Федор Лукьянов: Одинокий гигант: почему мир потерял интерес к России
После бурных событий прошлого года многие говорят о том, что Россия оказалась в изоляции, или, более мягко, в «геополитическом одиночестве», что у нее вообще нет союзников. Так ли это, а если да, что это значит?
Минувшим летом, сразу после катастрофы малайзийского лайнера в небе над Украиной, президент Владимир Путин созвал экстренное заседание Совета безопасности, где сделал примечательное заявление. «Россия, слава Богу, не входит ни в какие альянсы… Любая страна, которая в альянсы входит, сразу часть своего суверенитета отдает», — сказал глава государства.
Подобное высказывание много говорит о том, как российское руководство воспринимает объединения, в том числе им же инициируемые, например Организацию Договора о коллективной безопасности и популярный ныне Евразийский экономический союз. С российской точки зрения никакой альянс не может ограничивать стратегическую свободу действий. То есть Россия играет лидирующую роль и определяет правила игры, а остальные их принимают.
Образцом мы — осознанно или нет — видим западное сообщество, в котором доминирование США неоспоримо.
Отношения двух берегов Атлантики испытывают трудности и в военном (фактический саботаж европейцами повышения расходов на оборону), и в торгово-экономическом (переговоры о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве буксуют) аспектах. Однако политическое единство сохраняется, и американское лидерство всерьез не оспаривается.
Связано это с нелюбимыми нами общими ценностями, набором идеологических представлений, которые, несмотря на неполное совпадение интересов, прочно связывают «коллективный Запад». Общность сформировалась в годы холодной войны благодаря наличию врага, но у нее глубокие культурно-исторические корни. Это, впрочем, уникальный случай, следствие набора специфических обстоятельств, воспроизвести такую модель невозможно.
У России никогда не будет круга союзников, такого как западное сообщество у США. Попытки изобрести ценностное основание для БРИКС или даже ЕАЭС порождают искусственные построения. Общие ценности либо формируются естественно и исторически, либо не возникают вовсе. Кстати, общее прошлое отнюдь не обязательно означает наличия общих ценностей, достаточно посмотреть на многообразие стран в Британском содружестве. СНГ — пример того же рода.
Россия, как сказано выше, на деле полагается только на себя. Как, впрочем, и США: после 11 сентября, когда союзники по НАТО впервые в истории предложили задействовать статью 5 Устава о коллективной обороне, Вашингтон от них попросту отмахнулся. Тем не менее, когда в ходе очередного кризиса выясняется, что позицию Москвы никто публично поддерживать не готов, это вызывает досаду. Так было в 2008 году, когда кроме пары экзотических стран второго ряда не нашлось желающих признать Абхазию и Южную Осетию, и тем более в 2014-м с Крымом. Разговоры о том, будто России необходима опора, перемежаются самовнушением, что на самом деле она есть.
Современный мир — это не мир устойчивых блоков. Даже НАТО превращается в альянс a la carte, из которого Вашингтон выбирает нужный набор партнеров в зависимости от нужд текущего момента. Тем более нет прочных союзов за пределами Запада, растущие державы руководствуются исключительно своими интересами и, как и Россия, не хотят себя ничем связывать. Эмансипация все большего числа стран и демократизация международной системы — очевидный факт.
Отсутствие союзников не синоним изоляции или одиночества.
Весеннее голосование в Генассамблее ООН по Крыму показательно. С одной стороны, в пользу России высказалось считаное число, а против нее — половина государств — членов ООН. О чем не устают повторять на Западе. С другой — вторая половина воздержалась или не участвовала, в том числе весь БРИКС и немало вполне респектабельных стран, включая, например, Израиль. Все они занимают прагматичную позицию и хотят избежать осуждения Москвы. То есть пространство для работы есть.
У Советского Союза был целый военно-политический блок, но считать страны «народной демократии» в Восточной Европе искренними союзниками нельзя. Они находились под контролем Кремля, а как только влияние ослабело, альянс закончился. Зато позиции СССР в «третьем мире» были прочны не столько по принуждению, сколько благодаря идее развития и прогресса, с которой там связывали Москву.
Сегодня, когда классические союзнические связи маловероятны, для создания опоры нужно именно это.
Но как раз с образом будущего у современной России беда.
Заинтересовать же кого-либо сырьевой и зависящей от внешней конъюнктуры экономикой или «русским миром» не получится.
