РЕФОРМЫ ПЕТРА
Не лечь под, а встать в ряд
История досоветской России делится на «до Петра I» и «после Петра I». Петровские реформы определили развитие государства на два века вперед и стали предметом острых дискуссий об их необходимости.
Вся история досоветской России делится на две части — до Петра Первого, чье 350-летие мы отметили 30 мая, и после. Его реформы стали едва ли не главным историческим поворотом, определившим развитие страны даже не на десятилетия, а на пару столетий вперед. Они же стали предметом острейших споров, поскольку «допетровская Русь» уже никогда не стала прежней, и многим ее по-прежнему жалко.
Суть споров состоит в том, надо ли было «ломать Русь об колено», затевая насильственную модернизацию, а вместе с ней европеизацию? Не слишком ли велика оказалась цена отказа от допетровских «скреп»? Все ли было до Петра пропитано архаикой, от которой надо было решительно отказаться? Ну и, наконец, обвинение, на которое напирала еще советская историография: мол, петровская модернизация сверху привела к еще большему усилению крепостничества — как будто сталинская модернизация вела исключительно и прямолинейно к росту благосостояния трудящихся, особенно крестьян. Позже этот тезис творчески развили некоторые постсоветские консервативные историки и публицисты, настаивая на том, что до Петра крепостничество было патриархальным и вполне себе мирным сожительством помещиков и крестьян, а вот после Петра установилось-де настоящее рабство.
Что же касается внешней политики петровской России, которая при нем стала империей, то более всего любопытен примерно такой вопрос, упрощенно адаптированный под сегодняшний обывательский диспут: «легла» ли Россия (как теперь говорят о некоторых странах, переметнувшихся из Варшавского договора под крыло коллективного Запада) под Европу, или осталась самодостаточной и самостоятельной державой?
Между Турцией и Европой
Для начала надо признать, что петровские реформы (мы не будем их тут пересказывать подробно, они все же наиболее усваиваемая часть даже редуцированной школьной программы) родились не на пустом месте. Россия второй половины XVII века была, да позволено нам будет так выразиться, «беременна» не только модернизацией, но и поиском своего места в Европе. А также будущим своим имперством.
При этом государство было в опасности. Объективной. Каковая судьба, впрочем, сопровождает Россию на всем протяжении ее истории, ибо она в опасности всегда. Будучи уже к тому времени одним из самых больших по площади государств, страна была крайне мало населена — к началу правления Петра в ней обитало не более 17 млн человек. Для сравнения: в конце XVII века население куда более компактной Британии вместе с Шотландией и Уэльсом насчитывало 6,5 млн человек, а население Франции и вовсе превосходило по численности российское (20 млн). Как управлять этим раскиданным на огромных пространствах людом? Как конкурировать с соседями? Как, наконец, обороняться от них? Ведь по уровню тогдашнего технологического развития Россия намного отставала от ведущих европейских держав.
С юга после присоединения в 1654 году Левобережной Украины (да-да, та самая Переяславская Рада) мы оказались соседями с одним из самых могущественных государств того времени — Османской империей. При том что нравы тогдашней международной политики были далеки от травоядных. Война была вполне законным и наиболее часто используемым институтом. Уже по одной этой причине оставаться вне европейской политики становилось уже невозможным. И Россия — еще до Петра, при Алексее Михайловиче — совершает крутой поворот в своей внешней политике, пытаясь впервые стать частью международной (антитурецкой) коалиции — а именно Священной лиги в составе Священной Римской империи, Венецианской республики и Речи Посполитой. Так что первым внешнеполитическое окно в Европу все же прорубил не Петр, а его батюшка. Собственно, первые робкие реформы тоже начались при Алексее Михайловиче. Так, ликвидация архаичной системы местничества была признанием негодности прежней системы госуправления. Однако до масштабных идей модернизации Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим, все же не додумался.
Так или иначе, речь могла идти только о догоняющей модернизации. Разве иная в ту пору могла быть? Да и вопрос «кого догонять?» тоже не подразумевал большого количества вариантов ответа: либо Турцию, либо Европу. Выбор был сделан, разумеется, в пользу христианской культуры. Причем, внутренних ресурсов — «образцов», моделей, или, как сказали бы теперь, здоровых реформаторских сил — внутри страны не было. Так что заимствования были безусловно вынужденными.
Как, кстати, и в пору сталинской модернизации (индустриализации), которая тоже была «догоняющей» и тоже без особого выбора кого догонять и с помощью чьего технического содействия.
Либо сверху, либо никак
Великое посольство Петра в самом начале его царствования, когда он отправился «плотником» в Голландию (а затем в еще более продвинутую Англию) учиться корабельному делу и строительству, было именно «ученичеством». Это, кстати, был первый раз, когда русский царь вообще отправился за границу. Другой — сопутствующей — целью было договориться о более действенной помощи тогдашнего «коллективного Запада» в противостоянии Турции. Чего сделать, кстати, не удалось: Европе было не до далекой России, ее занимала предстоящая схватка за испанское наследство. Иными словами, молодой поднимающейся державе через царя-посланника дали четко понять: «Сама-сама!»
