«РОССИЙСКИЙ ПУТЬ — ЭТО ПУТЬ НЕСКОЛЬКО ИСТЕРИЧЕСКОГО БРОСАНИЯ ИЗ ОДНОГО ЦИКЛА В ДРУГОЙ»
«Россия все-таки фасадом развернута к западной цивилизации. Вполне договороспособна»
Е. Бунтман: Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». И в гостях у нас сегодня писатель, журналист Дмитрий Быков. Дмитрий Львович, здравствуйте.
Д. Быков: Здравствуйте, Евгений Сергеевич.
Е. Бунтман: Давайте начнем с Афганистана. История буквально творится на наших глазах. Как и в любой другой отрезок времени, впрочем. Позиция России по отношению к движению Талибан*, сразу оговорим, что это движение террористическое и запрещенное на территории РФ. Мы неизменно должны эту приписку делать. Позиция России – она какова по вашему мнению? Циничная. Справедливая.
Д. Быков: …Сегодня надо быть чудовищно недальновидным политиком, чтобы этой позицией не воспользоваться. Я абсолютно уверен, что пользоваться этой позицией Россия будет в ближайшие 5, а то и 10 лет. Потому что Россия — это такой волк-оборотень, который одинаково успешно бывает и волком, и человеком… Она может, с одной стороны, великолепно контактировать с Талибаном, запрещенным, разумеется, в РФ, что уже многократно подтвердил Сергей Лавров. Кстати, за 5 минут до нашего эфира я прочел новость о том, что Россия выразила удовлетворение политикой и позицией Талибана, запрещенного на ее территории. И это очень значимо. С другой стороны, Россия все-таки фасадом развернута к западной цивилизации. Вполне договороспособна. Я очень хорошо помню, как в 1992 году замечательный питерский искусствовед Глеб Мочалов мне сказал: «Ну вот теперь СССР нет на карте мира, и западный мир окажется лицом к лицу с радикальным исламом». Это действительно так. Проблема в том, что Россия всегда Советский Союз выполнял посреднические функции между самыми радикальными движениями третьего мира. Которые он подкармливал. Иногда это были режимы людоедские, причем иногда в гастрономическом смысле. А не только в социальном. А с другой стороны, мы были вполне себе приняты в клуб западных держав. И это промежуточное, как сейчас сказали бы – геополитическое, географическое положение России – оно уникально удобно. Мы уникальный посредник. И в качестве этого посредника мы можем с обеих сторон требовать что угодно. Правда, тогда понятно, у Советского Союза была прямая корысть. Когда оно, это государство подкармливало автоматами Калашникова, разнообразной гуманитарной помощью так называемые режимы третьего мира. Оно надеялось на их социалистическую ориентацию. Сейчас социалистическая ориентация неактуальна. Но мы можем надеяться на то, что у них есть с нами какая-то внутренняя кровная близость. Проблема в том, что режим России — это такой режим постмодернистский. Наши, говоря о духовных скрепах, сами в них не верят. А в Талибане, запрещенном на территории России, подозреваю, к религии относятся серьезно. Но одно бесспорно – что презрение к человеческой жизни нас роднит. Поэтому сущностно мы с ними, а одеты при этом по-европейски.
Е. Бунтман: Почему Россия не сделала этого выбора с «Исламским государством», не подружилась в свое время, а стала его бомбить. Которое тоже запрещено на территории РФ.
