«ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА ГЕНЕРИРОВАТЬ ВЫСОКООПЛАЧИВАЕМЫЙ ТРУД»
О поддержке притока инвестиций, роли институтов развития, импортозамещении, повышении производительности и уровня оплаты труда
— Только что закончилась пленарная сессия, центральное событие Петербургского международного экономического форума. Сказано было много. Какие главные идеи Вы сформулировали для себя по результатам этой сессии?
— Я бы выделил два момента. Во–первых, было действительно много предложений, связанных с тем, как увеличить инвестиции, как поддержать инвестиционный процесс, предпринимательскую уверенность. И Владимир Путин напрямую говорил, в том числе о тех инструментах, которые использует ВЭБ как институт развития. Это касалось поручительств для кредитов, нацеленных именно на инвестпроекты, механизмов, связанных с долгосрочным финансированием, а также НИОКР. И, специально говоря о ВЭБе, глава государства выделил идею, которая сейчас прорабатывается, — создание фондов. Я так понимаю, речь идёт о четырёх фондах, которые могут быть созданы с банками-партнёрами для финансирования долгосрочных проектов на 200 млрд руб. Они позволяют использовать не только традиционные кредитные инструменты, но и вхождение в капитал с тем, чтобы в дальнейшем эти средства можно было вернуть. ВЭБ — финансовая организация, работающая через возвратные средства. Так или иначе, это выстраивание новой конструкции поддержки инвестиционного процесса, о чём мы говорим много лет. Инвестиции растут. И важно, что даже в прошлом году, когда ВВП снизился, инвестиции выросли, но это во многом результат работы ключевых компаний, в частности Газпрома и РЖД, а также бюджетных средств. И запрос времени сейчас — как раз повышение роли финансовых институтов и институтов развития.
Второй момент — это то, что впервые на моей памяти президент высказался о том, что экономика должна обеспечивать высокие зарплаты. У нас были многолетние дискуссии экономистов на эту тему. Если брать в долларовом выражении, то сейчас зарплаты в России в среднем ниже, чем в Китае, без учёта паритета покупательной способности. Дешёвый труд действительно является краткосрочным конкурентным преимуществом. Но в долгосрочном плане экономика, и президент об этом сказал, должна генерировать труд, связанный с высокой оплатой, потому что это более высокие требования к качеству рабочей силы, к производительности, к отдаче. Мне кажется, что это очень важная позиция.
— А не стоит ли нам опасаться, что рост зарплат ускорит инфляцию, о которой здесь тоже не мало говорилось?
— Я думаю, что здесь бояться нечего. Пока зарплаты у нас растут достаточно умеренно. Если говорить о ситуации на рынках, то, во-первых, люди сберегают и, соответственно, эти деньги в дальнейшем могут стать ресурсом для инвестиций, а не для краткосрочного спроса. Во-вторых, у нас инфляция почти на 40% зависит от продовольствия. Сейчас в какой-то мере даже избыток продовольствия по многим позициям. Цены не растут. Если брать закупочные цены, то они вообще падают, и поэтому здесь угрозы для инфляции нет.
— Честно говоря, я бы с Вами тут согласилась абсолютно точно, но посмотрим. Конечно, риски списывать со счетов нельзя. Насколько важным сейчас для России остаётся внешний фактор? Можно ли сказать, что мы перестали зависеть от внешней конъюнктуры? Или ещё больше стали зависеть от неё?
— Жить в мире и не зависеть от него невозможно. Мы страна, которая экспортирует нефть, газ, металлы, лес, поэтому в любом случае зависим от конъюнктуры на мировых рынках, от тех же цен на нефть и газ. То, что цены на газ были на пике, потом упали, а сейчас растут вверх, для нас хорошо. Цены на нефть, и об этом, кстати, сегодня говорил президент, отвечая на вопросы, снизились. Более того, есть дисконт на нашу нефть. Ссылались на доклад Минторга США. Речь о 25%. Я считаю, что меньше. Не будем называть точные цифры. Есть разные оценки. Но для нас важен вопрос зависимости от экспортных доходов. Они в этом году из-за соглашения ОПЕК+ и из-за падения цен на нефть существенно снизятся. По нашей оценке, на 100 с лишним миллиардов долларов по сравнению с пиковыми значениями прошлого года. Но здесь важно другое. Наша экономика всё-таки становится более устойчивой к такого рода шокам и колебаниям на мировых рынках. Потому что, во-первых, мы расширяем и углубляем наш внутренний рынок, и то же импортозамещение повышает устойчивость нашей экономики, во-вторых, идёт диверсификация логистики, выстраивание новых цепочек поставок со странами Азии, Юга, с тем же Ираном. Это тоже повышает устойчивость нашей экономики. То есть у неё много точек опоры, и то, что эти точки связаны не только с экспортом в Европу, но и на рынки Азии, — очень существенный фактор.
