Владимир Лукин

| Российская Газета

— Неосторожные предложения Юрия Полякова — убрать из школьной программы «Архипелаг ГУЛАГ» — дают неожиданные круги по воде. Вот уже итальянская «La Repubblica» написала, что Солженицына в России вычеркивают из школьной программы.

Владимир Лукин: Ну в Италии солнце ярче светит, им виднее. Я не слышал такого.

— Вряд ли бы решился на такой тон главный редактор «Литературной газеты», будь Солженицын жив.

Владимир Лукин: Находилось много людей, в довольно грубой форме высказывающих критические замечания в адрес Солженицына, и когда он был жив. Помню, как, не без моего участия, готовилось его выступление в Государственной Думе, и как там многие демонстративно отворачивались… Но это не имеет большого значения. Над такими людьми, как Солженицын, не властен бестактный или хамоватый тон людей, затевающих с ним тот или иной спор. Таких, как Солженицын, судит само время. Сколько раз Пушкина сбрасывали с парохода современности, в том числе и талантливые критики. А он опять на этом пароходе и чувствует себя на нем увереннее многих. Так всегда бывает с по-настоящему крупными личностями, с теми, кто неразрывно вплетен в тысячелетнюю историю России. Даже те, кто говорит против Солженицына всякую чепуху, внутри себя прекрасно понимают, что это за явление.

— Вы были одним из действующих лиц возвращения Солженицына в Россию.

Владимир Лукин: У меня тогда просто были возможности оказать посильную помощь в этом Александру Исаевичу, чем я и горжусь. И у нас еще тогда сложились отношения, которые я бы дерзнул назвать дружескими.

Для Солженицына не стоял вопрос: возвращаться или не возвращаться в Россию. Как не стоял вопрос, уезжать или оставаться здесь. Его по решению Политбюро арестовали, подержали недолгое время за решеткой, а потом просто выслали специальным самолетом в Европу. Это все знают. И поэтому, мне кажется, Юрий Поляков поступит правильно, если публично извинится за ту неправду, что прозвучала из его уст. Правильно, прежде всего, по отношению к самому себе.

Для Солженицына при возвращении стоял только вопрос, когда целесообразней возвращаться. Вернуться ему надо было таким образом, чтобы это минимально сказалось на интенсивности его «адской» по объему творческой работы, которую он вместе со своей супругой вел ну просто как большой завод. А кроме того, он, конечно, внимательно следил за развитием событий в России и искал момент вернуться с наибольшей пользой для страны и для того дела, которым он занимался большую часть жизни. Я помню, как задолго до его приезда, тогдашний президент Борис Николаевич Ельцин приехал в США, и мы организовали их телефонный разговор, при котором я присутствовал. Борис Николаевич спросил: когда вы приедете? И они начали об этом договариваться. Он приехал тогда, когда сам решил, что надо ехать.

— Автор «Красного колеса» оставил нам не только книги, но и пример огромного политического мужества. Он вписан не только в нашу литературную, но и в нравственную историю.

Владимир Лукин: Конечно. Как Пушкин, который, с одной стороны, является родоначальником современной русской литературы, а с другой — некоей важной «точкой отсчета» российского способа жизни, нашего самоопределения между Западом и Востоком, Европой и Азией, Севером и Кавказом. Его понятия о чести и нравственности разве не критерий для всех нас с самого раннего детства? Думаю, что Солженицын является фигурой такого рода. И большинство людей, по-настоящему чувствующих Россию и российскую культуру, именно так к нему и относятся.

Никто не призывает делать из него икону. Но это столь масштабное явление, с которым нельзя не считаться. Книги его могут кому-то нравиться, кому-то не нравиться, это дело вкуса. Но остается вопрос о необходимости уважения к выдающейся личности, включающей в себя в том числе и уважение к самому себе. И уважение к России, которая таких личностей рождает.

