Мы находимся в экономическом и социальном тупике, не говорим об этом, прячем голову в песок, занимаемся внешней политикой. И если мы не изменим этого, мы можем получить тот же результат, что получили тогда, в восьмидесятые годы прошлого века. О фокусах олимпийских и постолимпийских времён поговорили гости мемуарно-лирического лектория СВОП, который был проведён 20 июля совместно с фестивалем «Дом Довлатова».

Мы проиграли мир, выиграв войну

Сергей Караганов, декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, почетный председатель СВОП

В конце 1970-х – начале 1980-х гг., я, будучи успешным молодым человеком, начал понимать, что мы в тупике и дело будет плохо. Пожалуй, отправной точкой был кризис вокруг ракет в Европе, потом Афганистан. В те годы я оказался в положении, когда был вынужден подносить патроны «рыцарям холодной войны» – в борьбе вокруг ракет, которые якобы собирались размещать в Европе якобы в ответ на наши. Я в это сначала погрузился, а концу 1970-х гг. осознал абсурдность и бессмысленность нашей политики. Ещё чуть позже я понял, что мы проиграли мир, выиграв войну.

Тогда Советский Союз был на пике своего могущества. Была относительно благоприятная внутренняя ситуация. А наши западные коллеги пытались дать арьергардный бой, ну и заодно европейцы хотели удержать американцев, чтоб они не ушли и не лишили их крыши. (Много параллелей с современностью.)

В 1970-е – 1980-е гг. Советский Союз был силён как никогда. Более того, наверное, по совокупной мощи, особенно военной, он превосходил соперников. При этом по глупости и в ответ на провокацию попал в ловушку, из которой уже не вышел.

Обладая гигантским силовым потенциалом, СССР считал, что он окружён и ему надо защищаться из последних сил. Почему? Ракеты в Европе, НАТО объявляло о запуске программ вооружения (ни одна из программ НАТО – ни тогда, ни сейчас – так и не была выполнена), американский флот появился в Персидском Заливе, ослепительная американская инициатива о якобы возможном стратегическом союзе США и Китая… Что касается Афганистана, – уже тогда было понятно, что это была ошибка. Но теперь я понимаю, насколько она была чудовищной. Мы влипли в абсолютно ненужную войну против выдуманной угрозы и убыстрили своё падение.

Наша модель развития исчерпала себя. И элиты цеплялись за внешние угрозы для того, чтобы оправдать своё бездействие или неспособность к действию.

Так что Олимпиада прошла для меня незамеченной: я уехал на дачу и посматривал иногда по телевизору, что там происходит.

Сейчас в Америке стало модно вспоминать финальный период СССР в назидание сегодняшним США. Проводить параллели между Соединёнными Штатами сегодня и Советским Союзом тех времён не стоит. Ситуация там, на самом деле, гораздо хуже. СССР тогда был далеко не столь благополучным, как США сейчас, поэтому удивительно, что там происходит. И нам надо как можно дальше от них отгораживаться. Как, впрочем, и от всего остального мира: в том состоянии, в котором он находится, выиграть в нём ничего нельзя, а проиграть можно много.

Но вот как раз сегодняшняя ситуация в России мне начинает напоминать ситуацию, в которой СССР оказался в 1970–1980-е гг.: мы зашли в экономический и социальный тупик, не говорим об этом, прячем голову в песок, занимаемся внешней политикой. И если мы не изменим свою внешнюю и внутреннюю политику, мы рискуем получить тот же результат, что получили тогда.

Политика меняется – стадион остаётся

Станислав Гридасов, писатель, спортивный журналист

Первые разговоры о том, чтобы провести Олимпиаду в Москве начались ещё в 1956 г. В 1969 гг. было высказано намерение провести у себя Олимпиаду-76. Но тогда проиграли заявку Монреалю. И это был сильный удар по нашему руководству, после которого начали очень профессионально готовиться к борьбе за Олимпиаду-80. И добились.

Первые записки ЦК КПСС, Оргкомитета, Госкомспорта о том, что начались разговоры о бойкоте, стали появляться весной 1978 года. Это были публикации в американской и британской прессе. Начали поступать письма в Международный олимпийский комитет – что если Олимпиада пройдёт в Москве, то тем самым МОК разделит ответственность с Советским Союзом за нарушение прав человека.

В записках в ЦК указывалось, что эта кампания выглядит «согласованной», и длилась она весь 1978 год.

Но у нас был «агент влияния» – посол Испании в Советском Союзе Хуан Антонио Самаранч, будущий президент МОК (с 1980 г.). В 1978–1979 гг. Он был постоянным гостем в советских кабинетах. Наши позиции были сильны. И поэтому, когда история с бойкотом развернулась в полную силу, исполком МОК поддержал Советский Союз.