Д. Быков: То, что творил ИГИЛ*, запрещенный, разумеется, на всех территориях — все-таки гораздо радикальнее, чем то, что делают талибы. И в принципе ИГИЛ — организация уже совершенно откровенно людоедская. Тут что важно подчеркнуть. Я думаю, что слово «Талибан», пока запрещенное в России, оно со временем станет политическим обозначением очень важного режима. Когда не привились, пока еще не привились условно западные ценности – происходит такой реванш архаики. Этот реванш архаики будет в исторической науке называться Талибаном, пока еще запрещенным в России. Вот то, что такое Талибан – это такой, если угодно географический и политический ресентимент. В тех случаях, когда западные ценности оказались для страны трудноваты, взрословаты. Может быть органически неприемлемы. Простите уж мне такой эссенциализм. Такое тоже бывает. В любом случае мне кажется, что в отдаленном будущем термином Талибан, который тогда будет разрешен – будут обозначать режимы, вернувшие после временного отступления. Режимы традиционалистские, и по сути своей реваншистские. В этом смысле у чекистской мести, которая осуществляется в России сегодня, 1991 год, сейчас многие вспоминают – вот они отомстили. Это очень сопоставимо с тем, что делает запрещенный пока Талибан в Афганистане. Проблема в одном – успевает вырасти поколение людей, как бы взращенное на западных ценностях. Так вот, мой добрый совет всем: разделять западные ценности хорошо, имея западное гражданство. Иначе тебе придется цепляться за шасси улетающего самолета. Эта позиция не только неудобная, но очень унизительная. В сущности, вся российская оппозиция находится сейчас в положении людей на кабульском аэродроме. Только одно я хотел бы сказать. Многие говорят, что мои прогнозы редко сбываются. У меня в 18-м году вышла книжка стихов «Бремя черных». Найдите, стихотворение «Бремя черных». Оно широко представлено в сети. Почитайте и вы увидите, как буквально оно сбывается сегодня в Афганистане. Стыдно себя хвалить, но кто же похвалит, Женя.
Е. Бунтман: Про уход американцев. Вы говорите, цепляются за шасси. Но вы знаете, одна из главных вещей, которые я вспоминал. Понятно, что есть фото бегства из Сайгона, книги. И вот есть…
Д. Быков: На крыше отеля…
Е. Бунтман: И есть роман «Сочувствующие», который написал человек, бежавший из Вьетнама после взятия Сайгона. Северо-вьетнамскими, вьетконговскими формированиями. И там описано ощущение от предательства, люди, которые поверили в американскую мечту, в военное присутствие американцев. Здесь произошло предательство. Или нет?
Д. Быков: Предательства никакого нет. Потому что никто не обещал установить в Афганистане американский строй. Предательство, понимаете, тогда нам пришлось бы говорить о предательстве Хонеккера, которое осуществил Советский Союз. Меняя резко свои установки в Восточной Европе. В политике нет морали. В политике есть интересы и горе тому, кто надеется на любовь и преданность самых моральных, самых религиозных западных цивилизаторов. Понимаете, проблема в том, что любой Робинзон с острова рано или поздно вернется в город Йорк. Он, конечно, попробует научить Пятницу, чуть ни сказал — пьяницу, научить Пятницу как-то воздерживаться от каннибализма. Он попытается объяснить ему Христа, попытается сделать из него белого человека. Но черного дикаря не отмоешь добела. В какой-то прекрасный момент за Робинзоном приходит Брик, у Дефо забирает Пятницу с собой. Но в реальности Пятница, как правило, остается. И тут его поглощает, простите за каламбур – среда. Это довольно серьезная проблема. Поэтому еще раз подчеркиваю, если вы хотите разделять западные ценности – позаботьтесь сначала о гражданстве.
Е. Бунтман: Не станет ли это примером для других стран и не рассчитывать на внешнюю поддержку. Ни на американцев, ни на Россию.
Д. Быков: Вся украинская печать переполнена сегодня разговорами о том, что нельзя надеяться на западную поддержку. А много ли помогла западная поддержка Белоруссии? А много ли вообще может изменить в Европе западная поддержка в Восточной Европе, например. Давайте говорить откровенно. Свободу не подарят, за вас вашу работу никто не сделает. И по большому счету, не сделала ли Россия уже на самом деле всего возможного для того, чтобы у Запада исчезли последние иллюзии на ее счет. С чего бы это Западу вмешиваться в государственные дела ядерной державы. Устанавливает он свои представления о свободе слова. Давайте предоставим России идти собственным путем и делать собственный выбор, что они давно уже ей предоставили по факту. Я просто лишний раз напоминаю, что сегодня как раз положение России оно должно некоторой степени превосходно. То, что Запад у нее в заложниках. Россия может стать переговорщиком с Талибаном, у Байдена это не получится.