— Фактические предложения у Юрия Полякова не дурны: «Один день Ивана Денисовича» — гениальное произведение, может быть, и уместнее в школьной программе «Архипелага ГУЛАГа». Но тон! Откуда вдруг пренебрежительное «не буду обсуждать литературно-художественные достоинства его творений…». Вообще-то надо еще заслужить право их обсуждать. Или снисходительное «…когда ваяешь памятник дорогому человеку» — что за лексика?! Уж кто-кто, а Наталия Дмитриевна Солженицына понимает, что дело не только в «дорогом ей человеке»…

Владимир Лукин: Мои претензии к Полякову проще: пусть он прежде всего не лжет. А он лжет, и когда говорит, что Солженицын уехал из страны, и когда вменяет ему призыв чуть ли не уничтожить Россию. Послушайте, речь ведь идет об офицере Красной Армии, имеющем заслуги в Великой Отечественной войне, в освобождении Европы от фашизма. Я в 2003 году, будучи вице-спикером Госдумы, возлагал от его имени венок на Мамаевом Кургане…И здесь встает вопрос: что такое быть патриотом в нашей стране? Это что — одно и тоже: любить свою страну и любить один из самых проблемных политических режимов, навязанных стране в начале прошлого столетия? Когда я говорю, что считаю преступным режим, в котором руководители страны, носящие партийные клички вместо фамилий, своими подписями — этому есть подтверждение в архивах — заверили бессудные расстрелы, я что, перестаю любить свою Родину? Это значит, что я недооцениваю роль тех многих людей, которые жили в то время, воевали с врагами и освобождали страну от фашизма?! Не люблю тех, кто строил авиационные заводы или запускал корабли в космос?! Да нет, речь идет о политическом режиме. И Солженицын, как писатель, часто ставил этот вопрос: а как быть честному человеку, который любит свою Родину и сталкивается с преступным режимом?

Обсуждать же идейность Солженицына, это как обсуждать идейность Гоголя. Вот Гоголь за кого был в «Тарасе Бульбе» — за Андрея или за Остапа? Да ни за кого. Он просто был великим писателем, увидевшим, как сталкиваются в страшном историческом круговороте две потрясающие человеческие страсти: любовь к Отечеству и любовь к женщине. Вот этим занимаются великие писатели. Не надо приглашать под видом любви к Родине любить все то, что любить нельзя. Солженицын любил Родину и словом, и делом. Но любил с открытыми глазами.

Как любил её замечательный поэт-фронтовик Давид Самойлов: «Мне выпало счастье быть русским поэтом: Мне выпала честь прикасаться к победам/. Мне выпало горе родиться в проклятом: двадцатом году, и в столетье проклятом». Мне близко это стихотворение, потому что оно написано человеком, который любит свою Родину, и смотрит на нее, на её историю без шор, без ходульных схем, без слащавых лубков. Кстати, я тоже родился в «веселеньком» году — в 1937-м. И моих родителей, и родственников арестовывали, сажали, некоторых расстреляли. И я должен любить режим, гнобивший и уничтожавший их? Любить свою Родину надо с открытыми глазами. Понимая, что наша страна великая. И победы у нее великие. И вместе с тем — драмы, и трагедии, тоже великие.

— Разве сидение Солженицына в лагере — его личная драма, а не наша общая трагедия? Похоже, часть общества готова сопротивляться этому.

Владимир Лукин: Я думаю, что болезнь нашего общества — это жесткое — если не жестокое — черно-белое восприятие жизни. На самом деле очень сложной и многослойной. Мы либо стоим «как гранитный утес» и все, что было в прошлом одобряем. Либо все порицаем. А к спокойному серьезному анализу нас как-то не тянет. Не знаю, может быть есть и положительная сторона в том, что в связи с грядущим юбилеем А.И. Солженицына ещё раз была поставлена эта проблема. Пусть даже в таком гротескном виде. Может, это стимулирует нас перейти, наконец, на уровень серьезных дискуссий.

— Солженицын дал нам сильные образцы размышления над происходящим в России. Его размышления над Февральской революцией или Гарвардская речь, когда он еще в 1978 году сформулировал свое прозрение: на Западе борются не с коммунизмом, а с Россией.

