ЗАГЛЯНУТЬ В ПЛАНЫ ПУТИНА
Чего Кремль добился за месяц спецоперации
Уже месяц тому назад произошло событие, которое в корне изменило ход современной мировой истории. 24 февраля 2022 года Владимир Путин отдал приказ о начале специальной военной операции России на Украине. Спустя четыре недели эта операция по-прежнему продолжается. Поэтому подводить ее даже предварительные итоги пока явно рано. Но не подводить эти предварительные итоги мозг тоже отказывается. Всем нам сегодня как воздух требуется осознание: куда мы идем, почему мы туда идем и когда именно мы туда придем.
Декан факультета международных отношений МГИМО МИД РФ и программный директор Валдайского клуба Андрей Сушенцов принадлежит к тому узкому кругу молодых российских политологов, читая аналитические выкладки которых, можно было в недавнем прошлом сделать вывод: внешнеполитическая линия Кремля вот-вот совершит радикальный разворот.
Помню, например, какие предчувствия меня посетили, когда в начале этого февраля я наткнулся у Сушенцова на чеканную формулировку: «Ключевой проблемой внешней политики России является низкая исполняемость угроз». Ну что же, сегодня количество тех, кто считает, что «Путин блефует», сократилось до минимально возможных значений. Но вот вопрос: что же дальше? Вот как на этот вопрос отвечает один из самых талантливых молодых российских экспертов-международников Андрей Сушенцов.
— Андрей, в начале февраля этого года вы говорили, что ключевой проблемой внешней политики России является низкая исполняемость угроз. Решила ли Москва эту «ключевую проблему» за прошедшие недели? И если да, то принесло ли это стране какую-нибудь реальную и осязаемую пользу?
— Суть этой проблемы состояла в том, что коллеги на Западе перестали верить в серьезность российских намерений. Они стали смотреть на Россию как на «бумажного солдата», страну, которая находится в системном упадке. Это формула — «Russia in decline» — родилась еще в начале 1990-х годов. Мол, Россия является уходящей стратегической величиной, и ее следует лишь подталкивать в том направлении, в котором она и так сама идет.
Так на Западе возник консенсус: русские все проглотят. Главное — им надо подавать плохие новости по частям, маленькими кусочками. Есть известная записка от 2008 года тогдашнего посла США в РФ Уильяма Бернса. Там он проводит мысль, что мы можем добиться любых своих целей по отношению к России, но не одновременно.
Тогда на повестке дня стояли три больших вопроса: признание независимости Косово, предоставление планов по членству в НАТО для Грузии и Украины и размещение американских систем ПРО в Европе. В силу того, что все эти три вопроса совпали по времени, он с тревогой пишет в Вашингтон: русские все больше раздражены и готовы ответить. Бернс предлагал продавливать эти вопросы не одновременно, а по одному. Иначе, как он пишет, случится «крушение поезда».
— И вот сейчас это «крушение поезда» случилось, правильно?
— Да. Именно США владели инициативой все это время и завели ситуацию в кризис. Россия просто не стала дожидаться развязки – перехватила инициативу и предприняла шаги, которые большинством аналитиков еще совсем недавно воспринимались как крайне маловероятные.
Это создало совершенно новую стратегическую ситуацию. В течение последних нескольких лет из-за действий государств НАТО практически каждую неделю на наших границах был какой-нибудь военный эпизод, связанный с опасным маневрированием судов, сближением военных самолетов, разного рода провокациями. Это сопровождалось масштабным информационным давлением, нацеленным на создание медийного эффекта почти предвоенной ситуации. Например, прошлым летом в Литве были дислоцированы испанские военные самолеты. Их приехал проведать испанский премьер-министр Педро Санчес.
Вместе с президентом Литвы Гитанасом Науседой он давал совместную пресс-конференцию на фоне ангара с этими самолетами. Вдруг звучит сигнал боевой тревоги. Объявляется, что самолетам прямо в этот самый момент необходимо покинуть ангар и полететь якобы на перехват российского истребителя.
Разумеется, все это делалось для медийной картинки. Мол, посмотрите, как дружно мы сдерживаем Россию! При этом у стран НАТО было ощущение, что Россия никогда не ответит, а посопротивляется для виду и в конечном итоге будет вынуждена пойти на попятную.
После 24 февраля вся подобная провокационная военная деятельность стран НАТО по периметру наших границ внезапно прекратилась: они вдруг поняли, что Россия ответит. Стало понятно, что единственным реальным западным игроком в сфере безопасности в Европе являются США, которые сейчас организуют поставки оружия на Украину, но говорят, что не стремятся к эскалации кризиса.