Спорт – очень важный фактор. Олимпиада – неодномоментное событие. В течение 10 лет перед её проведением идёт подготовка по всей стране по строительству баз, ведётся пропагандистская работа, создаются детско-юношеские спортивные школы. Стоит понимать, что это огромное влияние на несколько поколений сразу – создаётся не только инфраструктура, но и образ – спортсмена, героя – для подражания. Эти базы, дворцы спорта и ДЮСШ со времён Олимпиады-80 остались до сих пор.

Была ли проблема допинга? Это одна из самых непонятных для меня тем в истории спорта, о которой не любят говорить. Даже когда я был молодым репортёром, повсюду шнырял и пытался что-то узнать, это была тема, от которой замыкался рот даже у самого нетрезвого спортсмена. Допинг, конечно, был и во времена Олимпиады-80, но это не обсуждалось.  

Была ещё зимняя Олимпиада-80 в Лейк-Плэсиде, когда наша хоккейная сборная проиграла, как сейчас говорят, студентам США, и там это было воспринято как победа над «тоталитарной машиной». Американцы тогда много писали о допинге в Советском Союзе, а наши хоккеисты говорили, что американцы бегают, как угорелые, и что без допинга это невозможно.

Проблема в том, что не существует чётко сформулированного определения, что такое допинг. Оно часто меняется под влиянием медицинских, фармакологических, политических и прочих факторов.

В те годы было две лаборатории, которые проверяли на допинг – одна в Германии, вторая в Москве. В 1979 г. спортивное руководство ГДР обратилось к Сергею Павлову, в Госкомспорт, с предложением, чтобы все пробы на допинг, которые будут делаться в этих двух лабораториях, контролировались: если кто-то из спортсменов ГДР или СССР попадается, то это будет скрываться. Это бумага, которая хранится в архивах. Павлов отказался от этого предложения и отметил, что в пробах, которые попадают в лабораторию ГДР, слишком часто обнаруживается допинг у спортсменов социалистических стран, – гораздо чаще, чем у представителей капиталистических стран. ГДР играл свою игру, дистанцируясь от СССР.

Тем не менее я остаюсь сторонником того, что политика меняется, а стадионы остаются. Спортсмены – это отдельные люди.

Надо уходить под лёд

Лев Лурье, историк, писатель, журналист

К 1980 г. стало понятно, что «первая действительность», то есть то, что находится «на льду» официальной советской жизни, ничего не сулит и будет длиться бесконечно. Поэтому надо находить какие-то способы жить «подо льдом». Знаете, есть такие скиты, которые дают возможность выживать, любить жён и других девушек, выпивать, разговаривать о поэзии, читать книжки, заниматься наукой, никак не рассчитывая, что ты проникнешь в эту первую жизнь и не стремиться к этому.

Раз жить реальной жизнью нельзя – надо уходить под лёд.

Я читал Андрея Амальрика («Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»), но тогда это казалось оптимистическим фэнтези. Понятно было, что всё имеет конец,но я не ожидал, что всё заскользит с такой скоростью.

Мне было 30 лет в 1980-м. Было совершенноочевидно, что система нас отторгает. Но это была мягкая автократия. Напомню,что в конце брежневского времени по политическим мотивам в год сажали по сто человек (на 250 миллионов населения). Репрессии были выборочные и аккуратные. То,что что-что происходит, было видно по тому, насколько люди перестали считаться с государством. Параллельная цивилизация – спекуляция пыжиковыми шапками, джинсами– было видно, насколько она становится более могущественной. Московская Олимпиада – время, описанное в пьесе Владимира Арро «Смотрите, кто пришёл!»,где бармен покупает дачу умершего лауреата Сталинской премии.

Мизансцена уже была расставлена, надо было поднять занавес. Условно говоря, что все те люди, которые есть сейчас, были уже тогда: они читали не Ленина, а Пикуля, слушали Пугачёву, смотрели фильмы Михалкова. Всё это уже сформировалось, но не было такого Амальрика, который мог бы понять, кто кем станет. Никто не знал, из кого из них получится наш президент.

Вторжение в Афганистан одновременно означало конец диссидентского движения. Резко усилились санкции против тех, кто распространял и читал самиздат. Всех «нигилистов» вызывали и предлагали ехать на Восток или на Запад. В результате русская литература скорее оказалась больше на Западе, чем в России. Резко уменьшилось количество иностранцев.

В 1980-м г. впервые начинает ощущаться пробуксовка брежневского общественного договора, который заключался в том, что жизненный уровень медленно, но повышался. А с 1980 г. он начал снижаться: это было видно по количеству мусора, пьяных, того, что можно купить, что нет.

Света стало меньше. И это началось с Олимпиады.

