«ХУЖЕ НЕТ, КОГДА ФЛАГА НЕТ»
Чего ждут жители Киевской области
«За все то, что вы везете сюда, спасибо огромное». Такими словами жители украинских сел встречают караваны российских грузовиков, которые в последние недели снабжают их всем необходимым. В каких условиях сегодня живут жители Киевской области и как им помогает Россия, сами эти люди рассказывали спецкору газеты ВЗГЛЯД.
– Вот два поддона, крупа пшеничная, это сколько? – спрашивает Галина Козаченко, сельская староста.
– Два поддона, – говорит российский офицер, сверяясь со списком гуманитарной помощи, – два поддона это ровно в два раза больше, чем один поддон. И на треть меньше, чем три… Ну правда, Галина Ивановна, сейчас разгрузим – посмотрим. В магазин-то влезет?
– В прошлый раз вы привозили – так влезло, – говорит Галина Ивановна. – Сейчас своих соберу, будем сгружать, вы и так намотались, спасибо вам.
Село Феневичи, Киевская область – тысяча жителей с лишним, самое большое из четырех сел под управлением старосты Козаченко. До Киева отсюда около полусотни километров. У дороги через Феневичи – одноэтажный магазин-сельпо. На стене: «Потрiбнi… тiстороби, укладальники-пакувальники, рецептурники, пiдсобнi працiвники» – старое объявление, вакансии от кондитерской фабрики в селе Буча, что тут неподалеку.
До Бучи из Феневичей пока не добраться – как, собственно, и никуда вокруг: ни на лесопилки с деревообработкой, окружающие село, ни в Киев, где работают многие жители. Ни отсюда не добраться, ни сюда. Среди феневичских сюжетов новейшего времени – история об односельчанине, который работал в Житомире и смог добраться на малую родину чуть ли не пешком; правда, познакомиться с ним не удалось. Да и трудно поверить в возможность подобного сегодня – на 140 с лишним километров возможного маршрута, в условиях последних недель.
То же верно и для продуктов. Магазин в Феневичах пуст, да к тому же и подломлен. «Не вашими» – сразу же уточняют сельчане, как и по поводу любого подобного вопроса – о поврежденных и сгоревших домах, например; а кем – не говорят. Дверь в сельпо – считайте, нараспашку, если бы не была подперта палкой. Сейчас палку сняли, потому что приехала гуманитарка: «Жители Поворинского муниципального района Воронежской области – мирному населению Украины», значится на упаковках крупы.
Нынешняя колонна с помощью тут уже вторая по счету за две недели.
– Обещали не бросить – не бросили, – говорит староста.
* * *
Феневичи и окрестности – одно из немногих сел на севере Киевской области, где сохранилась прежняя власть. Старосты в эти дни обычно уходят – к родственникам по соседству либо с беженцами на Украину и, возможно, дальше. Либо сидят по домам, по факту сложив с себя полномочия. Те же, кто по факту возглавляет села в последние недели, говорить не хотят – «мало ли, как и что повернется». Про закон, который был подписан Владимиром Зеленским неделю назад (до 15 лет за сотрудничество с «государством-агрессором»), здесь едва ли слышали: электричества в этих селах нет, как нет и связи – и новостей вообще, с любой стороны.
– Каждое село – остров. Люди на подвесе, вроде вакуума, – говорит Анна. Зовут Анну по-другому; просьба не раскрывать даже имена – одно из условий почти любого диалога здесь и сейчас. Можно лишь сказать, что у Анны три образования. Первое – конструктор-технолог швейных изделий. Второе – дизайнерское, то есть смежное. О третьем – чуть позже.
– Хуже нет, когда флага нет, – говорит Анна.
– Какого?
– Любого. Нам подойдет любой. Флаг – определенность, жизнь без страха, с пониманием, кто за нас в ответе. Сейчас живем ни под каким, это очень… – Анна подбирает слово, затем сдается. – Ну вы понимаете. Потому и лишнего не скажет никто, поймите, пожалуйста.
Галину Козаченко в старосты Феневичей и еще трех сел – Сосновка, Рудня-Тальская и Рудня-Шпилевская: 250, 200 и 100 жителей соответственно – выбрали чуть больше года назад. То есть выходит, что она – власть прежняя. Пост Козаченко при этом не оставила и от разговоров не отказывается. На вопросы из серии «не боитесь ли?», Галина Ивановна отвечает: «Да тю».