Е. Бунтман: Чуть продолжим тему Афганистана. От нее никуда не уйдем. Интересно как сложится судьба интеллигенции афганской. Есть ли у Афганистана свои Салман Рушди, Маржан Сатрапи. И так далее. Люди, которые в последние годы были известны как деятели культуры, искусства.
Д. Быков: Ну, конечно, я хочу напомнить, что Нур Мохаммад Тараки был вообще прозаиком довольно сильным. Его роман «На заработки» был в России тогда переведен. Как раз то, что интеллигенция в Афганистане есть и она довольно влиятельная – это ни для кого не вопрос. Тут вопрос в том, что насколько оправдано так называемое прогрессорство. Ведь сила архаизма – назовем их так, сила архаики – она активизировалась в Афганистане именно после того, как Россия попыталась установить там не скажу марионеточный, условно говоря, близкий ей классово режим. И Америка здесь, Мария Захарова совершенно права, это очень справедливое указание, Америка в лице Рейгана поддерживала афганских моджахедов как борцов за свободу от советского вмешательства. Это было, не будем отрицать то, что действительно зафиксировано многократно. Поэтому радикализация афганской оппозиции она произошла не без советского влияния. И вот это лишний раз говорит нам всем, что, если Румата Эсторский в Арканаре начинает слишком усиленно помогать Будаху, судьба Будаха от этого становится только хуже. Сказали же Стругацкие: а если ты не можешь нам помочь, то уничтожь нас. А я не могу, сердце мое преисполнено любви, — произносил Румата в фильме. Это картина стала слишком сегодня актуальной. Кстати поразительно, когда вышел этот фильм, его поняли единицы. Я думаю, что сегодня популярность Германа в России будет даже больше, чем популярность этого романа. Потому что фильм — это экранизация афганской ситуации один в один.
Е. Бунтман: Вы сравнили с Россией людей, которые верят в помощь, а потом цепляются за шасси. Сегодня вынесли приговор Кире Ярмыш, пресс-секретарю Навального и автору нашумевшей книге на Non/fiction, ее приговорили к полутора годам ограничения свободы. Когда в прошлый раз был вынесен такой приговор Любови Соболь, Соболь уехала из России.
Д. Быков: …Не ограничивает свою свободу. Это было очень хорошим жестом.
Е. Бунтман: Уезжать или оставаться?
Д. Быков: Разумеется, то, что она уехала как эстетический жест — это превосходно. Подчеркиваю, я оцениваю это не с точки зрения правосознания, а как эстетический жест. Что мне кажется важным. Я знаю хорошо Киру Ярмыш, она талантливый писатель, хороший пресс-секретарь. Интересный человек. Мне представляется наиболее принципиальной одна проблема, о которой говорили и в последней программе «Особое мнение» с Крючковым, кажется. Является ли действительно российская эта нынешняя среда, российский политический строй органичным или это такой эксцесс. И дальше все опять вернется на западный путь. вот с одной стороны есть большой соблазн согласиться с Владимиром Пастуховым. Сказать, что Россия органически не приемлет свободы. С другой стороны, есть соблазн встать на мою позицию, которую я продолжаю поддерживать сам. Позиция, когда состояние России оценивается как особая форма свободы. Внешне это полное повиновение, внутреннее – абсолютное неприятие. Есть ли вообще нации, страны, принципиально негодные для свободы. Этот эссенциалистский вопрос, который сейчас волнует всех. Действительно ли то, что происходит с Россией это сегодня эксцесс такой Юлиан отступник или это ее возвращение к себе. Я бы сказал, что в силу именно промежуточности ее положения для России органично как приливы и отливы периодически становиться то человеком, то волком. Вот эта смена парадигм очень удобная штука. Потому что каждый человек в жизни успевает побыть врагом народа, слугой народа, пинаемым, травимым, побираемым, отмщающим. Мне кажется, что моя биография вообще устроена очень удобно. Я застал в молодости прекрасное время свободы, когда было хорошо делать карьеру. Потом вся моя зрелость прошла под знаком всеобщей ненависти и изгойства. А к старости мне будет дарован, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной. Этого я могу только пожелать всем.