Тогда умерла левая идея. Все понимали, что «всё не так, как надо», и это было общее ощущение – от рабочих, сферы обслуживания и сотрудников правоохранительных органов до интеллектуалов. Господствовал «здоровый цинизм». Часть интеллигенции ушла в свои скиты: туризм, поиски шамбалы, стихи или переводы Хайдеггера, но никто не думал, как всё может быть устроено, если вдруг это кончится. И когда это всё закончилось, те, у кого был практический опыт, были в выигрыше.

Пора вытащить кролика из шляпы

Александр Аксенёнок, чрезвычайный и полномочный посол (в отставке)

Я, молодой дипломат, был в это время в Йемене. У меня была командировка. Но импульс к восприятию Олимпиады-80, вернее, бойкота этой Олимпиады, был дан в 1968 году. Тогда меня перевели из Бейрута в Багдад, только что закончилась операция по вводу советских войск в Чехословакию, и я вспоминаю свой разговор с военным атташе. Он сказал: «Как блестяще была проведена операция, ведь НАТО даже глазом не успели моргнуть, как сработал Варшавский договор». Но у меня тогда уже начали зарождаться сомнения – а что, собственно, Александр Дубчек предлагал такого крамольного, а не пойти ли Советскому Союзу тоже по этому пути?

Когда в 1979 г. Советский Союз вошёл в Афганистан, отношение к СССР начало резко меняться. Как пример: до этого шли активные контакты по восстановлению отношений с Саудовской Аравией, а после 1979 г. они резко прекратились. В исламском мире это вызвало полную оторопь. В саудовском руководстве не было никаких антисоветских настроений до 1979 г. Отчасти те события положили начало джихадизму, который затем получил развитие в виде Исламского государства (запрещено в РФ – прим.ред.), идеологии халифатизма.

Отношение к нам в те годы хорошо просматривалось по реакции дипломатического корпуса: от нас отворачивались.

Хочется посмотреть с высоты сегодняшних лет на переломные годы – 1970–1980-е. Это был период не только бойкота Олимпиады, но и полного внешнеполитического бойкота.

Были свёрнуты все переговорные площадки, кроме одной – переговоры в Стокгольме по укреплению доверия и разоружению в Европе, которые были поручены выдающемуся дипломату Олегу Гриневскому.

В 1973 г. цены на нефть взлетели выше 100 долларов за баррель. Советский Союз получал сказочные доходы от нефти, и эти доходы шли на военные расходы, совершенствование ракетной техники. Мы первые выдвинули к границам Западной Европы ракеты. Першинги – это был уже ответ. Гриневский в книге «Перелом. От Брежнева к Горбачёву» пишет о том, что, с одной стороны, заявлялось о неприемлемости применения первыми ядерного оружия, но одновременно советские войска отрабатывали тактику нанесения такого удара.

Почему мы спохватились так поздно, когда повернуть назад было уже очень сложно? Всё дело в заскорузлой политический системе.

Гриневский совершил прорыв, когда Стокгольмская конференция закончилась договорённостями по мерам укрепления доверия и безопасности и разоружению в Европе.Шла борьба между военным и политическим руководством.

В 1987 г., когда вся архитектура уже начала обваливаться, а Варшавский договор начал постепенно рушиться вместе с Берлинской стеной, я работал в управлении внешнеполитического планирования, которое возглавлял Сергей Тарасенко, помощник Эдуарда Шеварднадзе. Однажды он пришёл и сказал: «Ребята, что-то надо делать. Надо вытащить кролика из шляпы!». 

И вот 1980-е гг. – это был период от «ничего не происходит» до «вытащить кролика из шляпы». Мы шли от «США – противник», до «США – стратегический партнёр». Теперь мы вернулись в начальную позицию, произошёл реверс. Я считаю себя ветераном холодной войны, но я из тех ветеранов, которые считают, что она не должна повторяться.

Фёдор Лукьянов, председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»

Нет так давно в Foreign Affairs была опубликована статья Фрэнсиса Фукуямы, который пишет буквально следующее: «В конце концов мы выйдем и из этого этапа,кто-то быстрее, а кто-то медленнее. Глобальные насильственные потрясения всё же маловероятны: демократия, капитализм и Соединённые Штаты уже доказывали свою способность к трансформации и адаптации.Но им нужно будет ещё раз вытащить кролика из шляпы».

Когда я читал эту статью, я вздрогнул, потому что кролика из шляпы вытаскивает обычно фокусник, человек, который профессионально обманывает аудиторию. И вывод автора о том, как надо меняться в этом мире, состоит в том, чтобы снова всех обмануть.

Некоторые исторические рифмы удивительны. В Советском Союзе с выниманием кролика из шляпы ничего не получилось. И если теперь те же настроения возобладали в США, то посмотрим на результат там.