Владимир Лукин: Солженицын как крупнейшая личность, крупнейший писатель внес огромный вклад в нашу общественную дискуссию на долгие годы вперед. Я думаю, что у нас в России основные слова о нашей истории и общественном развитии в основном уже сказаны — и слева ( мы их в школе учили, а многие ещё не забыли) и справа — Достоевским, Леонтьевым, Розановым. То, что справа, мы труднее усваиваем, потому что мешает заученное в школе и университете. Проблема сейчас в том, как нам общаться друг с другом и вместе жить — правым и левым — не раскалывая Россию ещё раз. Как в начале 20 века, когда говорилось много глубоких и прекрасных слов в русском дискурсе, но в результате Россия раскололась, и произошло самоистребление. Задача не в том, чтобы запретить какие-то слова, левые или правые, а в том, чтобы не повышать градус критики до откровенной вульгарности и остервенения. Одних объявить черносотенцами и убийцами трудящихся, а других — немецкими и английскими шпионами. Или наоборот. То и другое — ложь и чепуха, выплескивание собственных комплексов. И после таких оценок противников уже невозможно дискутировать. А проблемы-то остаются. Например, великая проблема: как сохранить, укрепить и, как говорит А.И. Солженицын, обустроить Россию, постоянно и последовательно ограничивая необузданное всевластие и эксцессы российской государственности, которая веками была самодержавной и всевластной.

Россия — большая и сложная страна, которая традиционно не очень хорошо управлялась, далеко не только по причинам плохих личных качеств управлявших… А с другой стороны, Россия — страна с огромным давлением государственной машины надо всем остальным и с постоянным придавливанием этого всего остального и гражданского общества в том числе. Как рационализировать огромную и во многом эгоистично-самодостаточную государственную машину, не ослабив и тем более не развалив на части Россию, что весьма вероятно в условиях необдуманного и безоглядного ослабления российской государственности. Как найти баланс между этим? А.И. Солженицын как раз пытался найти этот баланс. Говорил, что, если мы создадим лишь атрибутику демократии на самом верху, парламент, партии и т.п., нас, увы, ждут большие разочарования. И, к сожалению, оказался прав. Но он же говорил, что если мы не сделаем этого, не найдём российский баланс между свободой и государственностью, у нас будет очередной виток с перекосом в сторону, когда государство давит все. И тоже был прав. Он пытался нащупать, что можно сделать, как развивать самоуправление, и прежде всего местное, как проводить реформы без революций.

К нему и справа и слева относились критически. Голоса противников порой доходили до визга. Но визг визгом, а проблема-то существует. И то, что он поднял ее, в том числе и в «Письме вождям», говорит о том, что он смотрел далеко вперед. И при этом не давал готовых рецептов, не претендовал на то, чтобы зваться демиургом.

— Сейчас в воздухе носится тема хотя бы мысленного примирения во взглядах на XX век. Неужели и через 100 лет после Октябрьской революции мы будем делиться на «белых» и «красных» во взглядах на нее?

Владимир Лукин: Солженицын не ответил, а вы хотите, чтобы я вам сейчас ответил? Коммунистический режим себя изжил. Окончил свое существование в 90-х не из-за интриг и «злой» воли двух или трёх десятков «коварных врагов России». Просто его время кончилось. Маятник истории качнулся в другую сторону. А затем произошло то, что называется «бегством вперед от действительности». А действительность — это не только наш быт, наши материальные реалии, но и наше сознание, представления, способ жить в обществе, общаться друг с другом. И вот маятник после падения коммунистического режима пошел в другую сторону, а культура общения, контактов внутри социума осталась старой, начинённой схемами «Краткого курса истории ВКП (б)». А по этому «курсу» ты либо винтик, либо враг. Мы сильно пережали, сгибая старую подкову. Сейчас задача распрямлять ее — осторожно, дозировано, не спеша. Но и не перегибая ещё раз в столь привычную сторону (а такая опасность становится всё более ощутимой).

— Слава Богу, что у нас есть Солженицын. Не будь его, последующие поколения оглядывались бы на страшный лагерный опыт через куда более жесткий взгляд Шаламова. В «Одном дне Ивана Денисовича» человек все-таки побеждает ад. У Шаламова его невозможно победить…

