Тимофей Бордачев: Удар по Югославии стал пиком могущества Запада, но и моментом, с которого оно пошло на убыль
| Профиль
20 лет назад в Европе впервые после 1945 года началась настоящая война. Военно-воздушные силы НАТО начиная с 24 марта наносили ракетные и бомбовые удары по территории и различным объектам Югославии.
Для России натовская агрессия, а это была именно агрессия, стала настоящим шоком. И неудивительно, что события 20‑летней давности и сейчас вызывают такой эмоциональный накал. Москва весной 1999‑го испытала, наверное, самое сильное геостратегическое унижение за всю свою постсоветскую историю и реабилитироваться смогла только через 16 лет в Сирии. В свою очередь, Запад во главе с США оказался на вершине своего могущества и сплоченности. Такой сплоченности не было уже во время вторжения в Ирак (2003 год), а если говорить о масштабах, то Ливия (2011 год) была в сравнении с Югославией просто мелкой хирургической операцией. Разбомбив Югославию, США и их союзники по НАТО четко дали понять, что они не просто выше закона, а они сами и есть закон, по сравнению с которым Устав ООН – просто бумажка. Поэтому эмоции понятны.
Но было бы, видимо, фатальным аналитическим упрощением начинать и заканчивать рефлексию косовской истории обвинением Запада, пусть и совершенно справедливым. Для того чтобы оценить место произошедшего в международной истории и истории самого Запада, нужно более пристально посмотреть на контекст, в котором все происходило. Изучение этого контекста позволит понять и объективные причины развития событий по грубо военному сценарию, и судьбу самого НАТО – наиболее совершенного военного блока в истории человечества. И, кроме того, понять, что помимо унижения означала косовская кампания НАТО для России. Есть основания думать, что именно война против Югославии стала отправной точкой к тем хаосу и стратегической фривольности, которые международные отношения переживают сейчас.
Выдающийся британский историк Эдвард Карр писал в 1939‑м: «В той степени, в какой предполагаемая гармония интересов хоть сколько-нибудь приближается к реальности, она создается подавляющей силой привилегированной группы, что является прекрасной иллюстрацией к тезису Макиавелли о том, что мораль есть продукт силы». В тех условиях, в которых США и их союзники находились 20 лет назад, они были этой привилегированной группой и просто не могли поступить иначе. Во‑первых, потому что действительно считали действия сербских сил безопасности в Косово совершенно недопустимыми. Уровень насилия, достигнутый в крае уже, не мог сохраняться, не нанося ущерба репутации западных политиков в глазах их собственных избирателей. Вашингтон и европейские столицы могли закрыть глаза на зверства, творившиеся в первой половине 1990‑х в далекой Руанде. Но игнорировать происходящее на европейской территории, которую после конца холодной войны старательно позиционировали, как «рай на земле», было нельзя.
Во‑вторых, США и их союзникам действительно надо было показать потенциальным конкурентам в лице России и Китая всю степень своего военно-политического могущества и одновременно презрения к унаследованным от другого исторического периода международным правовым нормам. Устав ООН был документом, который создавался в эпоху равноправия взаимного признания держав с разными социальными системами и предполагал некую степень справедливости для всех. После поражения СССР в холодной войне, а именно так в США восприняли лишенную всякой рациональности горбачевскую капитуляцию, Устав ООН уже не мог оставаться в неизменном виде. Но и реформировать его, как и ООН в целом, было нельзя. Оставалось просто не уважать. Чем Запад последовательно и занимался все эти годы. Победитель должен был брать все и делал это без оглядки на какие-либо нормы и приличия.
Надо сказать, что фокус с демонстрацией военного могущества тоже удался. Во время одного из ударов было разбомблено посольство КНР – по официальной версии из-за того, что американцы пользовались старыми картами Белграда. Пекин этот вопиющий инцидент «проглотил», приняв денежную компенсацию. Россия несколько лет вела себя очень тихо и даже ставила вопрос о вступлении в НАТО. После, заметим, беззаконного разгрома блоком Югославии. Вполне обоснованно даже предположить, что, не будь уничтожения Югославии, Россия и в меньшей степени Китай выступили бы против тотального верховенства Запада в мировых делах гораздо раньше, чем это случилось. Можно сказать, что пресловутый «момент однополярности» как раз и достиг своей кульминации весной 1999‑го, мелькнул всполохом взрыва в белградском небе и затем угасал вплоть до 2003 года, когда раскол произошел уже в рядах самого Запада, а Франция и Германия при поддержке России выступили против намерений Буша-младшего под надуманным предлогом вторгнуться в Ирак. Но в 1999‑м все европейцы были удовлетворены и даже с энтузиазмом отнеслись к идее разобраться с Югославией. Не случайно, что статистически число самолетов ВВС Франции, принимавших участие в агрессии, составило порядка 81 и отставало только от США (480), значительно опережая, например, Великобританию.
И это связано с третьей объективной причиной для той войны – ведущие европейские державы готовились к коренным реформам евроинтеграции – задумались о принятии Конституции для Европы, расширении на Восток и введении в наличный оборот евро. Такие масштабные изменения не могли осуществляться в условиях, когда на европейской земле оставалось бы суверенное государство, политика которого определялась не из Брюсселя, Берлина или Парижа. Поэтому для Жака Ширака или Йошки Фишера эта война была войной за будущее Европы. Той Европы, которую они видели. А американцев просто пригласили, как крепкого родственника, когда нужно передвинуть из комнаты в комнату шкаф.
