ВАМ КАРЦЕР ИЛИ ГРАММОФОН?
О том, как и зачем в России вытрезвляли
В этом году юбилей. 120 лет назад в России открылся первый вытрезвитель. Было это в Туле. Но почти одновременно аналогичные заведения пооткрывали и в других городах империи, в том числе в Киеве – одним из первых. Заведения эти были совсем не такими, как потом сложился о них образ в советское время (первый советский вытрезвитель появился в 1931 году в Ленинграде), когда после передачи их НКВД, по инициативе товарища Берии, они на долгие десятилетия превратились в подобие «пыточных-лайт» для вступивших на скользкую дорожку дружбы с зеленым змием. В царской империи то были скорее «богоугодные» заведения для «болезных». Шибко пьяный – это ведь у нас тот, кто «болеет», по народному разумению.
Пьяных – как правило, тех, кто уже в бесчувственном состоянии, – подбирали на улице либо полицейские, либо извозчики. Им надо было, прежде всего, не дать замерзнуть. И число таких случаев резко сократилось в городах, где появились вытрезвители. Клиентов поили рассолом, в совсем уж тяжелых случаях приводили в чувство инъекциями стрихнина или мышьяка. Дозволялись увеселения посредством граммофона.
За все платила местная казна, которая благодаря ранее проведенным земскими реформам была достаточно состоятельна, чтобы содержать самые разные социальные структуры – от тех же вытрезвителей до школ и больниц. Вытрезвители не были частью «репрессивной системы», они не входили в структуру МВД или еще каких спецслужб, как позже в советское время, когда пьянство стали воспринимать как «антиобщественное явление», требующее не только порицания, но и наказания. Советских пьяниц, соответственно, не только штрафовали (вытрезвитель еще отдельный счет выставлял), но и в обязательном порядке «стучали» на них на работу, где их могли лишить премии, всяких профсоюзных путевок или очереди на квартиру. Тех, кто злоупотреблял, могли отправить на принудительное лечение в ЛТП.
При царском режиме никто ни на кого не «стучал» по месту работы. Хотя, конечно, с моральной точки зрения, пьянство вовсе не поощрялось, но к нему скорее относились с сочувствием.
Вытрезвители находились под опекой специально созданного в 1894 году по инициативе министра финансов Витте (который другой рукой вводил казенную винную монополию с тем, чтобы за счет продажи спиртного и «спаивания» населения пополнять казну) ведомства – Попечительств о народной трезвости. Они создавались на губернском уровне, подчиняясь все вместе одному из отделов как раз Минфина. Попечительства сочетали в себе нынешние функции Росалкогольрегулирования (под кураторством того же Минфина), Росздравнадзора и НКО с просветительскими функциями, поскольку это не была до мозга костей именно бюрократическая структура, а общественность активно принимала участие в ее работе. Кстати, словно на современный европейско-американский манер, если активист (участковый, так он назывался) попечительства обнаруживал нарушения правил торговли спиртным, то такое стукачество поощрялось денежным вознаграждением, которое частично шло ему, а частично на нужды самого попечительства.
Как оно тратило деньги? Не только на «наглядную агитацию», как можно легко догадаться, и как бы охотно распилили бюджет («на промоушн и пиар») сейчас аналогичные структуры. Еще на организацию библиотек, общественных чтений, чайных и прочих «культурных мест» времяпрепровождения.
В начале ХХ века было организовано уже более 750 попечительских комитетов более чем в половине губерний. До первой русской революции они (только по линии трезвости, без учета земских учреждений) открыли более 3800 чайных и столовых, более 3600 библиотек-читален, почти полтысячи книжных складов, 480 воскресных школ и вечерних курсов, а еще 360 летних и зимних театральных сцен и 6 ночлежек. Их же силами организовывали всякие хоры, гуляния, кружки и даже содержали юристов для оказания консультаций малообеспеченным.
Кстати, появившиеся в советское время дома культуры большевики практически полностью слизали с практики Попечительств о народной трезвости. Еще до первой революции 1905-07 годов в царской России ими было открыто 137 «народных домов», под которые отдавали лучшие здания в городах, где помещались и кружки, и библиотеки, и театральные сцены, и танцевальные залы.
И когда говорят, что в начале ХХ века, в канун Первой мировой страна была на подъеме и ее сбила на лету революция, то вот оно, одно из многочисленных тому подтверждений.
Узнавая все это, невольно задаешься вопросом: почему же до 1917 года общество было настолько живым, что ему были по силам такие вещи, а едва трудящиеся «взяли власть в свои руки, скинув гнет помещиков и капиталистов», как за 70 лет такого народовластия страна полностью превратилась в мертвечину, с точки зрения всякой не санкционированной и не понукаемой сверху общественной активности? Впрочем, вопрос этот риторический. И его уже поздно сейчас задавать. А может, рано…
От советских – «пыточных» – вытрезвителей окончательно избавились только к 2011 году. В прошлом году, правда, приняли закон, призванный возродить такие учреждения. В некоторых регионах пошло какое-то шевеление. Но денег, судя по всему (даже несмотря на то, что собирались организовывать и частные вытрезвители), нет, поэтому шевеление слабое. На федеральном уровне разработали, как водится, методички. Из новшеств там то, что в учреждение могут не только «доставить уполномоченные органы», но и можно прийти самому (скажем, нет сил добраться домой или забыл туда дорогу). Рискованное предложение, на мой взгляд, поскольку вытрезвители могут стать местом временного обитания бомжей. А им бы надо по другой линии помогать. По социальной. Однако в новой редакции вытрезвителей нет должности соцработника. Так что, возможно, наиболее полно как раз удастся возродить бериевские традиции, когда такие заведения были под крышей МВД, а затем НКВД.
А хотелось бы, чтобы к посетителям этих невеселых мест все же относились не как к правонарушителям, а как к болезным. Что больше соответствовало бы русской народной традиции. Потому что, как верно заметил писатель Владимир Сорокин, «в России водка — единственный наркоз от жизни». А еще можно вспомнить поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Где в общем много и горько пьют. Поскольку жизнь трудна и довольно беспросветна. Не все помнят со школы, что Некрасов поэму свою не дописал. И согласно одной из версий, в финале он вроде как задумывал вложить в уста своих мужиков-героев ту нехитрую истину, что хорошо и вольготно на Руси живется пьяным.
Впрочем, что его слушать, этого Некрасова. Вроде бы и «революционного поэта», но запутавшегося в объятиях конформизма с властями, в азарте карточных игр, закончившего жизнь в результате мучительной болезни, но при этом человеком весьма и весьма состоятельным. Хорошо, что он не дописал свою поэму. Но это уже другая история. И она не отвечает на вопрос: чем же все-таки лечить пьянство? Карцером и холодным душем – или добротой, которой сейчас в нашем мире так катастрофически не хватает, что хочется это чем-то запить.
