Сергей Алексашенко

| Эхо Москвы

Наш сыр ровно потому лучше, что у нас на Алтае не растут пальмы и нет пальмового масла

И. Воробьева― Продолжается дневной «Разворот», рубрика «Персонально ваш». И мы приветствуем в нашем эфире экономиста Сергея Алексашенко. Сергей, здравствуйте.

С. Алексашенко― Добрый день, Ирина.

Я. Широков― Сергей Владимирович, начнем тогда, наверное, с самой главной сегодняшней новости – это официальное признание, что на борту самолета был теракт. Скажите, вот тот факт, что две с половиной недели спустя все-таки признали то, о чем писали газеты, это не удивляет, не настораживает вас?

С. Алексашенко― Ну, вы знаете, Яков, конечно, с одной стороны, удивляет, потому что большинство экспертов и, собственно, спецслужбы западных стран о теракте сказали как минимум неделю назад, и достаточно уверенно, без каких-либо оговорок. А наши службы тянули до конца, до последнего.

Причем очевидно, что что-то случилось вот буквально в последнюю ночь, потому что еще вчера вечером, выступая в Турции, Владимир Путин сказал, что у него нет доказательств теракта, что нужно найти там следы взрывчатки и так далее. То есть, вот по состоянию на вчера вечер российский президент еще не был готов озвучить эту позицию.

Не будучи внутри, трудно сказать, почему они так делают. Можно, конечно, строить гипотезы относительного того, что политически не хотят. Но, собственно говоря, по большому счету, вот две недели или десять дней вряд ли на что-то повлияют. Я не знаю, мне кажется, просто такая какая-то трусость уже внутрисистемная, ну, просто боятся… знаете, как? В системе, я точно знаю, по крайней мере в экономическом блоке это так работает: нет желающих рассказать президенту о чем-то плохом, вот просто нет. Люди боятся идти и докладывать какие-то плохие новости.

И. Воробьева― Но как же, при чем здесь трусость-то? Это какие-то существа – я просто не могу называть людьми тех, кто совершают теракты, убивают других людей – какие-то существа против России осуществили теракт, убили огромное количество наших сограждан. Чего бояться в том, чтобы это признать, я просто не понимаю. В чем здесь трусость-то?

С. Алексашенко― Ну, потому что те же самые люди, которые сегодня должны идти докладывать президенту о том, что произошел теракт, три недели, не знаю, месяц, полтора месяца назад, когда президент готовил военную операцию в Сирии, говорили ему, что мы все просчитали, никакой угрозы не существует, никаких терактов не будет, у нас все под контролем, никакой информации не имеется.

То есть, по большому счету, они должны были ему сказать: знаете, Владимир Владимирович, полтора месяца назад мы вам наврали, потому что у нас не было такой информации. Но, опять-таки, мы не хотели вас этим огорчать. Вот это же как? Знаете, сколько веревочку ни вить, а кончику быть.

То же самое, как опять, откатываясь совсем назад, в начало 2014 года, конец февраля, когда Владимир Путин стал обсуждать всерьез аннексию Крыма, известно же, что он встречался с представителями экономического блока правительства и спрашивал о санкциях, о последствиях. И все в один голос сказали, что никакой угрозы нет, российская экономика прочна, как никогда, выстоим, и ничего страшного не случится. Вот такая у нас бюрократическая система, что тут удивительного?

И. Воробьева― Сергей, скажите, а вы же много летаете, в том числе в Соединенные Штаты Америки. Вот про безопасность полетов, про безопасность аэропортов с точки зрения просто человека, который летает в России, в других странах. На самом деле где, скажем так, спокойнее всего в аэропортах?

С. Алексашенко― Ирина, вы знаете, я, если не считать наших совершенно дурацких рамок на входе в аэропорт, которые стоят — в Америке такого нет, ни в одной стране такого… в каких-то, не помню, наверное, были, совсем ни в каких – наверное, неправильно говорить. Но вот в развитых странах этого точно нет. Ни в Америке, ни во Франции, ни в Германии, ни в Италии, ни в Австрии, в Болгарии нет.

В принципе, процедуры примерно одни и те же. Я не могу сказать, что где-то более жестко, где-то менее жестко. Вот четко понимаю, что более жестко в Лондоне. Потому что все мы знаем это правило: 100 миллилитров жидкости, и вы не можете больше везти. Вот в Лондоне категорически требуют, чтобы вы все эти 100 миллилитров вынули из своего чемодана, из своей ручной клади и положили их отдельно. То есть, если, грубо говоря, не дай бог, маленький флакончик духов 30 миллилитров, 30 грамм, оставили в своей сумочке, то вашу всю сумочку отправят на второй круг, вы будете там полчаса ждать, пока вашу сумочку по частям разложат. Вот это точно совершенно. Все остальное — ну, хорошо, есть какая-то своя специфика: вот в Америке почему-то до сих пор практически всегда заставляют снимать обувь. Вот не знаю, почему.

И. Воробьева― В России уже почти не заставляют.

С. Алексашенко― В России давно не встречал, чтобы заставляли. Но, с другой стороны, в Америке на внутренних рейсах пока, я не знаю, по каким-то причинам этого нет на международных, есть такая система TSA – это Transportation Security Administration, администрация, которая наблюдает за безопасностью на транспорте. И если ты там заявляешь свои данные, говоришь, что это я, я такой, вот я так летаю, тебя проверяют заранее и тебе на каждом билетике, на посадочном талоне пишут, что ты pre-approved, тебя уже заранее утвердили. И ты проходишь по быстрой линии, fast track, без очереди, отдельная очередь. Тебя не заставляют вынимать компьютер, тебя не заставляют вынимать жидкости, тебя не заставляют снимать ремень, снимать обувь, да?

