Михаил Делягин

| Московский Комсомолец

Стремительное возвышение Китая — главное событие после краха СССР. Развиваясь в разы быстрее остального мира, он повысил свою долю в мировой экономике с 1,7% в 1990-м до 13,1% в 2014 году (по рыночному курсу валют, учитывающему страновые риски), в 2007 году обогнав Германию и в 2010-м — Японию. К 2020 году Китай даже при намеченном замедлении роста опередит по масштабам экономики США и станет глобальным лидером, а по паритету покупательной способности он обогнал США уже в этом году: по данным МВФ, по итогам 2014 года доля Китая в мировом ВВП составит 16,48% против американских 16,28%.

Сегодня Китай — уже далеко не только «мастерская мира». Предъявляя огромный, постоянно растущий и все более разнообразный спрос, он, как Атлант, держит на своих плечах глобальную экономику, не давая ей сорваться в самую разрушительную в истории человечества депрессию.

Имея за своими плечами 4800 лет почти непрерывной письменной истории, китайский менеджмент по старинке предпочитает решать проблемы, а не по-европейски уживаться с ними, по-американски перекладывать их на других или по-российски превращать их в источник личного обогащения. Тем не менее трудности Китая очевидны и проявят себя, вероятно, в 2017–2019 годах.

С начала 2000-х Китай бьется над снижением зависимости от экспорта, стремясь нарастить внутренний спрос до такой степени, чтобы развиваться в основном за его счет. Это не блажь и не жажда «суверенитета ради суверенитета»: глобальный кризис сдерживает спрос в развитых странах, вынуждает их усиливать протекционизм и этим резко ограничивает рост китайского экспорта.

Однако переориентация с экспорта на внутренний рынок болезненна, так как снижает рентабельность бизнеса. В сочетании с торможением экономического роста (неизбежным в том числе из-за растущей нехватки воды, почвы и энергии) это разрушает надежды китайцев, за поколение привыкших каждый день жить лучше, чем вчера.

Естественно, наиболее болезненно переживают крушение надежд самые активные социальные группы, выигрыш которых от развития Китая был максимален. Они жаждут продолжения улучшения своей жизни прежними темпами, даже за счет социальной деградации основной, более пассивной части населения.

Это стандартный либеральный подход, и именно для его блокирования, а не только для снижения коррупционных издержек, китайское руководство занимается демократизацией. Интересы «широких народных масс» — единственное, что может сдерживать алчность бизнеса.

Политическое поражение либералов на XVIII съезде КПК в 2012 году было, таким образом, не случайным. Тогда их лидер Ху Цзиньтао не сохранил, вопреки обычаю, власть над военными после своего ухода с высшего поста, а из всех представителей либералов в высшем руководстве страны («постоянном комитете» ЦК КПК) остался лишь премьер Ли Кэцян. И дело не только в его действительно выдающихся способностях: в силу своей должности он автоматически будет назначен «крайним» в случае весьма вероятных (по объективным причинам) проблем в экономике.

Сокращение ресурсов требует большего равенства — и, соответственно, демократизации, ограничивающей желание либералов передать ресурсы «наиболее эффективным» собственникам и менеджерам. Протесты в Гонконге отчасти вызваны попыткой либерального клана китайского руководства взять реванш, но, как и в 1989 году на Тяньаньмэнь, она не изменит магистрального направления развития Китая.

Тем не менее частичной демократизации мало. Чтобы в ее процессе не допустить политической дестабилизации, власть одновременно усиливает контроль за обществом. Китай, в отличие от США и Евросоюза, еще не наладил систему косвенного контроля общественного сознания, поэтому ужесточаться будет прямой контроль, который воспринимается людьми, особенно творческими, болезненно — как ограничение свобод личности.

Это серьезно затруднит организацию массового свободного творчества — задача, которой китайское руководство занимается с начала 2000-х годов. Такое творчество — условие борьбы за лидерство в постиндустриальной экономике, а коллективистская культура Китая отторгает его, хоть и благоприятствует изощренному копированию и улучшению.

