Сергей Караганов

| РИА Новости

Проблема определения того, кто мы, с какой своей историей мы себя ассоциируем, являемся ли мы самостоятельной, но периферийной частью Европы и хотим ли ей быть, стоит. Как стоит и вопрос о нашей связи с нашей собственной культурой.

Во время  дискуссии на прошлогодней юбилейной — двадцатилетней — Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) ее некоторые российские участники высказались за то, чтобы члены организации занялись бы определением российской идентичности. Значительной части своповцев, справедливо причисляющих себя к просвещенной части российской элиты, идея показалась дурным тоном. Ведь до сих пор поисками идентичности занимались самые кондовые и консервативные российские интеллектуалы.

Но проблема определения того, кто мы, с какой своей историей мы себя ассоциируем, являемся ли мы самостоятельной, но периферийной частью Европы и хотим ли ей быть, стоит. Как стоит и вопрос о нашей связи с нашей собственной культурой. Великая литература XIX — начала ХХ века, крупнейший вклад России в мировую цивилизацию, стала выходить из российского общественного оборота. Большинство даже думающих людей не ощущает связей нашей культуры с античной. А ведь в последней заложен генетический код нашей цивилизации, собственной культуры, в том числе поведенческие модели, воспроизведенные и развитые в христианстве. А как мы можем понять величайшего русского писателя Пушкина, не понимая, что он вырос на античной истории и культуре?

Еще более остро стоит вопрос о том, какими мы хотим быть и куда мы (большинство российской элиты, населения) хотим идти. Один из популярнейших ответов известен: мы слишком разные, и не договоримся. И разве можно договориться с «ними»? Болотниками? Коррумпированными авторитаристами? Националистами?  Если такой ответ останется преобладающим, и элиты не найдут в себе мозгов и чувства самосохранения, чтобы начать договариваться на основе какой-то общей программы, наше обычно малопредсказуемое будущее станет предсказуемым. Мы станем нацией самоубийц, обрекающих себя и свою страну на застой, деградацию и новый развал.

Конечно, главная проблема современной российской идентичности или ее отсутствия — трагическая российская история XX века, когда над народом был совершен безбожный эксперимент, а большинство ему не воспротивилось. Когда уничтожались вера, совесть, честь, человеческое достоинство, чувство сопричастности с великой историей и его носители — священнослужители, аристократия, интеллигенция, трудовое крестьянство. По сути все лучшее и лучшие.

Советский Союз создал свою идентичность. В ней было и немало хорошего. Но он развалился. Социалистическая экономика советского образца оказалась неработоспособной.
После развала нужно было выживать. Выжили чудом. Не устану повторять: единственно «правильным» политологическим объяснением того, что мы не сорвались в новую кровавую гражданскую войну и не совершили в прошлое двадцатилетие окончательного национального самоубийства, является, с моей точки зрения, то, что Всевышний простил народу страшный грех коммунизма.

Выживание не предрасполагало к творческим поискам новой идеологии нации. Тем более что само слово «идеология» вызывало тяжелую оскомину после семидесяти лет коммунизма. Было как бы решено, что само общество, народ родит себе новую идентичность и новую идеологию. Не получилось. С советской идентичностью с грехом пополам расстались. А нового, кроме единственной на сегодня национальной идеи — памяти о Великой Отечественной войне — не создали.

И до сих пор ни общество, ни власть, ни интеллектуальная элита не нашли идей, объединяющих страну, движущих ее вперед. Была успешная реставрация государства, которая была дополнена идеей «вставания с колен» и идиотизмом «великой энергетической державы». Затем все увлеченно заговорили о модернизации, не вкладывая в образование и людей и предпочитая не замечать ускоряющейся демодернизации страны.

Отсутствие сформулированной национальной идеи, основанной на идентичности, устремленной вперед и разделяемой большинством элиты, выгодно части этой элиты, предпочитающей воровать, и не связывающей себя с будущим страны или не способной думать о нем.

Но экономический рост затихает. Общественное недовольство подспудно растет, элиты разделены, часть их просто уезжает или вывозит деньги и детей.
В недавней истории уже был очень похожий период — рубеж 1970-1980-х гг. Правящая элита благоденствовала, интеллигенция тихо ненавидела власть, но жила по советским меркам комфортно. Часть недовольных (евреи) уезжали. Народ безмолвствовал. И никто уже ни во что не верил. Все надо всем издевались. Советская идентичность умирала. Затем посыпались нефтяные цены, и страна развалилась.

Кое-какие дебаты в стране все-таки ведутся. Но они разнонаправлены, и их сторонники не хотят вести диалог.
«Соборники» верят в особую русскую духовность, коллективизм. Запад — враг, Россия — наследница Византии. Во внешнеполитическом отношении — ориентация на всех противников Запада, в том числе на ислам и мусульманские государства. До начала 2000-х — еще и на Китай (в этой группе были сильны коммунисты). Но теперь боятся и его.
На смену уже совсем оторванных от жизни «соборников» идут идеологи «русской доктрины». Они опираются на традиционные православные ценности, но в модернизированном варианте с упором на успех в жизни земной и на умеренный национализм. «Особый коллективизм» русских обосновано отвергается. «Русскую доктрину» поддерживает, видимо, нынешнее относительно модернистское руководство РПЦ.