То есть, вот система, она как-то приспосабливается. Часто летающие пассажиры, которые всерьез экономят свое время и которые не боятся скрывать свою идентичность, вот они получают некое такое преимущество с точки зрения внешнего облегчения. То есть, ты проходишь через те же самые рамки, тебя сканер просвечивает, но тебя не заставляют что-то делать, потому что ты летаешь, не знаю, три раза в месяц туда-сюда. Но, опять, нет большой принципиальной разницы в организации системы проверки безопасности.

И. Воробьева― Еще хотела спросить тоже как пассажира: как считаете, на самом деле вот безопасность полетов – я сейчас говорю не только про Россию, а вообще про весь мир – зависит от того, что будут какие-то международные нормы общепринятые, или от того, что все осознают, что угроза вполне реальна, или от того, что в одних странах уровень коррупции высокий, а в других низкий? От чего на самом деле, как кажется вам, зависит безопасность полетов?

С. Алексашенко― Ирина, понимаете, конечно, с одной стороны, главным образом это зависит от выполнения правил. Потому что любой человек, связанный с авиацией, он вам скажет, что все правила написаны кровью. Все, чтобы ни случилось, делается детально, особенно в самолетах, в управлении самолетами, в конструкции самолетов, и с точки зрения безопасности, всегда, если есть какие-то системные проблемы — как, например, вот эти введения 100 миллилитров жидкости – это была системная мера, ее ввели, изменили правила.

С другой стороны, мы хорошо понимаем, что, скорее всего, в том же самом Шарм-эль-Шейхе, в случае Шарм-эль-Шейха это человеческий фактор, который никакими инструкциями, никакими системами вы не сможете предотвратить на 100%. Мы не знаем, арестованы эти люди, которые там помогали пройти кому-то к борту самолета, или, может быть, этот человек, который заложил взрывное устройство, может быть, он там 15 лет работает, в этом аэропорту. Знаете, как? Сидел-сидел, сидел-сидел – и неожиданно ему сказали: слушай, давай-ка ты сделаешь для нас работенку одну.

Поэтому вот есть вещи, которые никакими инструкциями… невозможно же в каждом аэропорту у каждого самолета иметь сто охранников, которые будут круглосуточно ночью и днем смотреть, что с ним происходит. Не получится, так не работает. Поэтому, конечно, это просто общий контроль за соблюдением безопасности, проверка людей, видеокамеры наблюдения. Но, опять, гарантировать, как и с любым терактом, наверное, ничего невозможно на 100%.

Я. Широков― Тут, кстати, слушательница Елена возражает по смскам, она пишет, что она только вчера прилетела из Лос-Анджелеса – там рамки в аэропорту есть, по ее словам. Я не берусь утверждать, потому что я не был в аэропорту Лос-Анджелеса.

С. Алексашенко― Яков, не буду говорить, я давно не летал в Лос-Анджелес. Я летал в Сан-Франциско месяц назад – там нет никаких рамок. Я был в Нью-Йорке на прошлой неделе – там нет никаких рамок. Ну, вот опять, аэропортов много. Скажем так, в России это общее правило, что во всех аэропортах есть рамки. В Америке – ну, вот в Лос-Анджелесе есть, а в Вашингтоне, в Нью-Йорке, в Сан-Франциско их нет.

Я. Широков― Насколько я помню, по-моему, в Бен-Гурионе тоже рамок особо нету. Там есть какие-то дополнительные отдельно стоящие рамки, через которые, вылавливают из толпы пассажиров и просят пройти.

С. Алексашенко― Да, и отдельно стоящие люди, которые очень внимательно смотрят, психологически подготовленные, которые наблюдают за всеми пассажирами, за отклонениями в их поведении, за их реакциями и так далее. Да, конечно. Каждая страна учится на своем опыте.

Я. Широков― Но в случае с Шарм-эль-Шейхом, насколько я понимаю, теперь придется им менять и систему безопасности в аэропорту, которая касается самих сотрудников. Потому что уже ясно, что это не просто заложенное каким-то пассажиром, а с большей вероятностью это кто-то из своих сотрудников подложил это устройство, как пишут.

С. Алексашенко― Видимо, да. Мы же все понимаем, что для Египта потеря туристического потока на Шарм-эль-Шейх, видимо, следует ожидать, что и в Хургаде будет то же самое – это сильнейший удар по национальной экономике. И я готов предположить, что египетские власти достаточно быстро пригласят к себе экспертов по авиационной безопасности из США, из Израиля, из Англии, может быть, даже из России, с тем чтобы вот провести такую комплексную проверку того, как устроена система безопасности, выдать свои рекомендации. Затратят какое-то время, силы, деньги, на то чтобы ее модернизировать, но добьются того, чтобы страны сняли свои ограничения и возобновили полеты в Египет.

Я. Широков― Ну, вот мы, опять же, отталкиваемся от реакции властей на этот теракт. Владимир Путин уже сказал, что операция будет не только продолжаться, но и усилена в Сирии после случившегося, а при этом виновные в теракте над Синаем будут найдены в любой точке планеты и наказаны. Насколько вероятно, что действительно найдут тех, кто причастен к этому теракту?