Е. Бунтман: Дмитрий Львович, а есть какие-то критерии способности или неспособности стран к восприятию свободы.
Д. Быков: Есть. Могу сказать. Как ни странно, это эмоциональный фон. Вот если страна встречает свободу с радостью и облегчением, значит это для нее эссенциально. Если с тревогой и ужасом – значит это для нее неорганично. Я должен заметить, что в России периоды свободы всегда были довольно депрессивными. Эйфория была очень кратковременной. В феврале еще эйфория, а в апреле уже депрессия. 1917 год. Поэтому для России органична именно промежуточность. Но ее бессмысленно делить на запад и восток и проводить границу по Уральским горам. Потому что как только эта граница будет проведена – на запад и восток начнут делиться половинки. Это российская бинарность, вы можете распилить магнит, но у магнита опять будут два полюса. Россия такой всемирный магнит. Почему она и притягивает всех с такой силой. И надо уже наконец с этим смириться. Российский путь — это путь несколько истерического бросания из одного цикла в другой. Она бесценна для историка. Мы можем все на своем веку пронаблюдать. Закручивание гаек, раскручивание гаек.
Эйфорию свободы, эйфорию закрепощения. У нас историю можно писать, глядя в окно. И в этом наше главное преимущество.
Е. Бунтман: Но еще, наверное, вопрос в том, что такое свобода и свободные времена. Потому что с Россией может не так отчетливо, а с Афганистаном мы пока не очень понимаем.
Д. Быков: Женя, мы прекрасно знаем, что такое свобода. Не надо громоздить…
Е. Бунтман: Почему?
Д. Быков: Свобода — это состояние, когда не каждый и не все может с вами сделать.
Е. Бунтман: Был шахский Иран, потом в 1979 году исламская революция, которую значительная часть общества, беднейшая часть общества воспринимала как несомненную свободу.
Д. Быков: Иран — это немного другая история. Я могу говорить о России, потому что я в ней живу. Я прекрасно понимаю, кстати говоря, что это для меня было всегда очень странным делом, замечательно сказал Гейдар Джемаль. Что революция далеко не всегда приходит под знаменами свободы. Революция духа она противоречит человеческим представлениям о комфорте. Потому что исламская революция пришла под знаменами аскезы, а вовсе не свободы. Это совершенно особый случай. И о нем я думаю еще будут написаны тома и уже пишутся. Россия немного другой случай. Россия закрепощение встречает с такой эйфорией особого рода. Знаете, вы, наверное, часто испытывали чувство, когда возвращаешься из теплых краев в ноябре в Россию, видишь лицо пограничника, который не испытывает никакой радости при виде тебя. Потом выходишь в этот мокрый снег и дальше пытаешься вызвать таксиста, и никто никому не рад, все друг на друга орут. И на всех лицах такое горькое счастье. Да, я дома. Это состояние, описанное в последнем абзаце повести Стругацких «Парень из преисподней». Я дома, — думал Гаг, — толкал, матерился, отплевался. Я дома. Вот когда же после многих лет с повинной еще ты вернешься в этот мокрый снег и серые трущобы, тогда как старое вино меня по сердцу трахнет другое чувство, хоть оно любовью и не пахнет. Вот это не любовь. Это какое-то горькое счастье. С этим ощущением Россия плюхается в тоталитаризм. С нами иначе нельзя, нас можно только палкой, это наш путь. Потом она с такой же легкостью это сбросит и памятники все тоже сбросит. Если у вас была девушка, с которой вы были в отношениях лет 10, то, когда вы сходились с ней и когда расходились — вы испытывали одинаково сильные эмоции. Одинаково сильное счастье. Это разные счастья, но оно одинаково сильное. И да здравствует такая девушка. У меня такая девушка была.
