стало меняться именно тогда, когда самораспалась одна из сторон холодного противостояния, что было воспринято другой стороной как победа и право переписать мировые нормы под себя.
В итоге мы получили довольно абсурдную ситуацию, как начертавший на своих знаменах принципы демократии Запад отказался от их применения на мировой арене, оставляя их для внутреннего потребления, а также в качестве предлога для вмешательства в дела других стран. Базовые принципы равенства, уважения суверенитета, невмешательства во внутренние дела государств стали уступать место логике «правильных» и «неправильных» стран.
Это стало особенно заметно, когда глобализация – как инклюзивная и относительно честная конкуренция разных игроков – стала все менее выгодной тем, кто раньше пользовался ее плодами. Требуя, в частности, открытости от менее развитых экономик, что нередко было губительным для них.
Но однажды честная и равная игра по единым правилам оказалась невыгодной самому Западу в силу его выявившейся неспособности, как прежде, развиваться опережающими темпами в условиях свободной конкуренции – его больше устраивала прежняя полуколониальная модель отношений с другими странами. И вместо того чтобы дальше играть по правилам, он решил их изменить в свою пользу, а всех несогласных демонизировать идеологически, объявив «ревизионистами», «коррумпированными диктаторами» и прочими «врагами свободы».
Кризис управляемости международной системы и вытекающая из этого нарастающая конфликтность внутри нее обусловлены двумя ключевыми факторами. Во-первых, утверждением неравенства в международных отношениях, в частности, вследствие объявления США о собственной исключительности со всеми вытекающими последствиями вроде экстерриториального применения национального права и ухода от международной ответственности за откровенные нарушения международных норм, как это было, например, с агрессией против Ирака по откровенно подложным основаниям. Во-вторых, выходом интеграционных и блоковых структур за пределы собственных компетенций и границ, когда вместо защиты своего периметра и улаживания внутренних разногласий эти структуры начинают вмешиваться во все происходящее в мире и диктовать другим странам и структурам, как им жить.
Теоретически и по национальным примерам мы знаем, что авторитарная модель бывает довольно жизнестойкой. То есть доминирование одной группы стран на международной арене может при определенных условиях (когда, например, все добровольно признают право этой группы на доминирование) приносить им пользу, а миру – порядок.
Однако, во-первых, такой порядок только в шутку может называться либеральным. Во-вторых, это не сработало на практике, а привело к автократизации международных отношений, естественному сопротивлению других игроков, все более сильных и явно ущемляемых в правах, сдерживанию развития всех прочих государств и разбалансировке всей системы, от чего проигрывают все, включая доминирующую группу. Если одна страна ввела санкции против более половины человечества, может, дело не в «плохом» человечестве?
Способность государств договариваться друг с другом отчасти сглаживала и неразрешенные противоречия в международном праве. В частности, самых главных и конфликтогенных: соотношения принципа целостности государств и принципа отделения территорий по воле местного населения, то есть права народов на самоопределение, а также соотношения принципа уважения суверенитета государств по отношению к нарушению этого суверенитета извне ради защиты местного населения, то есть право на гуманитарную интервенцию.
Однако я не считаю, что оба эти противоречия неразрешимы в рамках существующих норм и с опорой именно на уважение к правам человека и к правам народов. Ключевыми здесь являются два фактора: 1) применение военной силы государством против собственного народа, в том числе против его воли к самоопределению: если это есть, то народ вправе защищаться и самоопределяться; 2) ситуация государственного переворота, то есть незаконного, неконституционного захвата власти какой-то группировкой, что ставит под удар интересы широких кругов населения, а саму власть – под сомнение.
Возможно, могут быть и другие критерии, но это лишь повод говорить о необходимости совершенствования универсального права, а не присвоения кем-то полномочий на его трактовку и на исполнение собственных «приговоров» в отношении независимых государств.
Каким будет постпандемический мир, зависит исключительно от того, насколько он сможет преодолеть – или унаследовать – пороки предшествующей модели. Если либеральные страны будут цепляться за откровенно нелиберальную модель поведения на планете, если борцы за демократизацию других стран не смогут согласиться с демократизацией международных отношений, то мы не только возьмем в будущее все нынешние кризисы, но и неизбежно вкатимся в новые – чреватые войнами и массовыми жертвами.
