МУЗЕЙ ИЛИ ХРАМ?
Есть ли смысл в борьбе за светский статус Святой Софии
Решение президента Турции вернуть статус мечети собору Святой Софии в Стамбуле вызвало бурю протестов в христианском мире. Однако на улицы никто не вышел, пикетов у посольств Турции никто не устраивал. Ограничились публичными заявлениями и обращениями. При этом возражения как политиков, так и представителей христианских церквей звучали довольно неожиданно: «Мы не хотим, чтобы здесь кто-либо молился, пусть Святая София остается музеем и только музеем». Тем не менее ситуация радикально изменилась: да, Святая София останется музеем, но и молиться в ней вновь начнут мусульмане. Почему так случилось?
История как «оправдание всего»
Грандиозный собор, построенный выдающимися архитекторами Исидором Милетским и Анфимием Тралльским в 530-е годы. На протяжении 900 лет он служил главным храмом Византийской империи, но был полностью разграблен и стал мечетью сразу после падения Константинополя, в мае 1453 года.
Для Османской империи мечеть, получившая название Айя-София, стала символом завоевания: христиане проиграли, и турки-победители «выгнали» из храма христианского бога и посвятили здание другому богу — Аллаху. Таким образом на следующие 482 года Святая София, стала символом не только падения Византии, но и исторической слабости Православной церкви.
Мечеть существовала до тех пор, пока не пала Османская империя и новое государство на этой территории — Турецкая республика — не провозгласило себя секулярным, то есть свободным от влияния ислама. Это повлекло и новое изменение статуса Святой Софии. В 1935 году она стала государственным музеем и вошла в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.
Краткая историческая справка необходима для подтверждения довольно простого факта: каждое изменение статуса Святой Софии связано с грандиозными политическими переменами.
И сегодня власти Турции сделали символический жест большой важности. Они открыто отказались от секулярного наследия Ататюрка, что позволяет говорить о возможном возвращении к идее Османской империи. Речь, повторю, идет о символах, но символах очень значимых. Не только для самой Турции, но и для Средиземноморья как региона, и для всего христианского мира это тоже знак. Но добрый или недобрый?
В начале ХХI века имперские идеи и мечты вновь входят в моду. Россия, которая «встает с колен», тоже мыслит себя империей и делает точно такие же символические жесты, отказавшись от государственного атеизма в пользу своей «исконной религии» — православия. Мэр Москвы Юрий Лужков восстанавливает в Москве взорванный большевиками храм Христа Спасителя, которым впоследствии владеет и управляет государственный фонд. Министр обороны Сергей Шойгу строит в чистом поле под Москвой Главный храм Вооруженных сил.
Но главное поле символической битвы, связанное с наследием империи, — это не новые храмы, а те, которые в секулярном обществе принято называть культурным наследием. Именно эти объекты становятся поводом для конфликтов: и международных, как в случае со Святой Софией, и национальных, как, например, с Исаакиевским собором в Санкт-Петербурге.
Исаакий стал музеем на семь лет раньше Святой Софии, в 1928 году, и имеет статус музея до настоящего времени. При этом богослужения в нем вновь стали совершаться с 1990 года. Никаких протестов это не вызывало. Протесты начались позже, когда Русская православная церковь попыталась получить Исаакиевский собор в собственность. И эти протесты были настолько массовыми, что власти отказались передавать собор РПЦ. Статус музея, в котором совершаются регулярные богослужения, устраивает и государство, и общество. Недовольство Церкви в данном случае можно проигнорировать.
Присвоение символического капитала
Но почему же точно такой же статус Святой Софии вызвал волну критики и протестов? Собор остается музеем, куда открыт вход каждому желающему вне зависимости от вероисповедания. Однако в Айя-Софии будет регулярно совершаться намаз.
Ответ кроется в том, что собор Святой Софии — это прежде всего собор-символ, его история насчитывает полторы тысячи лет. Как всякий символ, он амбивалентен и имеет разные значения для разных религий, стран и сообществ.