— И что нам конкретно дает эта новая очевидность? После 24 февраля нас точно стали больше бояться. Но вот точно ли нас стали больше уважать?
— Вопрос в том, уважали ли нас до того. Судя по тому, какими безрезультатными были все наши внешнеполитические усилия, за нами не признавали право на самостоятельное мнение и независимую линию.
Только после начала этого кризиса мы услышали от руководителя европейской дипломатии Жозепа Борреля, что Запад допустил целый ряд ошибок по отношению к России: «Я готов признать, что мы потеряли возможность сближения России с Западом. Есть моменты, которые мы могли сделать лучше. Есть вещи, которые мы предлагали и потом не могли реализовать, как, например, обещание, что Грузия и Украина станут частью НАТО. Это ошибка — давать обещания, которые ты потом не можешь реализовать». Раньше такое признание было невозможно услышать ни от кого из западного руководства — только от некоторых экспертов, которые подвергались нападкам идеологизированной публики.
Применение Россией силы создаст новую переговорную реальность. К словам наших дипломатов теперь будут прислушиваться более внимательно. Прежняя формула западных политиков «Россия на неправильной стороне истории. У нее есть своя версия событий, но мы ее проигнорируем» исчерпала свой ресурс. Стало понятно, что это не просто «версия событий», а требовательная переговорная позиция, нацеленная на создание системы безопасности в Европе с учетом интересов России. Отрезвление политических элит на Западе обязательно наступит. После этой масштабной встряски осядет вся пыль, которая раньше мешала понимать реальные очертания проблем.
— И долго ли нам придется ждать этого «оседания пыли»? Ведь сейчас никаких особых признаков «новой переговорной реальности в Европе» вроде бы не наблюдается.
— В острой фазе кризиса очень много паники в прессе и примеров того, как профессиональные политические плакальщицы рвут на себе волосы. Но вот что первично. Любые конструктивные отношения — не важно, враждебные или дружественные — не должны быть идеологизированными и наивно восторженными. В них должен быть холодный практицизм. А еще они должны опираться на способность сторон выполнить взятые на себя обязательства. Многие из вещей, о которых мы договаривались, имели с западной стороны очень короткий срок жизни. Рассчитываю на то, что по итогам нынешнего кризиса все это изменится.
— Есть ли у нас хоть малейший шанс избежать превращения в «младшего брата» Китая?
— В каждой моей беседе с западными коллегами обязательно фигурирует этот тезис: Россия находится в упадке и окажется в подчиненном положении по отношению к Китаю. Поскольку ничего хуже этого нет, настоящие ваши друзья — это мы, Запад.
Я на это отвечаю русской пословицей: с такими «друзьями» врагов не нужно! Тот рассвет двусторонних российско-китайских отношений, который мы наблюдаем, является закономерным и имеет под собой фундаментальные причины. Мы друг для друга являемся очень важными партнерами в плане соперничества с США на разных географических театрах.
Известная метафора — Россия и Китая смотрят в разные стороны, стоя спиной друг к другу. Фокус российского внимания нацелен на Европу, фокус китайского — на Тихий океан. В обеих этих точках наши интересы противоречат американским интересам, и это делает нас естественными союзниками. В этой системе отношений нет перекоса, который заставил бы кого-то из нас быть подчиненным партнером. Россия помогает Китаю создавать систему раннего предупреждения о ракетном нападении не потому, что считает Китай младшим братом, а потому, что укрепление этого компонента китайской мощи соответствует российским интересам — делает Китай более устойчивым к американскому давлению.
— На данный момент Пекин если и поддерживает Москву, то делает это очень осторожно, сохраняя видимость нейтралитета. Долго ли еще, с вашей точки зрения, Китаю удастся «усидеть на заборе»?
— Китай не является активным игроком в сфере европейской безопасности. И было бы странно, если бы он вдруг стал таким игроком. Нельзя исключать чего-то подобного в далеком будущем. Когда-то ведь и США были страной, зацикленной только на Западном полушарии. Но конкретно сейчас китайские интересы в Европе не нуждаются в том, чтобы защищать их военной силой.
При этом Китай не нейтрален. Китай занимает однозначную позицию: указывает на то, что виновными в возникновении нынешней ситуации являются страны Запада. Пять волн расширения НАТО привели к нарастанию напряжения, которое и вылилось в кризис. Китай не на заборе, он в активном резерве.