Владимир Лукин: Шаламов — выдающийся писатель и трагический человек. Но я бы всё же рекомендовал читать его уже более взрослым. Это не для детских сердец. А Александр Исаевич ведь и назвал «Один день…» «счастливым днем» в жизни зэка. Тепло от этого не становится. Все равно холодно. Но это очень важная тема, как донести до детей эту часть наследия Солженицына и само наследие страшного времени. Это необходимо делать, потому что это часть нашей великой истории. Величие нашей страны в том, что несмотря на все это, мы сумели сделать много другого по-настоящему великого. Мои отец и мать сидели в тюрьме с 1937-го по 1939-й, моего дядю расстреляли…А двоюродный брат мой, отца которого расстреляли, с 17 лет ушел на войну, добровольцем, служил в кавалерии Л. Доватора, у него два солдатских Ордена славы. А мой отец стал комиссаром 7 Бауманской дивизии народного ополчения, стоявшей на Минском шоссе, и практически полностью погибшей, он чудом вышел из окружения. Еще один дядя, ученый, погиб в ополчении под Москвой, хотя у него была бронь и его вытаскивали из автобуса, чтобы он не шёл на фронт. Если бы десятки, сотни тысяч таких людей, с такой же судьбой остались живы, а не пали жертвами преступного политического режима, разве бы война не была бы другой?Разве такими бы были ее жертвы?

Надо все вместе видеть и изучать — и великую победу, и великий террор, большие достижения и страшные преступления режима против своего народа. Не надо ничего замазывать, оставляя одни слащавые лубки. Какая же это тогда будет история? Какая Победа? Давайте говорить самим себе правду. Жить не по лжи. Это нам всем тоже урок от Солженицына.Всё же Россия — богатая страна. Страна, в которой рождаются такие мощные духом и творчеством люди, как Александр Исаевич. Давайте не будем грабить самих себя.

— По поводу празднования столетия со дня рождения Солженицына уже выпущен президентский Указ, готовится постановление правительства. Как, по-вашему, его надо праздновать?

Владимир Лукин: С достоинством. Надо соединить людей разных взглядов и воззрений, уважающих Александра Исаевича, его огромный путь, огромное дело и огромное творческое наследие. Не надо шуметь и проводить сверхпомпезные сборища. Лучше умные встречи с возможностью свободно говорить, о том, что есть Солженицын, что осталось от него нам и что надо сделать, чтобы его имя, которое уже, хотим мы этого или не хотим, стало историческим, продолжило достойное существование в истории страны. В том числе и о том, какие именно части его наследия преподавать детям в школе. Хорошо было бы провести солженицынский день ( в школе и не только). И выслушать всех, желающих высказаться о его наследии, без раздражения и приторности.

Теперешняя атака на Солженицына, составной частью которой является ложь о тесном сотрудничестве писателя с ЦРУ, ложь о преувеличении им масштабов террора, ложь о его ненависти к своей стране — это не только и не столько попытка пересмотра места Солженицына в истории, сколько сознательная и просчитанная подготовка для морального оправдания будущего витка террора. Ведь, если великий писатель наврал, то, возможно, обманули и все остальные. И ничего не было. Миллионов жертв в лагерях, расстрелов, голода. Ну, а например, Мандельштам умер не потому, что посадили, а просто устройство у него такое было, видишь ли. Нервное устройство. А раз ничего не было, то, значит, сталинские методы были верны.

Не надо пропускать удары. Наверное, можно сколько угодно спорить о теперешнем нашем трагическом бытии, всем в хлам перессориться, но надо хотя бы понимать, что история с Солженицыным — это такой фланговый охват образованного сословия черносотенцами. И абсолютную ложь спускать не следует. И это реальная подготовка к оправданию будущих массовых репрессий. Ключевое слово «массовых». У нас начальники любят говорить про «красные линии», так вот это и есть красная линия для интеллигенции. И вялая реакция на происходящее с памятью Солженицына еще один пример постепенной самодезинтеграции расколотой среды. Пока у нас самозабвенно все спорят, доносят друг на друга, воюют с Гришковцом, реальное зло побеждает. Аккуратненькое. В пиджачках. Сплоченное.

В свое время было модно Солженицына недолюбливать. Ну да, все признавали, что он великий писатель, но воззрения его на будущее страны считались, да и сейчас многими считаются архаичными, диковатыми, не совсем модными, что ли. Так вот, мне кажется, что сейчас для этого совсем не время. Солженицын, Астафьев, Цой, Бродский — неудобные фигуры для любителей точечного и не очень кровопускания. Потому что были честны и говорили правду, потому что были невероятно талантливы, потому что в них не было тьмы. Дадим внедрить в массовое сознание ересь, что они были «агентами госдепа» или чего-то там выдумывали, сделаем еще один шаг в пропасть. Не сдавайте их. Не пропускайте удары. Ведь бьют по вам. Услышите, что, допустим, Цой — враг Родины, не спускайте.

Так мне кажется.