С. Алексашенко― Яков, я затрудняюсь, у меня нет такого ответа однозначного на этот вопрос. С одной стороны, мы знаем, что американцы ливийских террористов, которые взорвали самолет на Локерби, нашли. Понадобилось на это несколько лет, ну, и потом еще десяток лет, для того чтобы Каддафи их выдал.

Российские спецслужбы, я бы сказал так – не веду, конечно, специальной статистики их успехов или неуспехов в расследовании терактов, но мое такое интуитивное ощущение, что успех – меньше половины случаев. Поэтому, может быть, и найдут.

Вот смотрите, в Париже взрывы прогремели пять дней назад – уже и фотографии во всех газетах, уже истории. То есть, по горячим следам сразу что-то раскрывается. Почему спецслужбы не хотят скрывать эту информацию, что был теракт? Потому что это сразу помогает задействовать все системы поиска террористов или потенциальных террористов, их помощников. Быстро возвращаются к записям прослушанных разговоров по телефону. И так далее.

А когда вы месяц отрицаете, что у вас был взрыв, и через месяц начинаете раскапывать эту информацию, выясняется, что какие-то базы данных затерли, какие-то телефонные разговоры исчезли, видеокамеры, как в России часто случается, не работают или записи затерты уже оказались, и так далее.

Поэтому, ну, конечно хочется, чтобы нашли этих террористов, но вот я думаю, что постольку поскольку, знаете, все-таки теракт осуществлен и реализован на территории другого государства, то я думаю, что ключевая роль будет принадлежать египетским спецслужбам и тем, кого они пригласят к себе в помощь.

И. Воробьева― Хотела спросить у вас про туризм. Вот я открыла ваш аккаунт в Твиттере, и вы там вывесили табличку: выезд российских граждан за рубеж по наиболее популярным направлениям за первое полугодие 14-го года и первое полугодие 15-го года, сравнительные цифры. Если я правильно понимаю, это данные Росстата, но там интересная история заключается в том, что всего выехало 16,5 миллионов, людей-туристов из них 5,5, а служебных – 400 тысяч. Все остальные – правда, кто это, и откуда эта табличка, собственно, взялась?

С. Алексашенко― Ира, эта табличка – заходите на сайт Ростуризм, дальше там есть раздел «Статистика», статистические показатели взаимных поездок граждан России и граждан иностранных государств и количество граждан России, выехавших за рубеж. Вы получаете вот эту вот экселевскую табличку. Я просто ее сократил, я убрал все страны, которые… собственно, вот это данные Ростуризма (по данным Росстата). Ну, то есть, это вполне официальная статистика. Видимо, другой у нас не имеется.

И. Воробьева― Какие предположения, кто все остальные люди?

С. Алексашенко― Вежливые зеленые человечки. Ирина, это смешно, правда. Вот я когда увидел, я даже не поверил. Это рано утром, у нас все-таки разница во времени 8 часов, еще 6-ти часов утра не было у меня. Я смотрю, никак не понимаю – ну, как так может быть, что всего их там 16, здесь 5,5 и здесь полмиллиона. А остальные кто? Ну, правда, просто не понимаю.

И. Воробьева― А можно предположить, что это просто эмигранты?

С. Алексашенко― Ирина, смотрите, я могу сделать предположение, что, например, если человек выезжал несколько раз, то он где-то в сводной табличке «туризм» считается как одно лицо. То есть, вот если он выезжает один раз, не знаю, в Тунис, один раз – в Таиланд, то это два человека. А потом, вместе когда «туризм», то это один человек. Не знаю, не могу, это нужно людей из Росстата, кто отвечает за эту табличку, их конкретно спросить, как они ее составляют.

Я. Широков― Может быть, они просто путем опроса составляли?

С. Алексашенко― Нет-нет, первичная информация понятна. Это вы когда проходите пограничный контроль, как правило, в аэропорту – у нас сейчас на поездах, наверное, все-таки гораздо меньше – там всегда ставят пограничники отметку, служебная поездка или туризм. Иногда они вас спрашивают, а иногда не спрашивают, сами что-то ставят. Ну, а может быть, просто уже перестали спрашивать, и эта разница, это говорит о том, что пограничники свою функцию статистической организации, статистической службы не выполняют. Ну, просто на ставят никаких отметок, и все. Может быть, это так, конечно.

И. Воробьева― В программе «Персонально ваш» экономист Сергей Алексашенко. Про туризм еще спросим. Хотели бы поговорить о новом законопроекте, который внесло в Государственную Думу Правительство – это закон о раздаче земли на Дальнем Востоке. Согласно законопроекту, каждый житель Дальнего Востока, а также гражданин России, который хочет туда приехать, сможет бесплатно в упрощенном порядке получить участок земли площадью один гектар, который находится в государственной или муниципальной собственности. Во-первых, как вам инициатива правительственная?

С. Алексашенко― Ирина, инициатива хорошая, только надо вспомнить, что первый раз она прозвучала, наверное, все-таки уже года четыре минимум назад. Потому что я помню, что ее озвучивал бывший председатель Госдумы, такой у нас был Грызлов.

И. Воробьева― Борис Грызлов, да.