— Но вот готов ли Пекин выйти из этого «активного резерва»? Америка грозит Китаю «серьезными последствиями», если он начнет более активно помогать Москве справляться с последствиями западных санкций. Не получится ли так, что КНР прислушается к этим предупреждениям и оставит нас наедине с нашими экономическими проблемами?
— Это то, на что рассчитывают в США. Но у украинского кризиса есть большое глобальное измерение. Он лишь часть большой картины эрозии глобального американского доминирования, которое наблюдается в течение последних 20 лет. В дальнейшей эрозии этого доминирования Китай заинтересован в той же мере, что и Россия.
Сейчас проходит испытание ключевого тезиса американской внешней политики: Китай — это абсолютно экономически мыслящий субъект, который никогда не будет предпринимать шаги, которые нанесут ущерб его экономическому росту и развитию. При этом сами американцы постоянно нагнетают напряжение в Восточной Азии. Они поддерживают в этом регионе систему антикитайских союзов, накачивают своих союзников вооружениями, проводят политику стратегической неопределенности в отношении Тайваня.
Разумеется, такое фронтальное наступление на китайские интересы трактуется в Пекине не иначе как агрессивные шаги. Поэтому нынешние периодические примирительные по отношению к Китаю тезисы американских лидеров звучат довольно странно — примерно как мой традиционный диалог с американскими коллегами: «Вы же понимаете, что мы ваши самые лучшие друзья!»
— При всей странности их тезисов Америка, в отличие от нас, сохранила для себя свободу маневра в мировой политике, вам так не кажется?
— Я, напротив, думаю, что коллеги из США осознают: их ставки в этой большой игре сопоставимы с российскими, а может быть, даже больше их. На кону сейчас судьба доллара как ключевой мировой резервной валюты, судьба системы американских военных гарантий своим союзникам, авторитет и дееспособность США как главного провайдера безопасности в мире.
Под вопросом оказалась вся логика глобальной экономики, когда Россия и Китай обменивают свои физические товары на красивые купюры, а потом складируют их в западных банках, чтобы они оказались замороженными. Эта логика показала свою порочность. Для многих стран, которые стремятся к внешнеполитической самостоятельности, станет ребром вопрос: где именно и в какой форме складировать избытки своих ресурсов? Имеет ли это теперь смысл делать в форме облигаций государственного займа США и хранить их в западных банках? Или разумнее поменять их на ресурсы, которыми можно суверенно распоряжаться, невзирая на то, кто что думает про твою внешнюю политику?
Это сейчас узловой стресс для мировой системы хозяйствования. Инициировав заморозку российских золотовалютных резервов, американцы запустили цепную реакцию сомнений в подлинной глобальности мировой экономики, в защищенности финансовых активов стран на зарубежных рынках.
— А есть у нас шанс вернуть эти замороженные активы?
— В интересах Запада сохранить хотя бы частично глобальный характер финансовых рынков. Для этого надо сделать не только Россию и Китай, но и другие страны, которые являются держателями долга стран Запада, по-прежнему заинтересованными в его хранении за рубежом.
Сейчас Америка позволяет пользоваться замороженными средствами России для оплаты купонов по наших внешним долгам. Не исключаю разморозку этих средств в будущем. Но она может сопровождаться большим количеством условий.
История знает много довольно забавных эпизодов. Подбираясь сейчас к возрождению иранской ядерной сделки, американцы и британцы начинают предлагать Тегерану очень выгодные условия. Например, иранцы выторговали у британцев выплату компенсации за непоставленные британцами танки в 70-х годах прошлого века.
— Не хотелось бы ждать 50 лет, поэтому спрошу: какая цель будет приоритетной для американских лидеров — задача экономически задушить Россию любой ценой или задача не допустить возникновения уж совсем тесной связки между Россией и Китаем?
— Среди американских аналитиков реалистического направления эта вторая идея звучит: мы не должны создать для России безвыходной ситуации, когда она не будет иметь другой альтернативы, кроме как ориентироваться исключительно на Китай.
Но большинство в США сейчас, конечно, ратует за экономическое удушение нашей страны — особенно в ходе нынешней острой фазы кризиса. У них есть иллюзия, что резкий нахрап, вал санкционных ограничений вызовет шоковую реакцию российского общества и подорвет поддержку властей.
В более долгосрочной перспективе вторая цель приобретает для властей США большее значение. Если они увидят, что не могут сломать логику действий России, это уже само по себе будет для них поражением. Истерика начнет утихать. Они будут создавать импульсы, нацеленные на размывание российско-китайской связки. Примеры подобного рода действий у нас сейчас перед глазами: они пытаются манипулятивно возродить отношения с Венесуэлой и Ираном, чтобы снизить остроту энергетического кризиса на мировых рынках.