Эта задача, возможно, в принципе не поддается решению, но потребность в ужесточении контроля за людьми для более равномерного распределения ресурсов (социальное неравенство в Китае давно достигло американского уровня) еще более ее усложняет. Что порождает внутреннее напряжение, которое в Китае усиливается психолого-демографическим фактором.

Жесткое ограничение рождаемости в крестьянской культуре, воспринимающей рождение девочки как несчастье, привело к огромному «перекосу» в пользу мальчиков. Уже сейчас несколько десятков миллионов молодых китайцев физически не могут найти себе жену, и это повышает уровень агрессии в обществе.

С другой стороны, в жизнь входит поколение «маленьких императоров» — избалованных единственных детей, привыкших считать себя пупом Вселенной.

А «венчается» ситуация сменой поколений в руководстве страны: критическая значимая часть средних и высших позиций в нем уже занята выпускниками западных (или аналогичных по типу воспитания личности) вузов. Это — менеджеры, которые более стремятся к личным достижениям, чем к общему благу. Грубо говоря: поколения их предшественников служили Китаю, потому что это Китай, — они же служат Китаю, потому что это выгодно.

Уже преемник нынешнего лидера Си Цзинпина будет принадлежать к их числу.

Замена лидеров, сражающихся за будущее своего народа, отличниками, жаждущими хороших отметок, меняет саму суть госуправления: шаг за шагом оно все больше функционирует в интересах транснационального бизнеса.

…То, что происходит сейчас в Китае, важно для нас прежде всего из-за нашей собственной чудовищной слабости. Трудно поверить, но в конце 1940-х Маньчжурия была заселена так же редко, как Забайкалье. Дальнейшее игнорирование потребностей развития азиатской части России может в перспективе привести к ее утрате в силу естественных хозяйственных и демографических процессов, даже без сознательного вмешательства китайского государства. Стихийный китайский патриотизм крепнет. И когда его нельзя будет «кормить» ростом уровня жизни в самом Китае, проблема нарастания внутреннего напряжения может быть решена путем «сбрасывания» его вовне — в том числе и на нас.

Проблема в том, что избежать этой опасности ссорой с Китаем (к требованию которой сводилась, например, пресловутая «перезагрузка» американо-российских отношений) нельзя. Напротив, Россия должна всеми силами крепить партнерство с Китаем, улучшать понимание друг друга и наращивать интеллектуальные контакты. Взаимопомощь в вопросах стратегического прогнозирования и управления должна постепенно превратить наше партнерство в прочные союзнические отношения (хотя тут надо отдавать себе отчет в твердой позиции китайского руководства, стремящегося ради независимости избегать любых союзов).

В этом отношении вынужденное «холодной войной» Запада укрепление отношений России с Китаем идет нам на пользу, несмотря на всю, ставшую уже легендарной, сложность переговоров с китайцами. Масштабный газовый контракт, включающий создание колоссального газохимического комплекса в Забайкалье, стимулирует реальное — не на словах, а на деле, — развитие соответствующих территорий и диверсификацию экономики (хотя вопрос о цене поставок газа в Китай, насколько можно судить, из-за неадекватности российской бюрократии открыт до сих пор). Расширение же доли рубля и юаня в двусторонней торговле, пусть и аккуратное, до половины ее объемов, является фактором укрепления суверенитета нашей страны.

Тесная координация с Китаем нужна еще и потому, что модернизация России — в случае ее успеха — ограничит китайский импорт. Если мы многое научимся производить сами, это станет болезненным ударом по Китаю, который не ухудшит наши отношения, лишь если к тому времени они будут по-настоящему близкими.

Китайские успехи — оглушительная пощечина России, ибо рыночное развитие Китая началось в значительно худших условиях, чем наше, и опиралось во многом именно на «советскую» модель управления. А китайские трудности для нас — серьезная, почти смертельная стратегическая угроза.

Китай нуждается в мощной и стабильной России как в партнере, на которого можно положиться, и как в «стратегическом тыле» в историческом противостоянии с Западом. Но если отказ российской бюрократии от развития страны не даст нам выполнить эту функцию, мы превратимся просто в кусок еды на китайской тарелке.