С. Алексашенко― Помните, да, такого? И он с такой вот помпой и с пафосом в голосе сказал, что вот мы подумали, посовещались и решили, что каждому приезжающему нужно выделить аж по шесть соток. Но потом сказал, что подумали и решили, что нужно все-таки увеличить и дать по двенадцать соток.

Я в тот момент достаточно с юмором отреагировал, сказал: ребята, может, вообще два на три метра, и хватит? Еще и без зарплаты. Это смешно, конечно, с точки зрения мотивации людей ехать на Дальний Восток хорошее решение. Потому что если вы хотите заняться своим хозяйством, если вы хотите как-то реализовать себя в сельском хозяйстве, в охоте, еще в чем-то таком, то, в принципе, гектар – это такое большое количество земли.

Ну, вот смотрите, получается, что на подготовку этого закона ушло как минимум четыре года, а может быть, даже и больше. А дальше нужно будет смотреть, как этот закон будет реализовываться и какую землю и с какой скоростью будут выделять. В принципе, есть земля сельскохозяйственная, хорошая, где вы приехали и, в принципе, можете сразу уже что-нибудь пахать и сеять, да? А могут вам дать какими-то кусочками нарезанное, да еще на камнях, да на болотинах, еще заросшее кустарником. И тоже вроде как по закону все правильно, вам дали гектар земли. Как, знаете: хотели как лучше, но пока получается как всегда. Потому что медленно, и, конечно, закон, он не дает полной ясности, как будет реализовываться эта процедура.

Я. Широков― Более того, я насколько вспоминаю, у нас и в Российской империи в начале 20 века был подобный проект, существовал, и пытались решить проблему перенаселенности Нечерноземья и черноземных областей за счет стимуляции переселения на сибирские земли. Но тогда тоже все как-то забуксовало…

С. Алексашенко― Нет-нет-нет, Яков, у вас почти… я хотел сказать, что у вас был хороший учитель истории, раз вы это запомнили. Потому что я когда в школе учился, мы тоже это проходили в школе. На самом деле это пользовалось успехом, просто эту меру начали, уже точно не помню…

Я. Широков― При Столыпине.

С. Алексашенко― При Столыпине, по-моему, сразу после революции 1905-го года все-таки. Там времени было немного, но народу поехало много. Народу туда поехало много, но просто после этого началась война, и уже поехали в обратном направлении, потому что нужно было воевать.

И. Воробьева― Ну, хорошо, а если возвращаться к нынешнему законопроекту и допустить, что ну, понятно, что всякие детали, их там много. Я могу это зачитать, но мне кажется, нет смысла обсуждать все эти детали. Надо будет посмотреть действительно, как это будет работать. Но если в целом говорить, насколько вообще для России сейчас актуально освоение Дальнего Востока, где очень много китайцев уже живет, мне кажется, и хозяйничает? И насколько поможет законопроект это сделать?

С. Алексашенко― Ирина, во-первых, был во Владивостоке за последние четыре года два раза – не увидел там никакого большого количества китайцев, ничего они там не заполонили. Нельзя сказать, что они там понаехали. Есть, конечно, но, в общем, точно совершенно российский город с российским населением.

Ну, понятно, что вот у нас вообще демография у России плохая, и население России будет снижаться, трудоспособное население будет снижаться по всей территории. А на Дальнем Востоке и так населения мало, оно еще уезжает в центральные регионы.

Поэтому, конечно, правительство пытается придумать все что угодно, лишь бы закрепить население там. Получится – не получится, вот даже готов поверить, что земли будут быстро выделять. А дальше вопрос: а кошмарить будут продолжать этих фермеров? Будут. Права собственности будут защищаться? Не будут. Ну, и так далее.

На самом деле само по себе выделение земли, оно не решает никаких проблем. Нужно, чтобы люди приехали, ну, там, начнут с 16-го года выделять землю. Зимой туда никто не поедет, поедут к весне – к лету. Пока выделят, начнется опять зима. В 17-м году начнут что-то… осенью 17-го года их начнут кошмарить. Они приедут, скажут: ребята, не надо ехать.

То есть, на самом деле вот особенность аграрного цикла, что это годовой цикл, и быстрее вы ничего не можете сделать. Даже вот мы узнаем первые результаты этого законопроекта, по большому счету, где-то осенью 17-го года, когда мы узнаем, что в 16-м году приехало, условно говоря, 10 тысяч человек, из них все получили по гектару земли, но осенью 17-го года из 10 тысяч, не знаю, 8 500 уехало обратно. Или наоборот, осенью 17-го года приехало еще 40 тысяч. И то, и то другое может быть. Поэтому мне кажется, что сейчас пока мы будем гадать на кофейной гуще, как все это будет реализовываться. Опять повторюсь, что само по себе выделение земли не является решением всех проблем.

И. Воробьева― Об этом поговорим подробнее с нашими слушателями. В том числе у вас, дорогие слушатели, спросим, готовы ли вы вообще ехать на Дальний Восток из-за такого предложения. Это будет после 16:30 в нашем эфире.

Я. Широков― У меня, кстати, такой вопрос: а вообще на самом деле есть ли у нас достаточное количество людей, чтобы Дальний Восток освоить? Потому что, опять же, вспомним историю в Забайкальском крае, где кусок земли сдали в аренду китайцам, опять же, оправдываясь тем, что они лучше обработают.

