Столетия начала Первой мировой войны ждали с трепетом, и предчувствия тех, кто верит в магию дат, оправдались. 2014 год стал поворотным, заставив говорить о «возвращении истории». Историк Эрик Хобсбаум, который сам прожил 95 лет и чуть-чуть не застал очередную смену парадигмы, когда-то ввел в оборот понятия «короткого» и «долгого» века — в соответствии с логикой законченности политических процессов. Долгий XIX век — с Великой Французской революции до Первой мировой войны. А короткий XX — с 1914 по 1991-й, то есть до распада СССР.

На деле, однако, возможно, что наше политическое столетие опять началось лишь в 14-м году, а предшествующие почти 25 лет, по определению другого видного социолога и историка Зигмунта Баумана, — «междуцарствие». Его главной характеристикой Бауман считает отсутствие прочной основы чего бы то ни было — политики, экономики, социального устройства. «Текучий модерн».

Определение точное. В разгар украинского кризиса и ранее на Ближнем Востоке отчетливо проявилась эфемерность многих институтов, возникших после холодной войны. И не только институтов, но и понятий, обернувшихся ничем не обеспеченными заклинаниями.

С точки зрения дат 2015 год выглядит куда более вдохновляющим, чем предыдущий.

Годовщины-2014 связаны с расшатыванием фундамента. Помимо столетия Первой мировой войны это еще и 75-летие Второй. Да и падение Берлинской стены, чему исполнилось 25 лет, — акт, несмотря на всю положительную коннотацию для европейцев и Запада, не созидания, а разрушения. Старая система была непривлекательной, но стабильной, замены ей не появилось.

В новом году другие даты. 200-летие завершения Венского конгресса, который заложил основу «концерта наций» и открыл «золотую эру» европейской дипломатии. 70-летие окончания Второй мировой войны и учреждения ООН, что создало условия для в меру управляемого мира на следующие десятилетия. 40-летие Хельсинкского акта, который закрепил послевоенное устройство Европы и правила поведения. Иными словами, что ни веха, то позитивный опыт стабилизации анархичной по своей сути международной системы. И неудивительно, что звучат призывы приложить усилия для приведения мира в порядок средствами дипломатии.

С этим не поспоришь, и усилия, вне всякого сомнения, необходимы. Но возникает вопрос: а о чем договариваться?

Вехи, о которых будут вспоминать в 2015-м, связаны с ситуациями, когда расстановка сил и интересы были понятны. После разгрома наполеоновской Франции державы-победительницы делили трофеи, мудро стараясь при этом найти не просто баланс, но и механизм его сохранения. В 1945 году тоже сложился круг ответственных держав, которые стремились избежать мировых войн и сформировали институт, снижавший риск фатального соперничества. Наконец, Хельсинкский акт стал соглашением о разделе сфер влияния в Европе на основе признания: статус-кво обеспечивает более высокий уровень безопасности, чем его ревизия.

Чего добиваться теперь? Мир стал огромным и многообразным, в шеренгу никто не выстраивается, подчиняться сделкам грандов отказывается. Но эмансипированные новички демонстрируют скорее амбиции, чем способность что-то решать. Гранды же, погрузившись в мир «текучего модерна», перестали вести откровенные разговоры даже за закрытыми дверями.

Каждый считает, что противоположная сторона темнит, хотя, возможно, она просто сама точно не знает, чего хочет. А главное, зачем.

Битва за разваливающуюся Украину — яркое тому свидетельство.

Один американский коллега с многолетним дипломатическим опытом метко охарактеризовал отличие сегодняшних отношений Москвы и Вашингтона от прежних. 35 лет назад, вспоминает он, мы откровенно враждовали, но не было разногласий в вопросе о том, присутствуют ли советские танки в Афганистане. По этому вопросу был консенсус — да, присутствуют, хотя выводы делались диаметрально противоположные. Сегодня на Украине мы не способны согласиться и в этом. Расходятся не оценки, а картины происходящего. Общей точки отсчета нет даже для того, чтобы структурировать конфронтацию. Это намного опаснее, чем системное противостояние второй половины ХХ века.

Дипломатия — ценный инструмент. Но он работает вхолостую, если у политического руководства отсутствует генеральное целеполагание, видение будущего. Чтобы согласовать и защитить интересы, их нужно сформулировать не «текучим», а конкретным образом. И новый век политики должен быть как раз об этом.