Федор Лукьянов

| Российская газета

Иранский сюжет — квинтэссенция всей современной политики.

Дано: амбициозная держава, остававшаяся на вторых ролях, но теперь претендующая на гораздо более заметные позиции. Таких стран сейчас на международной арене все больше, поскольку эпоха полновластного доминирования небольшой группы государств ушла в прошлое и происходит всеобщая эмансипация. Претендент на повышение статуса сочетает в себе сразу несколько архетипических черт сегодняшних перемен. Оспаривание неравноправия сложившейся системы — ДНЯО фиксирует привилегии пяти стран, признавших себя законными обладателями ядерного оружия в отличие от всех остальных, которые права на это не имеют. Великодержавные устремления в религиозной упаковке — комбинация, становящаяся в XXI веке все более характерной. Острое соперничество за региональное доминирование (Иран — Саудовская Аравия, шииты — сунниты), которое разворачивается в части света, где стремительно распадается некогда заведенный порядок.

Еще одно условие задачи — держава-гегемон, которой необходимо, с одной стороны, укрепить собственный авторитет лидера, то есть способность навязывать остальным правила игры, с другой — найти опору в ключевом регионе. Отсюда и желание конструктивно договориться, не ослабляя политико-экономическое давление, а то и грозя его увеличить. При этом внешнеполитическая линия осложнена внутриполитической борьбой — с обеих сторон, но c американской — особенно замысловато.

Третий компонент задачки — общий кризис мировой дипломатии, которая за предшествующие два с лишним десятилетия отучилась распутывать сложные узлы, потому что сильные мира сего предпочитали их разрубать. Однако оказалось, что у меча (или топора) тоже есть предел возможностей. Иранский случай — из этой категории. Сплеча не вышло, слишком велики риски, пришлось втягиваться в очень сложный переговорный процесс, где все рискуют своим «лицом». Примечательно при этом, что формат (пять постоянных членов Совбеза ООН плюс Германия и фактически еще ЕС) специально создан, это не фиксированный институт. Многие комментаторы давно говорят о том, что будущая модель конфликтного регулирования именно за группами ad hoc, то есть набором стран, которые собираются для решения конкретного вопроса. Пора универсальных подходов и надежд на глобальные институты в прошлом.

Весьма символичен и основной камень преткновения — экономические санкции. Этот инструмент воздействия стал особенно часто применяться после конца «холодной войны» и долгое время был фактически однонаправленным. Меры давления вводились, не давали желаемого эффекта (изменение курса страны-объекта), ужесточались, а в результате нередко вели к силовым действиям по смене режима. Иными словами, обратного хода не было.

Сейчас санкционная политика добралась до вершины международной иерархии — меры воздействия применяются к стране — основательнице ООН и члену Совбеза. Многие даже из тех, кто санкции против России вводит, не оспаривают тот факт, что они ведут в тупик. Иран может стать первым серьезным прецедентом того, что из него можно выходить. Однако это требует компромисса, а стороны ходят по замкнутому кругу недоверия.

Отмена санкций напоминает подростковое препирательство — «ты первый, нет, ты первый». Иран небезосновательно опасается, что администрация Обамы не сможет добиться нужного голосования от конгресса, где очень сильны антииранские настроения. А приостановка санкций решением администрации — вещь ненадежная. Сменится хозяин Белого дома, и новый босс торжественно причислит Тегеран к очередной «оси зла»… Для Вашингтона болезненный вопрос — график снятия ограничений, введенных Совбезом ООН. В США понимают, что вернуть их, если что-то пойдет не так, уже не получится — ни Россия, ни Китай этого не поддержат. Когда в 2010 году санкции вводили, международная обстановка была совсем другой, Москва считала возможным то, что сегодня таковым уже не считает. Если же ооновские меры перестанут действовать, то легитимность односторонних американских санкций окажется еще более сомнительной, чем сейчас. Вот и идет торговля по порядку шагов, чтобы каждый был уверен, что визави его, грубо говоря, не «кинет».

При всех сложностях и всеобщей подозрительности то, что происходит вокруг Ирана, обнадеживает. В мировой политике сейчас совсем мало хороших новостей, и особенно — подтверждений того, что крупные страны способны всерьез совместно работать для решения острых проблем. Успех на иранских переговорах может стать такой новостью. Вообще осознание того, что дипломатии как искусству и инструменту нужен ренессанс, начинает приходить повсеместно. Тем более что в год двухсотлетия Венского конгресса и семидесятилетия ООН история в кои-то веки напоминает не о фатальных ошибках, а об опыте разумных достижений.