С. Алексашенко― Нет, можно и то, и другое. Смотря что вы хотите решить. Если вы хотите резко увеличить производство…

И. Воробьева― Сергей, я прошу прощения, у нас какая-то проблема со связью. Давайте мы сейчас переконнектимся на всякий случай, а то очень плохо слышно. Давайте сейчас мы техников наших попросим. Пока мы ждем возобновления связи, напомню телефон для смс-сообщений для вопросов Сергею Алексашенко, который сегодня у нас в рубрике «Персонально ваш», +7-985-970-45-45 – телефон для ваших смс-сообщений. Аккаунт @vyzvon, если вы пишете из Твиттера.

Надо сказать, что многие из вас пишут про рамки, где есть рамки, где нет рамок. Ну, понятно, что кто-то где-то видел, кто-то где-то – нет. Есть, да, у нас?..

С. Алексашенко― Да, Ирина, я вас очень хорошо слышу, у меня никаких проблем не было.

И. Воробьева― Отлично. У нас просто был какой-то разрыв связи, но сейчас все хорошо слышно.

Я. Широков― Я тогда повторю вопрос. Есть ли у нас достаточное количество толковых специалистов, чтобы освоить все эти земли?

С. Алексашенко― Яков, смотрите, освоить все земли в России невозможно. Просто земли в России столько, что я думаю, что населения всей планеты для этого не хватит. Но давайте говорить, вот в Приморском крае, по данным Росстата, живет чуть меньше двух миллионов человек. Вот если хотя бы просто на 10% увеличить население Приморского края, то речь идет о 200 тысячах человек. 200 тысяч человек – это 0,15% от населения Российской Федерации. Ну, конечно, то есть, пока речь не идет о том, что довести население Приморского края с двух миллионов до двадцати. Никто такой, я думаю, задачи сегодня не ставит. А двести тысяч желающих, если им действительно какие-то хорошие условия создадут, если им действительно землю и хорошую, и быстро будут выделять, еще, глядишь, процентные ставки по кредитам будут субсидировать, а еще, не знаю, дороги будут строить и электричество проводить. Вот этот вот газопровод, который пришел во Владивосток, совершенно бессмысленный, начнет отводы газа делать. Какие-то такие бытовые проблемы помогать решать. Может, там не двести тысяч, может, там и миллион найдется желающих туда поехать.

И. Воробьева― Опять же, призываю наших слушателей ровно через час присоединиться снова к нашему дневному «Развороту», чтобы мы обсудили с вами, готовы ли вы ехать на Дальний Восток, в случае если вам выделят там бесплатно один гектар земли. А я напомню, что у нас в эфире по Скайпу Сергей Алексашенко, и это рубрика «Персонально ваш» — персонально наш, персонально свой Сергей Алексашенко в рамках «Дневного разворота». Сейчас новости на «Эхе», а потом мы продолжим.

И. Воробьева: 15:35 в столице, продолжается «Дневной разворот». Яков Широков, Ирина Воробьева и «Персонально ваш», так называется наша рубрика, а в гостях у нас по Скайпу экономист Сергей Алексашенко.

Я. Широков― Сергей Владимирович, продолжая тему освоения, но немножко уйдя вбок: а вы следили за тем, как проходили акции дальнобойщиков на прошлой неделе, и вообще за тем, что разворачивается вокруг этой системы «Платон»?

С. Алексашенко― Я смотрю за новостями на эту тему. Пока их, к сожалению, не очень много. Больше, скажем так, фактов проявления недовольства, разговоров о том, что это ломает бизнес, что это противоречит интересам, что вот-вот начнутся какие-то массовые акции. Но вот самих таких массовых акций нам – может быть, я ошибаюсь – мне кажется, что их пока не очень много.

Я. Широков― Я напомню, в среду они были в регионах, кое-где они вышли, фуры, где-то они стояли в пикетах, что называется, где-то ехали крайне медленно, соблюдая скоростной режим. Я, кстати, скажу, что вот вечером в среду, уже ночью, я ехал по Ярославскому шоссе и видел, как эти фуры медленно двигались в сторону Москвы, действительно, было достаточно трудно проехать, и на Ярославском в час ночи наблюдалась определенная пробка.

Меня вот другое интересует. Наши дальнобойщики, они вообще способны сорганизоваться в какую-то команду и провести подобную протестную акцию в больших масштабах, чтобы как-то заставить правительство подумать еще раз?

С. Алексашенко― Яков, способны они или не способны, мы с вами увидим. По состоянию на сегодня они пока не способны. Но мне кажется, что они, в общем, и в основном индивидуальные предприниматели, их ничто не объединяет.

Относительно того, что вот эти акции, которые проводились, которые вы видели — мы же с вами телевизор смотрим иногда, и не только Первый канал. Очень часто, скажем, проходят акции протеста, например, аграриев во Франции. Вот когда они просто выезжают своими тракторами на дороги и едут со скоростью 1 км/ч, просто стоят – там, кто-то сломался, и начинают его все дружно ремонтировать, да? Что вообще блокирует все движение. И вот таких акций я пока не видел. Поэтому, да, конечно, есть акции… опять, с точки зрения масштабов российской экономики они незначительны. Мне кажется, властям пока не о чем беспокоиться.

Я. Широков― Ну, а вот когда примерно это может, введение вот этой платы, ударить, что называется, по простому покупателю? Примерные сроки вот хотя бы.