— А в целом импортозамещение — это миф или реальность? Учитывая, что импорт у нас более–менее вернулся на докризисный уровень. Не произошло ли у нас просто замещение поставщиков?
— Импорт пока ещё не вернулся на докризисный уровень. Я думаю, что это произойдёт уже в следующем году. Сейчас бизнес действительно пытается по максимуму заменить поставки, которые у нас шли из Европы, поставщиками из Азии. Зачастую это те же европейские компании-производители химического и металлургического оборудования. Но идут и противоположные процессы. К примеру, правительство уже подготовило и должно 1 июля представить федеральный проект, направленный на развитие станкостроения и робототехники. Это сейчас узкое место в нашей экономике. Сейчас 6 роботов на тысячу рабочих мест. В Китае уже 100 роботов на тысячу мест, а в других странах — больше трёхсот.
Но это как раз вопрос дешевизны рабочей силы. Пока дешевле, чтобы работал человек, а не робот. Чтобы изменить это, нужна другая технологическая цепочка, нужно развитие программного обеспечения и механотроники, компонентной базы. У нас этот проект включает в себя разработку отечественных станков и программного обеспечения для них. Пока что, несмотря на определенные подвижки, 90% станков у нас — импортные. Такая же ситуация в авиации. ВЭБ.РФ участвовал в финансировании экспорта самолетов Superjet. Это российский самолет, но он на 70% состоит из импортных комплектующих. Сейчас идет русификация, но она займет несколько лет. Не хочу говорить, сколько. Есть разные оценки — и оптимистичные, и другие. Но важно, что этот процесс идёт.
То же самое происходит с концерном «АвтоВАЗ». Часть моделей нужно было снять с производства. Более того, мы даже пошли на изменение требований безопасности, потому что не могли оснастить ремнями безопасности все машины. Но уже в этом году производство на «АвтоВАЗе» должно вырасти примерно на 30%. Процессы, связанные с импортозамещением, начиная с новых авиадвигателей и заканчивая той же локализацией коробки передач, займут 5–7 лет. И финансовые инструменты, о которых сегодня говорил президент, в частности, акционерные фонды и кластерная инвестиционная платформа, запускаемая с этого года, — тоже длительный инвестиционный горизонт. Пока идёт своего рода финансовая перестройка.
— Понятно, что делать прогнозы чрезвычайно сложно. Но наша площадка называется «Что будет дальше?». Мы слышали от Минэкономразвития, что прогноз по росту нашей экономики на этот год будет пересматриваться. Это не такой уж большой горизонт, тем более что до конца 2023-го осталось полгода. Но, если смотреть дальше этого горизонта, Вы свои прогнозы в последнее время улучшали или ухудшали?
— Мы свой прогноз, как и Министерство экономического развития, улучшали. Хотя официального прогноза, уже представленного в правительство, ещё нет, но, как я понимаю, раньше у них оценка роста была где-то на 0,9%. Думаю, сейчас они её повысят. Одна из ключевых проблем — это действительно дальнейшее развитие. Потому что поднять темпы роста до двух с лишним или до 3,5%, как предполагалось, не просто. Конечно, важно обеспечить рывок инвестиции и устойчивый рост доходов населения. Но надо понять, каково направление этих инвестиций, под какие проекты. Потому что у нас во многих случаях — краткосрочные горизонты. Большинство наших нацпроектов, в том числе проекты по развитию транспортной инфраструктуры, завершаются 24-м годом, а надо сформулировать планы до 2030-го. И это надо делать сейчас, чтобы эти проекты запускались уже с будущего года.
Эта работа идёт и в правительстве, и в бизнесе. Вот сегодня на панели по развитию Сибири обсуждали не только вопросы расширения Восточного полигона, БАМа, Транссиба, которые есть в инвестпрограмме РЖД и в правительственном нацпроекте, но и необходимость выстраивания принципиально новой логистики, позволяющей идти в Китай не через Владивосток, а напрямую — через проект Кызыл-Курагино и Монголию. То есть нужна новая конфигурация транспортных проектов, и она должна идти опережающими темпами по сравнению с развитием многих производств. Иначе мы даже то, что добудем, не сможем вывезти.
— Если говорить о финансовых ограничениях, что сейчас остаётся основным риском для российской экономики? Геополитика, человеческий фактор, технологии? Может быть, капитал? Что бы Вы выбрали?
— Наверное, человеческий фактор, рабочая сила, которой у нас мало. Она сокращается, а не растёт, если брать предварительные данные этого года. Поэтому нужно это компенсировать повышением качества труда, его производительности и эффективности.
— Это значит, что мы будем работать 6 дней в неделю?
— Это значит, что мы будем работать более радостно и производительно.
— Думаю, это отличное завершение сегодняшней дискуссии. Спасибо большое!