– У меня люди, – объясняет староста Феневичей. – Тысяча семьсот человек по четырем селам. Им нужна мука, хлеб, крупа, вот памперсы в прошлый раз выдавали. За все то, что вы везете сюда, спасибо огромное. Живем от каравана к каравану, когда придет – тогда придет. А оставить все, в сельпо сгрузить, а там пусть люди сами делают, что хотят – значит, все голодными и останутся.
С «караванами» (обычно это несколько армейских КамАЗов, заполненных мешками и поддонами с продуктами плюс, разумеется, техника для охраны) проблем, как уверяют российские офицеры, не будет ни для Феневичей, ни для других сел Киевской области, несколько недель живущих без флагов. При том, что «территории, не контролируемые Киевом» – еще один популярный эвфемизм – так или иначе расширяются; но «все есть, все привезем, всего хватит на всех», – говорят армейские.
* * *
– Вот чтобы всем хватило, – объявляет Галина Ивановна односельчанам, собравшимся у сельпо: одни сгружают в магазин мешки, бутыли с маслом и поддоны, другие ждут, – в Феневичах сегодня выдавать [гуманитарную помощь] не будем. Только завтра. И то, что останется.
– От чего останется? – не понимают сельчане.
– От того, что возьмут в Сосновке, Тальской и Шпилевской, – говорит Козаченко. – Раздам на те села. Что останется – на Феневичи, – повторяет староста.
– Пусть тогда сами и разгружают, – возражает кто-то из феневичских.
– Те люди тоже есть хотят, поэтому разгружайте, пожалуйста, – говорит Галина Ивановна. – По-честному должно быть. Сюда привозили неделю назад, им не досталось. Сейчас распределим в первую очередь на тех людей.
– Поддоны-то можно сейчас забрать? – спрашивает другой.
– Можно…
Ящики и картон – не менее важны, чем крупа, мука и прочие продукты. Газ тут есть, но в последние недели его нет, а март здесь холодный, с приличным минусом, особенно по ночам. Дровяная печка-грубка может согреть небольшой дом – каких здесь большинство. На зиму хватает машины дров – от пяти-шести тысяч гривен (рубли – множить от трех и чуть выше) до десяти тысяч, если не пенсионер или просто не досталось дровяных льгот перед началом зимы; такое на земле случается. Сейчас, однако, зима кончилась, а дров уже нет; поэтому у сельпо после разгрузки – ни клочка, ни щепки.
– В тот раз во-о-от такой здоровенный пакет набрали, – показывает на мешок с мукой Александр, житель Феневичей, отставив широкую сумку с картонками и досками. – Сейчас меньше вышло, потому охотников больше. Всем надо грубку растапливать. Или топить.
– Холодно в домах?
– Так чего холодно. Когда грубки не было бы, так и холодно было бы, – говорит Александр. – Топить собирать трудно, вокруг сами видите что.
* * *
– Лекарства привезти бы, – наставляет офицера, составляющего списки первоочередных желаний для следующих «караванов», пенсионерка Татьяна Васильевна. И не она одна, конечно.
– Без лекарств иснуем (существуем), – поддерживают ее. – Ликуемся (лечимся) народными средствами.
– А какие? – спрашивает офицер.
– Совсем все… То есть совсем ничего… – отвечают ему.
Аптечный отдел – в магазине чуть поменьше и чуть подальше от основной дороги – в том же состоянии, что и главное сельпо. Есть амбулатория, но давно нет врача: у нас бы сказали «оптимизация» – приезжий доктор на несколько десятков сел. Сейчас, понятно, врачи не ездят, нет и лекарств.
– Диабетиков у нас много и сердечников, – говорит Елена Викторовна.
– Вы болеете?
– Я как все. Сын болел…
Елена Викторовна и ее муж Антон долго жили в Киеве. Сначала Елена Викторовна работала в проектном институте связи. Потом – уборщицей: тяжелой формой диабета заболел сын.
– Денег надо было сколько на лечение, – вспоминает она. – Сахар огромный, ничего не помогало, потом почки отказали.
– Разве уборщицей больше можно заработать, чем в институте?
– Во-первых, когда как, – говорит Елена Викторовна. – И потом, в институте надо было целый день работать, а так утречком там уберу, вечером в другом месте – и целый день у больного ребенка. Тридцать лет тянула, вытянула немножко, сорок три года прожил… Как сын умер, как родители умерли – переехали из Киева в мой родительский дом.