— Вглядываясь в будущее, видите ли вы хоть какие-то позитивные сценарии развития России, и если да, то какие именно?
— В системе наших отношений с Западом, которая существовала до 24 февраля, был один крупный перекос. Мы были участниками взаимозависимых отношений с Западом, основой которых был экономический обмен и участие России в центрованной под Запад глобальной экономике. И гипотеза Запада состояла в том, что наш интерес в участии в этой экономике существенно более значим, чем наши интересы в сфере обеспечения своей безопасности. Эта драма нагнеталась в течение 30 лет после распада СССР и должна была разрешиться тем или иным образом.
Как Запад полагал, что она разрешится? Россия перестанет быть стратегическим игроком, перестанет сопротивляться и молча перейдет во вторую лигу мировой политики.
Альтернативный сценарий, который реализуется сейчас, состоял в том, что это накопившиеся напряжение взрывается в кризис. Этот кризис ломает прежние системы и структуры безопасности в Европе и нашего экономического взаимодействия с Западом. Но по итогам этого кризиса — в зависимости от того, как он разрешится, — возникнут новые структуры. Они, наверное, будут не столь взаимопереплетенными. Но они все равно будут позволять осуществлять оптимальный, с точки зрения балансов интересов сторон, экономический обмен.
Я не верю в сценарий тотальной экономической блокады России, которым нас сейчас активно пугают. Это невозможно. Россия — не остров. Чаще всего я говорю об этом с сожалением. Когда ты остров, тебе легче обеспечивать свою безопасность. Но в экономическом смысле то, что ты имеешь такое количество соседей, — это, скорее, большое преимущество. Может, у нас не будет дорогих французских вин, но точно будет валютная выручка от продажи газа в Германию. И никель они наш будут покупать, и палладий.
— То есть вы не верите, что они откажутся от нашего газа через три года?
— Думаю, что это исключенный сценарий. Нет в мире такого количества избыточного газа, и невозможно быстро за три года нарастить его добычу. Активно развивается потребление всех остальных регионов мира, кроме Запада. Западное потребление не растет такими темпами, какими оно растет в Индии, Китае и Африке. Еще российское потребление, думаю, будет расти из-за ограничений на инвестирование со стороны Запада. В целом этих ресурсов больше в мире не станет. А спрос на них растет.
Поэтому западники, конечно, могут экспериментировать с другими поставщиками. Но у этих поставщиков они будут покупать газ в два раза дороже. Через три года будет сложно объяснить немецкому горожанину, почему он будет вынужден платить за газ в два раза больше, чем раньше, ведь украинский кризис был уже три года тому назад. Так что то, что будет через три года, жизнь очень сильно поправит в сторону реализма.
Пока наши коллеги на Западе доказали лишь свою высокую идеологизированность и готовность театрально жертвовать тем, что можно уступить на недолгий срок. Это как поставить себе на аватарку в социальных сетях чей-нибудь флаг на неделю-другую. А потом ты приходишь в другое состояние и меняешь свою аватарку назад. Жизнь подсказывает, что между нами возобновится некая форма взаимоприемлемого экономического обмена в сфере энергетики, призванная для них в первую очередь снять стрессовое давление на европейский электорат.
— Что еще в наших отношениях с Европой подлежит восстановлению? Какой объем санкций может быть снят с России после окончания активной фазы специальной военной операции на Украине?
— Возможна частичная — и при том нескорая — отмена отдельных санкций, которые усложняют жизнь самим европейцам. Это касается сфер энергетического, продовольственного обмена, разорванных сейчас производственных цепочек, покупок совершенно необходимых им российских товаров и природных ресурсов.
Полагаю, что в какой-то перспективе нормализуется также транспортное сообщение, включая авиационное. Это экономически целесообразно для самих же стран Европы. В ином случае европейцы сами себе создадут условия для двузначной инфляции и крупных социальных волнений.
Сейчас слова европейских политиков звучат бравурно. Мол, мы это все вытерпим — закрутим вентиль и будем спать в куртках! Но вот в чем вопрос: у кого терпения больше? И кто меньше привык к потребительской цивилизации — мы или они? Для них происходящее — корневой слом образа жизни, а для нас лишь очередной эпизод затягивания поясов в большой истории их затягивания.
— Сравнивая в начале этого года нашу страну с США, вы написали: «У России гораздо более ограничены ресурсы, она в большей степени зависима от стабильности по всему поясу границ и не может себе позволить грубые стратегические просчеты». Мудро ли Москва, с вашей точки зрения, распоряжается в последние недели своими ограниченными ресурсами и не допустила ли она монументальный стратегический просчет?