Патриарх Кирилл формулирует свою позицию предельно жестко: «Угроза Святой Софии — это угроза всей христианской цивилизации, а значит, и нашей духовности и истории». Если взять эту фразу вне контекста, то можно предположить, что речь идет о разрушении, чуть ли не о сносе собора, однако на самом деле речь идет всего-навсего том, что он категорически против того, чтобы в Святой Софии совершался намаз.
Тогда возникает другой вопрос: зачем патриарх Кирилл так сгущает краски? Что за «угроза всей христианской цивилизации», если речь идет о мирной молитве в одном отдельно взятом месте в исламской по преимуществу стране? Проблема в том, что в патриархе говорит обида, оскорбленные чувства. Будучи де-факто главой государственной Церкви, он представить себе не может, что в этой «великой христианской святыне» мусульманин может совершать богослужение, а православному это запрещено.
Не стоит забывать, что Турция не Россия. Христиане в ней составляют крохотное и до сих пор гонимое меньшинство. И речи нет о том, чтобы христиане получили равные права с мусульманами. И уж тем более нет речи о том, чтобы христиане открыто молились в Святой Софии, хотя греки в Америке даже создали организацию, которая добивается передачи собора православным.
«Пусть Святая София во что бы то ни стало остается музеем!» — это общий рефрен официальных выступлений и комментариев православных епископов, как греческих, так и Московского патриархата. Да и многих межхристианских организаций тоже.
Но я постоянно ловлю себя на мысли, что что-то здесь не так. Мне странно видеть, как многие восхищаются этой позицией, хотя по сути это манифест радикального секуляризма. Эти требования могут выдвигать ЮНЕСКО, международные союзы византинистов и т. п.
Православные христиане встают на секулярную позицию от осознания, что бессильны изменить ситуацию. Но это оборачивается еще одним признанием собственной слабости.
Неужели что-нибудь более убедительное с христианской точки зрения официальные спикеры Православных церквей предложить не могут?
Увы, не могут, так как ведут вполне земную борьбу за символический капитал, смириться с потерей которого не могут более 500 лет.
Молитва и ее отсутствие
Итак, первая позиция сформулирована предельно четко: пусть Святая София остается музеем и только музеем. Если православные там не могут молиться, то и мусульманам пусть будет запрещено. На этой радикально секулярной позиции, как ни странно, стоит большинство христианских консерваторов и фундаменталистов.
Но есть проблема. На этой позиции можно было стоять с 1935-го по 2020 год. Дальше она не работает. Вновь добиваться прежнего статус-кво? Практически нереально.
Вторая позиция — значительно менее популярная, но тоже довольно простая и при этом компромиссная. Ее сторонники исходят из того, что молитва лучше, чем ее отсутствие. Поэтому, если христианам запрещено молиться, то пусть хоть мусульмане молятся.
Под молитвой в этих дискуссиях понимают не личную молитву (для нее препятствий нет, и каждый вошедший сам решает, молиться или нет), а именно совместное богослужение — намаз или литургию.
Наконец, чисто гипотетически есть третий вариант: исходя из законов Турции как все еще светского государства, продолжать искать пути для совершения православного богослужения в Святой Софии. Если мусульмане — это большинство, и они могут молиться в Айя-Софии каждый день, то христиане могли бы там молиться хотя бы раз в год. Звучит фантастически? Да, абсолютно. Но сейчас не менее фантастически звучит и первая позиция. Эрдоган не отступит, не даст обратный ход. Политическое решение о том, что мусульмане будут молиться в Святой Софии, принято и отмене не подлежит.
В разных формах религия проникает в политику, а политика в религию. Но православная Византия остается в прошлом и только в прошлом. Айя-София вновь стала мечетью. Что же мы видим? У православных вновь болят старые раны или возникают новые фантомные боли.
Да, православным предстоит ответить на мучительно трудный вопрос: продолжать добиваться каких-то прав на Святую Софию или и дальше молчать о молитве в ней и превращаться в туристов при ее посещении.