Сторонники и «соборности», и «русской доктрины» не жалуют европейский период русского развития. Но вторые приемлют Россию со всей ее историей. Если первые почти однозначно позитивно относятся к советскому, «сталинскому» периоду русской истории, то вторые более осторожны. Первые представляют просто неконкурентоспособные круги российского общества, вторые ориентируются на мелкую и среднюю национальную буржуазию. Эта школа, видимо, имеет будущее, хотя в ней немало устремленности в никогда не существовавшее далекое прошлое.

Растут ультранационализм и ксенофобия. Они мало представлены в формальной интеллектуальной сфере, но мощно присутствуют в блогосфере и общественном сознании. Лозунг — «Россия для русских», неприятие не только Запада, но и всего внешнего мира. Среди россиян, придерживающихся этих взглядов, особенно сильны настроения против «кавказцев», выходцев из Азии. Заметен и антисемитизм, ушедший из риторики националистов, в той или иной степени ориентирующихся на власть.

Пытается возрождаться неоимперская (она же неосоветская) школа. Ее главный тезис: Россия не может существовать без империи. Смысл существования — в восстановлении бывшего Советского Союза, в том числе и с опорой на военную силу. Вокруг враги, война неизбежна, к ней нужно готовиться. Все силы на оборону, развитие армии и ОПК. Требуется огосударствление всей крупной частной собственности. Т.е. по сути, предлагается вернуться на путь военно-экономической мобилизации, который уже раз погубил страну (СССР). С этой школой власть заигрывает, но она малоперспективна, слишком очевидно нереалистична.

Все более явно растет популярность левых идей. Причина очевидна — нелегитимность крупной собственности из-за приватизации без права,  несправедливость социальной и политической систем, слабость социальных лифтов для активной части населения. Отсутствие понятной и приемлемой для большинства стратегии развития.
«Новая левая» концепция еще не оформилась в самостоятельное течение, находится в тени «старых левых» — коммунистов. Ее мощно подавляют, но у нее, видимо, есть сильные перспективы. Три четверти российских граждан — за национализацию крупной частной собственности. При этом,  что такое «крупная» — сформулировать никто не может.  По опыту знаем: вся, что крупнее моей. Т.е. при полностью демократических выборах мы можем получить новую социалистическую революцию.

Либерально-западническое крыло политиков и интеллектуалов, не готовых к жесткой оппозиции, предлагает мечты о том, какой бы хотелось видеть Россию, и критикует власть за авторитаризм. Однако не обращает внимания на реальное состояние страны и народа, ориентируется на недостижимый идеал и только на продвинутое меньшинство.
Как и прежде, предлагается равнение на Европу. Но та потеряла часть привлекательности, находится в поиске самой себя. И теперь неясно, на какую Европу ориентироваться. Нынешнюю, отходящую от христианства в сторону политкорректных ценностей тотального равноправия и общества потребления? Или ту, что была раньше, — с динамичной социальной рыночной экономикой, элитистской демократией и без диктата меньшинств? Или на ту, что появится после глубокой адаптации в результате нынешнего системного кризиса?
Правое большинство «креативной» оппозиции предлагает только всеобщую демократию и почти тотальное отторжение власти, любых ее инициатив и бойкот тех, кто из соображений выгоды или разума готов к сотрудничеству с ней. Пока эта фронда, несмотря на высокое качество и уровень образования участвующих в ней людей, не предлагает никакой альтернативы политике властей или ее отсутствию. Поэтому и проседает.

Правящие же верхи не предлагают ни очевидной стратегии развития, ни внятного идеологического проекта.  Главное, хотя и несформулированное в официальной политике — умелое поддержание раскола элит и общества, их пропагандистское отвлечение от действительно важных проблем. Одновременно усиливаются элементы реакции и пока точечные, но все более расширяющиеся репрессии. Особую тревогу вызывает то, что, стремясь ограничить оставшееся от 1990-х гг. внешнее влияние на внутреннюю ситуацию, власть де-факто давит один из важнейших источников развития, — самодеятельные общественные организации граждан (СОГ), которые иначе еще называются НПО или НКО.
И все эти направления мысли пронизывает тотальный пессимизм.

Так что национальная идея нужна, нужна выработка в себе и восстановление духовной связи со своей страной. Необходимо преодолевать «хаос в головах» и самоедское недоверие, вырабатывать в себе идентичность, устремленную в будущее, но основанную на реалистическом понимании своих слабостей и сильных сторон, своих корней.
Толчок этим поискам и призваны дать дебаты на юбилейной сессии Валдайского клуба, который в десятый раз организуется РИА «Новости» и СВОП. Спорить будут в основном россияне. Иностранные участники оценят реалистичность и уровень российских споров и поделятся своим опытом и проблемами. Ведь кризис, хотя и свой, идентичности испытывают почти все — и китайцы, и европейцы, и даже американцы.

Но для России проблема стоит гораздо острее — без понимания, кто мы и куда мы хотим идти, мы в лучшем случае обречены на уже начавшееся ослабление своих позиций в мире. А в худшем — выглядящем все более реалистичным — на повторение уже не рубежа 1970-1980х гг., а рубежа 1980-1990-х гг.