Георгий Бовт

| Газета.Ру

Георгий Бовт о том, почему законотворчество в стране становится все более опасным

Как часто бывает после принятия новых законов, бизнес опять в тихом ужасе. И пишет реляции курирующим инстанциям. Опять неизвестно, что будет (в данном случае с 1 июня) и как жить дальше. Слухи один страшнее другого заставляют прикидывать грядущие убытки и не предвиденные ни одним бизнес-планом расходы. В сущности, обычное для нашей страны дело. Этим стилем (сначала делаем, а потом думаем) у нас не только Дума славна.

Депутаты взялись отрегулировать — в который раз — оборот спиртосодержащей продукции. С 1 июня вступят в силу поправки к закону аж 1995 года, снижающие порог для такой продукции, не подлежащий государственному учету, с нынешних 1,5 до 0,5% этилового спирта. Если больше 0,5%, то, производители, извольте установить у себя ЕГАИС, а продавцы — получить лицензию. Можно этого не делать, а «всего лишь» изменить рецептуру производства продукции, вложив в это «жалкие» миллиарды рублей. Подумаешь, ерунда какая.

На все про все еще неделя, время пошло.

На сегодня никто из заинтересованных структур не знает в деталях, как именно это будет работать. Если трактовать закон буквально (а как еще его трактовать, спросит любой познавший, как работает вменяемый парламент), то под него подпадает куча продукции, начиная от фруктовых йогуртов до средств для стирки белья, от составов для мытья посуды и чистящих средств до освежителей воздуха, от клеев до кремов для обуви, полиролей, репеллентов, а также влажных салфеток и дезодорантов.

В начале лета страна может остаться без дезодорантов, представьте!

Парфюмеры тоже в неведении, какие кремы, пасты и мази подпадут под закон, а какие — нет. Они пишут слезные письма курирующему у нас все спиртосодержащее вице-премьеру Хлопонину, чтоб тот разъяснил. Будто он знает, что там законодатели имели в виду. Никто также не знает, как быть с продукцией, что уже произведена, импортирована и лежит на складах и полках магазинов. В законе на сей счет молчок. А там, где в законе молчок, готовь конвертик проверяющим инстанциям, которые уже встали на низкий старт.

Общий оборот косметики и бытовой химии с содержанием спирта от 0,5 до 1,5% в России оценивается в $200–250 млн. На фоне наших стратегических свершений сущий пустяк, конечно. Мы всю свою многовековую историю прожили без увлажняющих салфеток, и скрепы были куда крепче нынешних, и победам это никак не мешало.

Гагарин в космос без дезодоранта летал? Летал. Да и Уланова с Плисецкой тальком обходились. То-то же.

На многих этикетках сейчас указывается содержание «до 1%», более точная цифра, говорят, даже не всем производителям известна. Этикетки теперь тоже надо переделывать. За свой счет. Российские производители парфюмерии оценивают возможные потери на одну кампанию в 2,5 млн руб. Это меньше, чем содержание одного думца в год, так что мелочь. Сюда входят установка ЕГАИС и покупка соответствующей лицензии (800 тыс. руб.).

Крупные гранды-производители, особенно иностранные, предпочитают отмалчиваться в столь непростое политическое время, давая понять, что дико уважают российское законодательство и не такое в нем видали. Короче, одни готовятся «тупо подчиниться», другие пишут в инстанции с призывом остановить неостановимое, третьи тихо надеются, что поскольку этот закон — бред, то работать он не будет и здравый смысл победит.

Здравый смысл, однако, как показывает практика последних лет, все труднее пробивает себе дорогу в нашу переполняемую законодательными абсурдами жизнь.

Для начала непонятно, с какого перепугу вдруг вообще понадобилось снижать порог с 1,5 до 0,5%? Именно в этом проценте кроется, как Кощеева игла, необоримая сила русского пьянства?

Ведь, казалось, совсем недавно откипели страсти по квасу и кефиру, которые тоже пару лет назад чуть не заставили лицензировать как алкогольные продукты, но передумали. Внятное обоснование этого мудрого действа нигде увидеть не довелось. Законодатели, похоже, вообще не особо заморачивались вопросами, как на практике это будет работать, какие убытки — и ради чего, собственно, — понесут увлеченные импортозамещением отечественные производители. Они же по идее вдохновленные клятвенными обещаниями властей не ухудшать пресловутый инвестиционный климат.

Наш парламент, он вообще не про расчеты. Хотя с точки зрения технической и аналитической (формально) оснащенности он создавался как орган, который в состоянии выдать до деталей просчитанный законопроект, а не пафосную политическую декларацию о благих намерениях. Однако законов, годных для полноценного беспроблемного применения сразу после подписания, у нас на свет, как правило, производят мало.

Это даже хуже, чем раньше было с «Жигулями», которые надо было доводить до ума в гараже после покупки самим автоумельцам.