Впрочем, для самих США рациональность агрессии против Югославии тоже не ограничивалась соображениями глобального престижа и доминирования. Союзников по НАТО в буквальном смысле «повязали кровью», рассчитывая на полную лояльность в будущем. Хотя, как мы теперь знаем, вышло не так, чтобы особенно убедительно. Ведущие европейцы продолжили цепляться за свою относительную стратегическую автономию. Делают они это и сейчас, после того как сами же ее серьезно ограничили, ввязавшись в конфликт с Россией вокруг Украины. США же получили в Восточной Европе совершенно однородное политическое пространство с весьма лояльными элитами. Включая, если совсем честно, и Сербию, стратегическое будущее которой с Евросоюзом и НАТО.
Другими словами, то, что страны Запада сотворили 20 лет назад с Югославией и международным правом, было абсолютно неизбежно и, оставаясь в пределах дисциплины, которая называется «международные отношения», не подлежит моральному и формальному осуждению или оправданию. И мораль, и право относительны условий и обстоятельств и не могут рассматриваться как абсолютные или объективные величины. Уже не говоря о таких институтах международной безопасности, как ООН или ОБСЕ, о значении которых в мировых делах после разгрома Югославии даже говорить было бы странно.
Но в действительности проблема гораздо масштабнее. Агрессия НАТО против Югославии снесла любые существовавшие в международном сообществе субъективные самоограничители действий держав внутри и вовне. Она запустила процесс погружения мировой политики в хаотичное состояние и сделала его необратимым. Сила опять стала единственным регулятором в отношениях между государствами. И вопрос был уже не в том, вернется ли силовая политика на первое место, а когда и как это произойдет. Случилось это, как только стала распадаться силовая монополия держав status quo, т. е. США и их важнейших союзников.
Агрессия против Югославии стала самой масштабной и неизбежной попыткой США утвердить свое мировое господство «железом и кровью». И она же оказалась отправной точкой размывания этого господства. По легенде, в первой половине 1990‑х председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл парировал претензии госсекретаря Мадлен Олбрайт на тему «Зачем нам самая сильная армия, если мы ни с кем не воюем?» репликой: «Поэтому и не воюем, что у нас самая сильная армия. Будет нужда воевать – значит, уже не самая сильная». С Югославией пришлось воевать и потому, что этого хотели субъективно, и потому, что иначе она мирового гегемона не слушалась «по-хорошему».
Драматическими стали последствия войны против Югославии и для НАТО. Блок пережил еще несколько эпизодов расширения и провел ряд военных операций, самой значительной из которых была афганская 2001–2014 годов. Однако постепенно альянс утратил свою природу и функцию политической организации развитых демократий Запада. В значительной степени – как результат включения в альянс государств, военное значение которых было уже настолько ничтожным, что непонятно, о чем с ними вообще можно разговаривать.
Эпизод с президентом Трампом, грубо отталкивающим в сторону черногорского премьера, – наглядная иллюстрация того, во что превратился некогда респектабельный альянс солидных джентльменов, противостоявших советской угрозе. НАТО превратился в престижный клуб, участие в котором – это своеобразный «знак качества» для государств. Но вскоре и это качество было утеряно, уж слишком сомнительные участники в нем появились. И это не только всякие мафиозные Албании и Черногории. Еще больше вопросов в последние годы вызывает стремительно дрейфующая в неопределенном направлении Турция.
Даже конфликт с Россий не смог оживить НАТО в должной степени. В первую очередь потому, что для большинства европейских стран альянса он имеет совершенно гипотетический характер. НАТО, безусловно, сохранится и даже будет производить заявления и военные маневры. Но как уникальный военно-политический институт, совмещающий в себе гражданскую и чисто военную составляющие, как эксперимент углубленного и систематического сотрудничества наций в такой сложной сфере, как национальная оборона, он интереса уже не представляет. Просто потому, что там нет сотрудничества, а есть совокупность символов и частных эпизодов взаимодействия на политическом и полевом уровне.
Что же касается России, то она не оказалась исключением в том, какие уроки извлекла из оказавшейся неизбежной югославской трагедии. Во‑первых, в стране окончательно убедились, что центральную роль в разрешении споров играет сила, а единственный ее ограничитель – умеренность в применении. Во‑вторых, несмотря на то, что российские официальные представители еще несколько лет говорили о верховенстве международного права, интерес к нему постепенно угасал и окончательно растворился в политической и военной целесообразности к февралю 2014‑го. Последним призывом одуматься и вернуться в цивилизованное поле стала знаменитая речь президента Путина на конференции по безопасности в Мюнхене в 2007 году. И, наконец, в мире, где власть рождает винтовка, а не что-то другое, Россия должна полагаться только на себя. В случае проявления слабости снисхождения или попыток договориться не последует. А стало быть, есть надежда, что страшные стратегические ошибки конца 1980‑х и начала 1990‑х повторены уже не будут.