С. Алексашенко― Ну, вот смотрите, пока единственное, как это может ударить по рядовому покупателю – это то, что есть высказывание представителей больших торговых сетей, что вот это заставит их пересмотреть графики движения, у них появятся ограничения, экономически нужно будет платить больше за доставку товаров. Но, с другой стороны, я, честно говоря, не думаю, что вот введение самой платы за проезд, если она будет взиматься и все будут ее платить… Смотрите, фура везет, предположим, 5 тонн молока или молочных продуктов. И заплатит она за движение пусть даже тысячу рублей. Вы делите тысячу рублей на 5 тонн молочных продуктов и понимаете, что удорожание каждой конкретной пачки творога, масла или пакета молока будет не очень большим. Поэтому вот сказать, что само по себе введение платы за проезд, оно ударит вот по качеству жизни, по уровню жизни, по имущественным интересам всего остального населения – это неправда.

Это ударит, конечно, по дальнобойщикам, которые, как я сказал, они в основном все-таки ведут такой индивидуальный бизнес, каждый работает сам по себе, и для них эта тысяча рублей, они должны ее от себя оторвать. Потому что добиться от грузоотправителей, от владельцев грузов компенсации будет крайне-крайне тяжело. Потому что каждый с теми же самыми торговыми сетями переговаривается один на один.

И. Воробьева― И раз уж заговорили про молочную продукцию, правда немножко не в том ключе, но тем не менее. Про молочную продукцию тоже есть некоторые новости. Проверка Роспотребнадзора в этом году показала, что российская молочная продукция качественнее импортной. И, кроме того, проверки выявили около 60 тонн фальсифицированной молочной продукции. Про качество я хотела спросить. Ну что, все-таки импортозамещение таки работает, получается?

С. Алексашенко― Ира, я вот, ну, не знаю, можно верить Роспотребнадзору или нельзя. Вот если бы это была независимая организация, представляющая интересы потребителей, работающая под эгидой Общества потребителей и эта организация проводила бы экспертизу, я бы ей доверял. А когда это Роспотребнадзор, который может в воде Боржоми найти какие-нибудь химически вредные вещества или пестициды в грузинском и молдавском вине, а в российском портвейне ничего не найти, у меня как-кто степень доверия к ним падает. Вспомните, сколько там, где-то пару месяцев, три месяца назад, четыре месяца назад была – вот не помню, может, чуть меньше – информация того же Роспотребнадзора, что они проверили российские сыры, из которых три четверти или две трети вообще не могут быть названы сырами, потому что там нет жиров животного происхождения.

И. Воробьева― Сырный продукт это называется.

С. Алексашенко― Это же и есть молочные продукты. Сегодня в одной из газет я прочитал, что, оказывается, вот пока производители российского молока могут выбирать технические условия, по которым работать – российские или технические условия Таможенного союза.

Это заканчивается, с 1 января 2016 года нужно перейти на технические условия Таможенного союза. Они более жесткие. Оказывается, российские производители молока могут сдавать молоко от коров, больных лейкозом, а по стандартам Таможенного союза это нельзя. Вот я не являюсь специалистом в ветеринарии, не очень хорошо понимаю, в чем там опасность от коровы, больной лейкозом, и как это сказывается на качестве молока, но понимаю, что все-таки более жесткий стандарт, наверное, как-то лучше защищает меня как потребителя.

Поэтому утверждать, что российские товары – так, голословно – они лучше, чем все импортные – ну, слушайте, если вы запретили импорт хороших молочных продуктов из стран Европы, из Новой Зеландии, из Австралии, из Америки, из Канады, где вообще-то качество молочных продуктов лучшее в мире, и заменили их молочными продуктами из Египта, Турции, Китая, Вьетнама, Филиппин, Индонезии, Индии и других стран, где в большом количестве растут пальмы – ну, я готов поверить, что российские молочные продукты в таком сравнении окажутся лучше. Но просто всегда надо понимать, с чем мы сравниваем. Мы выбираем лучшее среди худшего? Ну, нужно ли этим гордиться, что наш сыр ровно потому, что у нас на Алтае не растут пальмы, и там нет пальмового масла, там российский сыр алтайского производства лучше, чем индийский сыр, где пальмы растут.

Кстати, алтайский сыр очень хороший, я его очень люблю. Если он хороший, то он хороший. Правда. Со времен Советского Союза помню, и вот каждый раз, приезжая в Москву, обязательно покупаю себе небольшой кусочек алтайского сыра, с удовольствием его съедаю.

И. Воробьева― Прекрасная реклама алтайского сыра. Я, кстати, очень рада, что вы об этом заговорили, я тоже как раз хотела сказать, что в России все-таки есть регионы, где производят хорошие, правда, качественные продукты.

Еще две новости, которые я бы хотела увязать между собой, поэтому придется немножечко меня послушать.

За последние несколько месяцев россияне стали заметно больше доверять банкам, об этом свидетельствуют результаты опросов ВЦИОМ, доля респондентов, которые считают, что свободные деньги сейчас лучше положить в банк, выросла с августа по октябрь с 33% до 40%.

И одновременно с этим вторая новость, которая пришла буквально несколько минут назад. Глава Сбербанка Герман Греф сказал о том, что нынешняя ситуация в банковской системе – это масштабный кризис. Таким образом он оценивает эту ситуацию. Он говорит о том, что то, что мы видим сейчас – это масштабный кризис: нулевая прибыль, рост резервов, ЦБ очищает систему от банков, следующий год также будет непростым.

Я. Широков― И добавлю. Тут еще расширение было одно: за последние 20 лет это самый тяжелый затяжной кризис в банковской системе.