«Защиты от дураков» нет ни на одном этапе разработки законопроекта. Обсуждения в профильных комитетах с приглашением (выборочно, кого захотят) сторонних экспертов не являются эффективной мерой, гарантирующей качество. Институт лоббизма, когда на законной основе представители затрагиваемой отрасли могут хотя бы разъяснить законодателям, что они принимают, у нас неразвит и нелегитимирован. Он ошибочно понимается у нас лишь как примитивный подкуп законодателей, что давно не так в практике развитых стран.

В этом смысле сегодняшняя Дума гораздо меньше подвержена влиянию представителей реальной жизни извне парламента, чем в 1990-х. Это по-своему хорошо, но и плохо одновременно: сужается число участников выработки решений. И это на фоне сгинувшей внутрипарламентской конкуренции, когда так называемые оппозиционные фракции играют лишь согласованную для них роль марионеток партии власти. А чем меньше участников выработки решений и дискуссий, тем хуже качество решений. Штампуя все, что санкционировано сверху, без разбора, парламент ухудшает качество принимаемых законов. Совет Федерации также не заморачивается их детальным рассмотрением. По сути, в его лице в России нет второй полноценной палаты законодательной власти. Не налагает вето на негодные (даже не политически, а просто профнепригодные) законопроекты и президент.

Видимо, считается, что вето — это сигнал о кризисе системы и давать его не надо. Но это не так. Вето по идее неотъемлемая часть системы разделения властей нормального государства.

В итоге под алармистские вопли «как же нам теперь жить!» в роли пожарной команды выступает правительство, стремясь минимизировать ущерб, заложенный в некачественных законопроектах. Путем внесения разъяснений и толкований. Так древние жрецы толковали «знаки свыше» на свой и правителей вкус.

Росалкогольрегулирование судорожно уточняет перечень товаров, которые будут выведены из-под регулирования. Молочники и парфюмеры надеются, что чиновники внемлют здравому смыслу и все исправят. Однако это системно неправильно. И противоречит основам парламентаризма: исполнительная власть не должна принципиально корректировать законы либо должна брать ответственность на себя, издавая соответствующие указы прямого действия. Но такая модель отношений законодателей и правительства стала уже нормой.

И в этом сказывается кризис всей государственной системы.

В свое время было много шуму по поводу закона о доступе к WI-FI чуть ли не по паспорту. Закон не отменен, но на деле не работает, поскольку абсурдный. Примерно такая же история была с законом о регулировании рекламного рынка в СМИ, на кабельных каналах, по части рекламы пива и т.д. Только силами соответствующего ведомства удалось частично минимизировать неоправданный (мотивация было чисто пропагандистско-политической) ущерб, нанесенный думцами медиаотрасли. За сам ущерб, разумеется, никто не ответит.

С сентября должен заработать закон об обработке персональных данных россиян на российской же территории.

По сравнению с ним закон о спирте в йогуртах и зубной пасте — детский лепет.

При буквальном толковании закона надо в России вообще запрещать весь интернет, кроме того государственного сегмента, указ о котором давеча подписал Владимир Владимирович. Опять никто не знает, как будет работать то, что работать в буквальном смысле не может. Ждем толкований.

Чувствуя совершеннейшую политическую «безответственность» (а свобода законотворчества, конечно, часть любого нормального парламентаризма, законодатель в рамках отпущенного срока имеет определенную свободу рук от контроля избирателей, которые призывают его к ответу лишь на выборах), наши парламентарии продолжают «отжигать». Их ведь никто не одергивает особо и сверху, если они держат нос по ветру нынешнего курса в целом.

Законы у нас, увы, не носят в названии имен инициаторов, их вносивших, и страна не узнаёт этих героев. А наверху, похоже, исходят из того, что, мол, в крайнем случае одернем, остановим или выхолостим, применяя на свой манер (парламент же не вызовет на ковер за извращение сути законодательства). Но такая ситуация лишь подпитывает мотивацию у депутатов выдвигать как можно больше всяких инициатив, даже если они заведомо непроходные или абсурдные.

Считается, что важна активность сама по себе, которая есть залог включения в списки на следующих выборах.

Поэтому можно выдвигать обреченные на громкий резонанс законы о запрете абортов по системе ОМС, что-то запрещающее по части алкоголя, вообще по части морали и нравственности, нечто про очередной запрет или ограничение чего-нибудь иностранного (агентов, нежелательных организаций и пр.). На этом точно заработаешь много «галочек» у кураторов.

Так раскручивается маховик не столько даже законодательного безумия (хотя и его тоже), сколько производства множества неграмотных законов, которые в буквальном прочтении неприменимы в жизни и выглядят, как сказали бы раньше, актами саботажа и вредительства. Но вредительством их почему-то сегодня не считают.

Метки: власть, закон, информационная безопасность, информация, общество, Россия, рынок, СМИ, современное общество