Дом – из обычных: небольшой, на зиму хватает машины дров. Машина – даже льготная – это две с половиной пенсии Елены Викторовны: за полвека трудового стажа – две тысячи двести гривен. И одну пенсию, понятно, пока не получила.
– Придет – богатой будешь, – говорит Антон. – И мне придет, тоже разбогатею. Тратить на что? Вон продукты бесплатные идут, дай бог и дальше не забудут нас.
– Главное, чтобы больше никто не пулял по нам, – говорит Елена Викторовна. – Никогда, ни с какой стороны. Сколько тут и вокруг хат сгорело, хватит с нас на сегодняшний день. И все равно бабахают. Хату нашу от каждого выстрела трясет до подвала.
– Да нет, женщины утрируют. Это не снаряды, это самолеты барьер переходят, – авторитетно говорит Антон. – И далеко, не над нами. Я на аэродроме служил, ни с чем не спутаю.
Служил Антон в конце шестидесятых, как призвался. А призвался из Архангельска, где родился. Потом женился на Елене Викторовне, переехал в тогда еще УССР.
– Одной страной жили, никому не мешало, – отвечает Антон на вопрос о желаемых перспективах. – Не знаю, как получится сейчас – обратно все повернется к трезубу или куда-то еще пойдет. Мы сидим, ждем.
* * *
– Сегодня ничего не будем Феневичам давать, ничего сюда не дам сейчас, – вновь объясняет староста Козаченко тем, кто подошел к сельпо позже. – Я проехала по тем селам, там люди вообще без ничего все недели эти сидят.
– Так шо ж ты сразу не сказала, что не будет?
– Так шо, я не говорила?
– Так не нам.
– Шо я, бачыла, сколько вас тут? – спрашивает Галина Ивановна. – Тикай от хлиба, – это уже конкретно к односельчанке, потянувшейся за буханкой.
– Тамаре, Тамаре дай, я ей лично принесу. У них вообще нет, там люди из [пострадавших] домов сидят.
– Бери, – несколько секунд подумав, говорит Галина Ивановна и показывает несколько пальцев. Женщина берет три буханки и уходит, провожаемая взглядами односельчан.
– А чому?.. – начинается над сходом у сельпо.
– Ну если я дала, значит, так надо, – говорит Козаченко, возвращаясь к процессу выгрузки из КамАЗов. – Крупа до крупы, олию (растительное масло) до олии на одну полку. Шоб я бачыла, шо и к чему. Сахар давайте сюды. Чи мука? Тогда сюды. От же…
Сколько в каком поддоне – уже никто не спрашивает. Магазин в Феневичах загружен полностью. Хлеб, подсолнечное масло, крупы, мешки, ящики. Зал, прилавки, подсобка.
– Не стойте, – повторяет Галина Ивановна. – Христом Богом, ну. Завтра остатки от тех сел побачу, выдам, ничего не сховаю. Про них подумайте, тоже ведь наши.
Жители расходятся, переговариваясь:
– Так-то пока у нас и морковка есть, и картошка.
– А мука из помощи будет, так можно блинов напечь.
– Борщ сегодня моя поставила, приходи. Если есть, – тут характерный жест, – то приноси.
– Откуда «есть». Ни выпить, ни сигарет две недели. Не везут даже за гроши. Самосад, которые деды курят, уже из ушей лезет, скоро никакой доктор не спасет…
* * *
– И тушенки привезите, как в прошлый раз, – доносится от дома, где российские офицеры собирают пожелания.
– И кирпича бы, – вполголоса говорит Валерий, строитель из-под Киева.
Валерий занимался ремонтом убитых хрущевок по украинской госпрограмме – «на снос и реновацию, как у вас, таких денег тут нет, только на подшаманить, но качественно». Подшаманить – это прежде всего замена коммуникаций.
– Где человек коммуналку тысячу гривен платил, после нас платит триста, – говорит Валерий.
Валерию предстоит восстанавливать собственный родовой дом: снесло полстены. Сюда он приехал в конце февраля – «и не пешком, и успел». Возраст у него мобилизационный, хоть и по верхнему пределу – но украинские блокпосты проехать удалось. Даже, говорит Валерий, не особо договариваясь.
– Возраст-то да, а пузо вот – нет, – показывает он. – Не повоюешь, даже если хотелось бы.
Тем более выехать ему было очень надо.