Е. Бунтман: Я немного заслушался даже.
Д. Быков: Вы уже вспоминали, признайтесь.
Е. Бунтман: Признаюсь, Дмитрий Львович. И снег в ноябре, и слякоть, и горечь.
Д. Быков: И когда она возвращается — это такое же счастье, как и когда она уходит — между нами говоря.
Е. Бунтман: Весь последний год все больше закручиваются гайки, мы все время разговариваем с гостями, сначала говорили всерьез про выборы. Потом пришли к выводу, что все довольно безнадежно. Все безнадежно?
Д. Быков: Выборы интересны тем, что нарисовалась конфигурации 24-го года. Когда уже стало ясно, что Владимира Путина будут уравновешивать и отбелить радикальные патриоты. Люди, которые мечтают о мировой войне, о всеобщем господстве. Они может быть и не мечтают. Но они очень убедительно об этом говорят.
Е. Бунтман: Полминутки у нас.
Д. Быков: А я не буду называть этих людей. Давайте в эти оставшиеся четверть минутки помолчим, представляя себе их имена. Владимир Путин победит, потому что он не они.
Е. Бунтман: После перерыва мы с вашего позволения, Дмитрий Львович, еще продолжим разговор про выборы и про конфигурации. Не только про патриотов, но и про либералов антипатриотов, оппозицию, иноагентов и так далее.
НОВОСТИ
Е. Бунтман: Это программа «Особое мнение». Обещали про выборы поговорить. Вы говорили про то, какая возникает конфигурация в верхах. Избирателям что делать? Условно говоря, которые участвовали у «умном голосовании», которые надеялись на независимых кандидатов. За какую угодно партию, кроме «Единой России». Что делать?
Д. Быков: Знаете, у Мопассана есть моя любимая мысль: все дают писателю советы, как ему себя вести, и никто не скажет ему: поступайте в соответствии со своим талантом и темпераментом. Я не даю никаких советов. Я могу сказать только: поступайте в соответствии со своим талантом и темпераментом. Хочется вам участвовать в выборах – идите, участвуйте. Нравится вам «умное голосование» — давайте. Это все бесценный опыт. Вам будет о чем писать, когда опять все переменится. Хотите вы, например, демонстративно пролежать на диване и вспомнить поросенка Нах-Нах, который рекомендовал ко всем государственным инициативам относиться враждебно. Пожалуйста. То есть это, на мой взгляд, исключительно вопрос личных предпочтений. Вот как вам хочется — так и сделайте. Надо иногда делать то, что хочется.
Е. Бунтман: А вы следите за предвыборной жизнью оппозиционной?
Д. Быков: Примерно те два часа в день, которые у меня свободны от писания романа, — да, слежу. В остальное время я пишу книгу о столь отдаленном будущем, что она к современности не имеет никакого отношения.
Е. Бунтман: В эти два часа вы следите за немногими оставшимися оппозиционерами, которые не договариваются между собой. Никак не могут это сделать.
Д. Быков: Мне эти абсолютно уродливые навязанные споры: ехать, оставаться, участвовать, не участвовать, сотрудничать, не сотрудничать – они давно мне не интересны. Это споры, порожденные уродливой системой. В которой нравственного решения быть не может. Потому что сама эта система безнравственна. Это примерно, как спорить о нравственном поведении в советской прозе 70-х годов. Там нравственности нет. Нравственно то, что либо выгодно классу, либо невыгодно. Поэтому здесь хотят люди поспорить – пусть поспорят. А я вот кто-то гордо заявляет: а я не уезжаю. А кто-то гордо заявляет: а я уезжаю. А кто-то говорит: а я буду баллотироваться. А я не буду. Я, конечно, восхищаюсь очевидно мужеством Григория Михнова-Войтенко, который будучи священнослужителем, на эти выборы идет. Но огромное количество людей, которые не идут и не хотят и которые обсуждают поддерживать Брюханову, не поддерживать. Господа, какие вы в каком-то смысле счастливые, что можете себе позволить думать об этом. Я уже все больше и жизни и смерти.