— Хорошая стратегия — та, которая преследует четко обозначенную и жизненно важную цель, опирается на правильный расчет ресурсов, необходимых для достижения этой цели и верный анализ внешней среды.
Сейчас мы наблюдаем столкновение стратегий всех участников ситуации — России, Украины, Запада. Своего рода натурный эксперимент. Результаты первой фазы кризиса — чья стратегия эффективнее — мы сможем оценить к концу этого года. Почему только первой фазы? Потому что мы наблюдаем самый первый этап разжимания пружины больших изменений — начиная от Украины и заканчивая глобальными валютно-финансовыми и технологическими переменами.
— Так ли нам надо было разжимать эту пружину, по крайней мере в случае с Украиной?
— Особенность Украины в том, что это единственная пограничная с нами страна в Европе, обладающая опасным для нас потенциалом — большое количество населения, крупные вооруженные силы с современным вооружением, много социальной энергии и сильная идеологическая мотивированность на противодействие России.
Украина — это аналог Пакистана в связке Индия–Пакистан. Эти две страны родились синхронно в процессе распада Британской империи. Для Пакистана противостояние Индии стало формирующим опытом, который определил характер внутренней политики этой страны, центральную роль военного ведомства и военной разведки, программ создания ядерного оружия и подготовки террористов для совершения диверсионных актов на территории Индии, постоянные локальные пограничные войны с Индией и особый характер внешнеполитических союзов.
В этой метафоре мы видим очень много украинского. По сути, Россия сейчас превентивно устраняет для себя этот потенциальный Пакистан, который для Индии является постоянным источником напряженности и которому она вынуждена постоянно уделять внимание и ресурсы. Демилитаризованная Украина, у которой, как я надеюсь, исчезнет желание столь активно противодействовать российским интересам, снимет эту важнейшую точку напряжения в Европе.
— А не появится ли на ее месте масса новых, еще более опасных точек напряжения?
— Новая система безопасности в Европе действительно будет основана на взаимной враждебности. Но это будет тот вариант враждебности, который исключает провоцирующее и опасное поведение. Такое поведение возможно лишь в ситуации, когда ты не веришь, что другая сторона тебе чем-то ответит. Теперь такого убеждения больше нет.
С одной стороны, это повлечет рост военных расходов европейских государств и изменение географии передового базирования сил и средств НАТО. Они будут ближе к нашим границам. Но с другой — будет иметь место и повышенная ответственность за поведение этих сил и средств. Любой инцидент будет способен спровоцировать кризис, который не соответствует жизненно важным интересам этих государств. Результатом возникновения такой системы сдержек и противовесов будет более стабильный мир.
— Точно стабильности в мире теперь будет больше? Вы можете это доказать?
— Предположим, например, что в течение какого-то недолгого срока Украина разработала бы грязную ядерную бомбу. При этом полным ходом продолжался бы процесс перевооружения армии. И через некоторое время на востоке страны было бы сконцентрировано не 90 тысяч хорошо вооруженных солдат в укрепрайоне, а около 300 тысяч.
Украина — крупная страна с населением больше 40 миллионов человек. Военный бюджет — около 6% ВВП. Этот уровень военных расходов сопоставим с Израилем. Это государство, в котором полным ходом шел процесс милитаризации. В большом масштабе поступало оружие с Запада, западные военные инструкторы готовили лучшие украинские части.
Через так называемую АТО на Донбассе прошли несколько сотен тысяч человек — молодых мужчин, имеющих боевой опыт. Украинская армия была третьей по численности в Европе после российской и турецкой. Никогда не снималась цель военного возврата Донбасса и Крыма. Постоянные заявления: разрабатываем ракетную программу и нацелим ракеты на Москву! Жаль, что отдали ядерное оружие, надо вернуть!
— Слабо верится в то, что Америка им бы позволила его вернуть.
— Если следовать вашей логике, то сейчас бы у Израиля не было бы ядерного оружия. А на деле сейчас его официальная позиция сводится к двум взаимоисключающим тезисам: ядерного оружия у нас нет, но, если надо, мы его применим. Украина могла бы занять аналогичную двусмысленную позицию. А Запад разводил бы при этом руками и говорил: это, конечно, нарушение режима нераспространения оружия массового уничтожения, но что мы можем поделать — особенно на фоне российской угрозы. Это же оружие сдерживания!
Беседовал Михаил Ростовский