И. Воробьева― Сергей, как-то прокомментируйте, пожалуйста, и то, и другое.

С. Алексашенко― Смотрите, давайте начнем с населения. Здесь немножечко проще. Я видел эту новость ВЦИОМа, и там сравнивается это, условно говоря, с августом, что в августе 33% населения. Вопрос так: что сейчас лучше делать – нести деньги в банк, или забирать деньги из банка? Вот, собственно, знаете, как, в социологии очень важно, как сформулирован вопрос.

И в августе, когда рубль стремительно дешевел, то население говорило: нет, слушайте, нужно деньги забирать и срочно тратить. Сейчас вот рубль застабилизировался, и население говорит: нет, сейчас можно не тратить, сейчас можно принести, на процентных ставках что-то заработать.

Поэтому, население достаточно конъюнктурно реагирует на то, что происходит вокруг него, и это лишний раз говорит о том, что наше население экономически грамотно, и следит в том числе и за процентными ставками, за уровнем инфляции.

Но о чем не говорит данный опрос ВЦИОМа – на самом деле у нас же сбережения существуют примерно у трети российских семей. То есть, вообще вот мне интересно, кого опрашивали эти эксперты ВЦИОМа – людей, у которых есть сбережения, или людей, у которых сбережений нет, да? То есть, если две трети страны сбережений не имеет, то для них этот вопрос вообще никакого значения не имеет. Но вот опять, я ничего удивительного в этом не вижу, тем более, что нужно понимать, что основная часть российских вкладчиков, они попадают под систему гарантирования вкладов. И вот этот вот миллион рублей, который государство гарантирует через систему страхования вкладов, позволяет тебе, вообще говоря, практически не задумываться о том, в какой банк ты деньги несешь, самое главное, чтобы у него была лицензия АСВ, лицензия на привлечение вкладов населения. Ну, и дальше ты просто считаешь, вот если рубль стабильный, значит, можно положить и немножко на процентах заработать. Если рубль падает, то нужно посчитать, может быть, найдешь какой-нибудь импортный товар, который подешевле. Это о населении.

А то, что касается банковского кризиса, я готов согласиться с Германом Грефом, и действительно считаю, что в банковской системе идет такой масштабный кризис, он, наверное, менее болезненный для населения по многим причинам, чем, например, банковский кризис 98-го года, когда крупные банки рушились, и когда не было системы гарантирования вкладов.

Но с точки зрения банковской системы, конечно, это очень тяжело, потому что банковская система, она ведь реагирует очень хорошо на то, что происходит в экономике. Ведь если в экономике спад, если в экономике стагнация, то банкам не на чем зарабатывать. По большому счету, банковская статистика показывает, что общий объем кредитов, которые выдают банки, он не растет, задолженность населения снижается. То есть, население на самом деле предпочитает гасить задолженность, а то, что идет увеличение кредитов предприятий – ну, похоже, что это идет переоформление старых долгов и перевод накопленных процентов в тело долга.

А вот если посмотреть на статистку прошлого кризиса, там, 2008— 2009 годов, то, вообще-то говоря, рост кредитов, рост активности в банковской системе начался только летом 2010 года. то есть, экономика начала расти во втором квартале 2009 года, а только через год вот этот рост дошел до банковской системы. И поэтому то, о чем говорит Герман Греф, вот судя по финансовым результатам, Сбербанк чувствует все это дело по полной программе, и у него прибыль существенно меньше, и у него кредиты не растут. То есть, банк предпочитает, что называется, не давать кредитов, если он не видит шансов на их возвращение, то, в общем, конечно, банковская система в целом будет находиться во все более и более сложной ситуации, и этот процесс будет продолжаться. Сложная ситуация сохранится еще несколько кварталов. Ну, да, это так.

Но с точки зрения населения – ну, опять, это, вы знаете, как – у кого щи пустые, а у кого жемчуг мелкий. Вот население этого банковского кризиса, как ни парадоксально, оно практически не ощущает.

И. Воробьева― Мне просто интересно, мы говорили, мне кажется, уже в эфире «Персонально ваш» о том, как чиновники принимают решения, говорить, заявлять какие-то вещи относительно экономики. Просто когда Герман Греф внезапно говорит про масштабный банковский кризис, это, видимо, означает, что там действительно все очень плохо, раз он решился уже сказать это в паблике.

С. Алексашенко― Ну, не надо преувеличивать. Во-первых, Герман Греф не чиновник, давно уже такой коммерческий банкир, он любит и умеет ярко и образно говорить и не стесняется в своих оценках. У него достаточно хорошая аналитическая служба в банке, вот которая анализирует ситуацию, и конечно, она ему об этом говорит.

Ну, поэтому, знаете как, здесь Герман Греф он каких-то таких секретов не раскрывает особых. Ну, если, там, я не знаю, может, конечно, в Центральном Банке или в Минфине об этом не знают, что у нас в банковской системе кризис. Ну, вообще-то говоря, все банкиры, которые работают на рынке, практикующие банкиры, они очень хорошо понимают, что ситуация в банковской системе сильно неблагополучная.

Я. Широков― Я так понимаю, нам еще предстоит наблюдать падение рубля, потому что вот сегодня опять было сообщение, что средняя цена барреля нефти марки Brent опустилась ниже 40 долларов впервые с 2009 года. Я так понимаю, что перспективы не самые облачные впереди.