Е. Бунтман: Ну то есть это довольно бессмысленные процессы.
Д. Быков: Абсолютно. Осмысленным является тот процесс, который влияет на результат. Правда? В данном случае результат предрешен абсолютно. Да, это будет нелегитимная Дума, да, это будет Дума, приспособленная к транзиту 2024-го года, да, это будет Дума, которую придумали Кириенко, Путин и кто-то там еще. Но это же исторически совершенно не интересно.
Е. Бунтман: Чем отличается от того, что было 10 лет назад? Когда был в общем тоже предрешен результат.
Д. Быков: 10 лет назад еще, во-первых, не было до конца задушено протестное движение. Более того, оно набирало силу. Шел 2011-й год. И многие не уехали, многие питали иллюзии. И была надежда, что государство заинтересовано в мирном переходе, в мирной передаче власти. Сегодня уже совершенно очевидно, что руководящие силы России оставят власть только вместе с жизнью. Поэтому никакие фигуры, занятые диалогом с властью — не нужны. Власть не нуждается в диалоге. Никакие посредники не нужны. А нужны такие более-менее марионетки беззубые. Но пополнять их число кому же охота.
Е. Бунтман: Про патриотов говорили. Про скрепы и так далее. Мы по-прежнему не будем называть имен. Но я причем еще не знаю, каких к тому же. Но некоторые имена есть. Например, имя Александра Невского. Замечательная сегодняшняя история.
Д. Быков: Уже следователь вступился за Александра Невского.
Е. Бунтман: Да, которого, насколько я понимаю, из-за того, что директор новосибирского колледжа назвал Александра Невского коллаборационистом.
Д. Быков: А они не знают этого слова. И хотят узнать, не ругательство ли это. Ну, понимаете, коллаборационизм — это сегодня самое распространенное обвинение. Коллаборационистом с точки зрения патриотов является любой афганец, сотрудничавший с американцами. С точки зрения талибов, которые, напоминаю, в России запрещены. Естественно, коллаборационистом является любой, кто сегодня разделяет западные ценности в России или где бы то ни было. Коллаборационистом с точки зрения диссидентов является любой, кто участвует в тех или иных мероприятиях власти, будь он даже врачом или пожарным. Коллаборационизм — это такое главное обвинение времен тоталитаризма. Времен жестоких силовых противостояний. Поэтому это слово становится безумно ругательным, хотя в случае Александра Невского, например, никакой коллаборационизм не являлся постыдным. Просто он, выбирая между двумя врагами, одних врагов счел менее опасными. Вот и все. Это было отражено в сценарии фильма «Александр Невский». В результате этот финал очень страшный, когда Александр Невский едет в орду за ярлыком, этот финал был отрезан. Но сценарий-то напечатан, его все желающие могут прочитать. В результате появилась фраза: на том стоит и стоять будет русская земля. И всё обрезали. Но то, что Александр Невский из двух врагов выбрал врагов, скажем, более азиатских, как менее враждебных, менее опасных — это же описано в тетралогии Яна, это вообще широко известный исторический факт. Я думаю, что новосибирский преподаватель даст следователю все необходимые пояснения. Понимаете, просвещение подобно воде, дорогу пробьет везде. Если нам не разрешат просвещать официально, ну мы будем просвещать на допросах. Это тоже, в общем, вполне себе легитимно. Именно ссыльные декабристы принесли культуру в Читу. Не дай бог, конечно, но такой вариант возможен.
Е. Бунтман: Такой достаточно пессимистический сценарий.
Д. Быков: Но все равно лучше, чтобы власти узнали слово «коллаборационизм» от новосибирского преподавателя, а не от какого-нибудь полуграмотного сатрапа.
Е. Бунтман: Меня удивило в этой истории другое, как и новосибирского директора колледжа. Что он говорит, что думал, что у нас есть одна святыня, скрепа, которую нельзя ни в коем случае подвергать сомнению. Это Великая Отечественная война. И всё, что вокруг нее.