– Три бабули – видишь, на скамейке сидят? – спрашивает Валерий. – Мама моя и тетки родные. Погодки: 78, 79, 80 лет. Я тут один за всех. Что с братьями двоюродными, кузенами то есть, не знаю. Где живут… какая тебе разница? В Украине живут.
– Из Москвы найти, почему нет. Сказать, что мамы живы-здоровы, и вы тоже.
– Да нет, спасибо, – подумав, отвечает Валерий. – Наверное, говорить с Россией им сейчас не нужно, мало ли что. А мне потом не перезвонишь: связь-то накрылась.
До того, как доехать до родных мест, где накрылась связь, Валерий успел позвонить в Москву:
– Сказал, что полные непонятки у нас – что, почему, зачем все это… И попрощался на всякий.
– А в Москве кто, тоже двоюродный?
– Первая любовь, – говорит Валерий.
* * *
– Глина, кирпич понадобятся. Но это потом, – добавляет стоящая поодаль Анна. Та самая, у которой несколько образований: конструктор-технолог по швейным изделиям, дизайнер – и третье, самое недавнее. Анна – печник, причем шестого разряда.
Ее дом сгорел в первые дни – «когда были столкновения», формулирует она:
– Вон там был, где красный забор. Снаряд какой-то… ну правда, не знаю я, чей, не спрашивайте. Повезло, что было старое перекрытие на 30 сантиметров, глинобитное: задержало осколок прямо над головой мужа. Мы не сразу в подвал перебежали: перестрелка была. Когда все-таки смогли [перебежать], тогда только дом и загорелся.
– А почему сейчас не попросить?
– Только по теплу можно что-то складывать, – объясняет печник шестого разряда Анна. – Будем думать, опять же, про материалы. Если варочные плиты, колосники, дверцы можно снять [со старых печей], то с кирпичом и глиной тут всегда были проблемы. Своих заводов и карьеров рядом нет.
– А можно мне денег, чтобы отсюда уехать? – просит Виктор. По профессии – водитель грузовика, согласен на любую работу. – Да, в Россию. В Белоруссию можно, на МАЗ устроиться – в смысле на завод в Минске. Я перед всем видел, что там люди требуются. Почему нас не агитируют, не рассказывают, как уехать?
– Ну так уже не воюют, – возражает кто-то из соседей.
– Я не хочу, чтобы снаряд в мой дом прилетел вместе со мной, – отвечает Виктор. – Если бои вдруг вернутся… Если Украина будет в Российскую Федерацию целиться, вот тут, в этом селе… Мне какая разница, какими деньгами потом за новый платить, если меня не будет?
* * *
«Зачем вы пришли?» – таких вопросов у жителей Феневичей и окрестностей сейчас, через три недели – считайте, нет. Уже легче, когда ты из России, а перед тобой – жители Украины. Которым, конечно, можно рассказать про демилитаризацию и денацификацию. Но людей здесь куда больше занимает деэлектрификация – и, соответственно, вопрос, когда вернется свет. Когда вернется связь. Когда продукты можно будет все же купить – а не ждать гуманитарную помощь, за которую здесь реально благодарны и российским военным, что ее возят, и вот Воронежской области в данном случае. Когда села перестанут быть островами.
Короче, когда будет мир. И главное, каким он будет, когда вокруг Феневичей кончится «то, что сейчас». То, о чем жители этого и других сел – без Сети и телевизора – догадываются только в общих чертах.
«Зачем было приходить, если не собираетесь оставаться?» – таких вопросов у живущих «от каравана до каравана» хоть отбавляй. Потому что «жизнь без флага», о которой говорила Анна – единственная здешняя реальность последних недель – сейчас, в конце марта, угнетает людей ничуть не меньше, чем стрельба последних дней февраля. Тем более в этих местах стрельба, пожалуй, и окончилась совсем – если не считать редких ночных стычек в окрестностях. Но без снарядов; уже хорошо.
– Если вы пока ничего не решили… – начинает Елена Викторовна.
– Я?
– Нет. Вы, – показывает она в сторону сельпо, где колонна КамАЗов и войсковые готовятся к отъезду. – Только не стреляйте больше. Только об этом просим уже сейчас, после всего.
– У кого?
– У всех. На снарядах не написано, откуда они, – говорит Елена Викторовна. – А там какой мир придет, в таком и будем жить. Только чтобы он понятный был, мир этот.