С. Алексашенко― Яков, вы не пугайте наших слушателей. Речь идет о цене нефти корзины ОПЕК.

Я. Широков― Да.

С. Алексашенко― Это не российская нефть, там, и нефть Brent, она там как раз немножечко выросла, она пару дней назад была 43 доллара, а сейчас она 45 долларов, поэтому, граждане, упокойтесь, не бегите пока никуда.

Ну, как, вот банальная фраза, что российская экономика, в том числе российский рубль, сильно зависит от цены на нефть, ее даже уже как-то стыдно повторять, ее уже все говорят и все знают. Я думаю, что, конечно, у российского рубля шансы на укрепление и даже на стабилизацию своего курса в среднесрочной перспективе, там, на год, на полтора, очень невелики, но это или повышение цен на нефть, такое, причем, сильное повышение цен на нефть, не знаю, там, 60, 70 долларов за баррель, ну, или это какое-то такое экономическое чудо, что вдруг там российская экономика начнет расти со скоростью, там, 5-6-7% годовых.

Вот, ну, почему еще рубль должен укрепляться? Последние данные Росстата говорят о том, что экономика упала на дно и перестала падать, но и не растет. Вот почему рубль должен в этой ситуации укрепляться, когда все торговые партнеры – и Европа, и Америка, и Китай, и Африка, и Вьетнам – все растут, а российская экономика не хочет этого делать. Поэтому, конечно, хорошее будущее рублю обещать сложно.

Я. Широков― Но вообще есть какие-то предсказания, попытки спрогнозировать, что будет решено на Венском саммите ОПЕК декабре? Или все останется, что называется, в текущем положении?

С. Алексашенко― Яков, из того, что читаю я, мне кажется, что все останется в текущем положении, потому что ключевая – позиция Саудовской Аравии. По большому счету это единственная страна, которая может изменить ситуацию с точки зрения предложения: или увеличить предложение нефти, или уменьшить предложение нефти. Саудиты достаточно жестко стоят на позиции, что мы будем биться за свою долю на рынке, и мы готовы играть на понижение цены дальше, пока вот производители с высокой себестоимостью не будут уходить.

Ну, и надо сказать, что по большому счету, некоторые результаты этого есть. Если посмотреть на динамику производства нефти в США, то с апреля месяца за полгода производство нефти в США упало примерно на 400 тысяч баррелей в день, что достаточно много. Конечно, не сильно, но с учетом того, что превышение предложения над спросом составляет от полутора до двух миллионов баррелей в день – ну, в общем, не очень много, но, там, треть или четверть – это превышение, оно куда-то с рынка исчезло. Ну, а с другой стороны, мы видим, что с Ирана санкции сняли, с нового года иранская нефть увеличит предложение на рынок. Поэтому я пока не вижу, почему саудиты должны изменить свою точку зрения.

И. Воробьева― Возвращаясь к Сбербанку, наш слушатель SWK пишет: «Греф просто очень хочет, чтобы несли деньги в Сбербанк во время кризиса, ведь именно туда и несут». Прав наш слушатель?

С. Алексашенко― Понимаете, Сбербанк обречен на то, чтобы к нему несли деньги, потому что это крупнейший банк страны с наибольшей сетью. В него несет деньги российское население пожилого возраста, пенсионеры, и вот с чем с чем, а с привлечением денег населения у Сбербанка точно нет проблем. И не думаю, что заявление Германа Грефа, то или иное, всерьез влияет на решение россиян, в каком банке хранить деньги.

Я. Широков― И тогда еще одна тема, которая касается не всех россиян, но многих автовладельцев. Вот у нас сегодня была новость в газете «Ведомости» о том, что крупнейший российский автодилер компания «Рольф» начинает торговлю внедорожниками от УАЗа, совершенно неожиданно. Но вот говорят, что хорошо расходятся. Это такой тоже антикризисный пакет получается?

С. Алексашенко― Ну, вы знаете, как – все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливы каждая по-своему. И понятно, что на падающем рынке продаж автомобилей – падение превышает 35% – крупнейшие игроки пытаются как-то свои потери минимизировать, и насколько я смотрю за стратегией «Рольфа» последние года 3-4, может, даже с прошлого кризиса, они так постепенно диверсифицируют свою продуктовую линейку, и выходят в новые, новые ниши. Ну, я думаю, что вообще продажа российского… если я не ошибаюсь, у «Рольфа» вообще не было никаких российских машин, соответственно, начало продажи российских машин для них такое вот стратегически знаковое решение. Я думаю, что они всерьез его просчитали и поняли, что это может усилить их позиции на рынке, то есть, вот опять, да, я считаю, что это одна из лучших, наверное, компаний на российском автомобильном рынке, и то, что они делали последние 5 лет, мне нравилось. То есть, я считаю, что у них по большому счету таких ошибок не было. Посмотрим, что будет в этот раз.

И. Воробьева― К сожалению, заканчивается время персонально вашего, в смысле, персонально нашего, и вообще рубрики «Персонально ваш». Спасибо огромное – говорим мы нашему постоянному гостю этой рубрики экономисту Сергею Алексашенко.

С. Алексашенко― Спасибо.

И. Воробьева― До встречи через неделю. А «Разворот» будет продолжен.

Метки: банки, безопасность, бизнес, власть, Путин, Россия, Росстат, Сбербанк, Сирия, теракт, терроризм, Франция, экономика