Ну, ок, сама так сама. Взяли Азов и получили выход к Азовскому морю. И стало ясно, что это на тот момент — предел. С Турцией в одиночку дальше не сдюжить. Также одновременно пришло осознание, что для великих морских побед нужен не только отличный флот, а для побед сухопутных — не только отличная армия, но и саму державу надо перестраивать. Это примерно, как сейчас: производство новейших чипов или самолетов не может сосуществовать системно (именно системно) с плохими дорогами, сортирами во дворе у значительной части населения и системой управления в стиле «я начальник — ты дурак!».
Отсюда — все остальные петровские реформы: от массового призыва иностранцев до образования, от брадобрития и приказов носить «немецкую одежду» до внедренной сверху (все ведь сверху и все из-под палки) моды украшать стены жилища картинами и устраивать дворянские чаепития (дворянские собрания), чтобы говорить об умном. Был создан принципиально новый образ жизни. Новые жилища, новая столица Петербург, по принципу регулярного города (как и государство), новые мебель, одежда, времяпрепровождение.
Да, все это только для верхов общества, но где, в какой стране жизнь верхов была идентична тогда в основе своей жизни низов? До второй половины ХХ века — практически нигде. И целенаправленные попытки создать регулярное государство — от рекрутчины (по тем временам прогрессивная система) до Табели о рангах (вариант меритократии) — сопровождались осознанным строительством качественно новой правящей элиты (дворянства). Ориентированной на Европу, да. Но не с тем, чтобы «под нее лечь», а с тем, чтобы влиять на европейские процессы к своей национальной имперской выгоде.
Величайшим, так и не преодоленным до большевистской революции, цивилизационным разломом для России стало то, что «европеизация» коснулась лишь верхушки общества, при том, что она — как и вся модернизация — шла исключительно сверху. По масштабам — беспрецедентный исторический случай. Никто в мире до тех пор ничего даже близкого не предпринимал. К тому же в Европе уже вовсю разворачивались буржуазные процессы, запускавшие саморазвитие без понуканий «первого лица». Над Россией в этом смысле висело «управленческое проклятие»: запустишь саморазвитие — развалится обширная страна. Даже в советских учебниках писали, что период феодальной раздробленности был периодом наивысшего расцвета в Древней (на самом деле средневековой уже, по времени-то) Руси искусств и ремесел. А кончилось все это татаро-монгольским нашествием, ордынским игом на двести лет. И капитальным отставанием от Европы.
А была ли альтернатива?
Как ни странно, но реформы, навязанные искусственно и сверху, после Петра — первого российского императора и последнего русского на этом троне — не пошли прахом, а прижились. Были продолжены и развиты в том же направлении — к пользе и славе империи. В наиболее полной форме — Екатериной Великой. Немкой, кстати, оказавшейся на русском троне случайно. А последней русской правительницей была дочь Петра Елизавета. И то — русской лишь наполовину, поскольку родилась она от брака Петра с Мартой Самуиловной Скавронской (она же Екатерина Первая), родившейся на территории современной Латвии, и толком даже не совсем понятно от кого. Так вот: Елизавета Петровна, на минуточку, правила страной тогда, когда случились два главных европейских конфликта того времени — Война за австрийское наследство и Семилетняя война. И в обоих случаях все прошло в основном по «русскому сценарию».
При этом вся модернизация еще два века оставалась исключительно верхушечной и широкие народные массы практически не затрагивала — широкие и масштабные реформы случились уже под конец Империи, после отмены крепостного права. Когда начиналось успешное врастание страны в капитализм, причем на рельсах все тех же в основе своей европейских культуры и технологий. И опять-таки ни у кого язык не повернется сказать, что Россия той поры была марионеткой в руках Запада. На протяжении практически всего ХIХ века (с перерывом на разгром в Крымской войне, случившийся прежде всего по причине торможения процессов модернизации) Российская империя делала в Европе практически все что хотела.
Ну, а что же возможная альтернатива петровским усилиям буквально пинками втолкнуть Россию в «прогресс»?
Вернемся к истории Северной войны. С чего она началась, помните? С катастрофического разгрома русской армии под Нарвой. Слава богу, Карл XII, посчитав, что с Россией он уже расправился, отвлекся на Польшу. А Петр тем временем занялся интенсивными преобразованиями всего и вся, после чего Карла ждала Полтава.
Считается, что в историческом плане это пошло шведам только на пользу. Они перестали «играть в величие» и занялись собой. Оно, конечно, так, да не совсем так. На пару столетий Швеция просто покинула ряды ведущих мировых держав, превратившись в скромную ни во что не вмешивающую страну на периферии Европы. В итоге — да, с очень неплохим уровнем технологического развития. Но при этом надо учитывать и то, что, оставаясь на периферии, скромная северная Швеция не представляла собой лакомый кусок для захвата своими «борзыми соседями» (с ними шведам вообще сильно повезло).
Россия же, благодаря победе в Северной войне и выходу к Балтике, ворвалась в ряды ведущих европейских держав.
А если бы не ворвалась? Разве оставили бы ее в покое? Поэтому давайте честно признаем: альтернативой петровским преобразованиям и догоняющей модернизации было превращение России в шведскую провинцию. Другой вариант — превращение в провинцию турецкую. Вот уж тут бы легли так легли. Не хуже балканских народов.