Д. Быков: Нет, это очень наивная точка зрения. Потому что Владимир, например, Святой — это такая же святыня. Но у него что-то там не очень хорошо получилось с Рогнедой. Но говорить об этом нельзя. Эта рогнедовщина сейчас расшатывает духовные скрепы. Да, он был, наверное, не такой уж и святой. Но, тем не менее, он святой канонизированный и при этом малейшие сомнения в его моральной чистоплотности сегодня являются, конечно, преступлением. Такой же фигурой является и Ярослав Мудрый, Юрий Долгорукий. Основавший Москву, а не Киев. Поэтому очень важно помнить, русская история сегодня придерживается трактовок, которые сформулированы окончательно в 1947-53 годах. Если вам лень изучать материалы, существует книга Евгения Добренко «Поздний сталинизм». Где всё это изложено. Можно цитировать оттуда. Огромными кусками. Добренко сделал за нас титаническую работу. Он восстановил историческую концепцию 1947-го года. Сегодня именно она, является, кстати, во многом прямым следствием нашей главной духовной скрепы. Прямым развитием идей Победы. Потому что в ее основе лежит презрение к Европе. Александр Невский как фигура, которая презрела Европу — абсолютно сакральная. Читайте Добренко, и вы не ошибетесь.
Е. Бунтман: Хотелось бы понимать, где начинаются, где кончаются эти скрепы. Как должны быть какие-то программные статьи, типа как про Вано Мурадели и великую дружбу. Должно быть понятно.
Д. Быков: Могу вам сразу сказать, три статьи Леонида Леонова, написанные в конце 1940-х годов, полностью приводимые Добренко, дают нам исчерпывающую концепцию антиевропеизма и проазиатчины. Леонид Леонов был очень чуткий человек. Я думаю, что ничего гнуснее этих статей он не писывал в своей жизни. Но он был искренен, когда их писал. Вот там доказывается, что Европа всегда пользовалась, как там сказано, русской кровцой, кровью русских детей. Почему-то детей. И всю жизнь перекупала наших гениальных умельцев. Сегодня надо доказывать один принцип: что Европа — это фашизм. Фашизм зародился в Европе, Европа всю жизнь нас давила, англичанка нам всю жизнь гадила. Если вы хотите всегда попадать в нерв — говорите: англосаксы и американцы — фашисты и душители всего живого. Они пьют кровь русских детей. Всё, достаточно, вы неуязвимы.
Е. Бунтман: То есть это так просто.
Д. Быков: Это абсолютно достаточно. А зачем сложности, друг мой. Зачем нам сложности.
Е. Бунтман: Я думаю, что людям хотелось бы знать, как правильно идеологически себя вести.
Д. Быков: Людям хотелось бы знать, что говорить. А что там думать — для этого история в Интернете им абсолютно доступна. Доступны учебники, мировое искусство. Говорить надо одно: Запад и Европа всю жизнь желали нам зла. Сейчас они свергли законную власть в Украине и привели там к власти фашистов. Они сейчас пытаются их привести к власти в Белоруссии. Запад — равно фашизм. Вот это надо помнить. Мы фашизму исторически противостоим. Первым антифашистом был Александр Минский. Ярослав Мудрый тоже был антифашистом, но он заблуждался. Он отдал дочь за француза. Она стала королевой Франции. Неправильно. О чем рассказывает известный фильм.
Е. Бунтман: Ну да, и боролся с киевской хунтой.
Д. Быков: Безусловно. Киевская хунта была уже тогда. Киевскую Русь в простом народе так и называли: киевская хунта.
Е. Бунтман: Как и зафиксировано в летописи.
Д. Быков: Отсюда и происхождение главного русского ругательства. Это чуть редуцированное слово «хунта».
Е. Бунтман: Дмитрий Быков, писатель и журналист. Спасибо большое, Дмитрий Львович.
*»Талибан», ИГИЛ — запрещенные в России террористические группировки.
