Федор Лукьянов

| Российская газета

Обратное случалось. Скажем, в трех балтийских республиках в постсоветское время были президенты, которые до этого жили и работали в Северной Америке, — Валдас Адамкус, Вайра Вике-Фрейберга и Тоомас Ильвес. Они все, по крайней мере, были выходцами из соответствующих стран — не позже второго поколения. Саакашвили с Украиной тоже кое-что связывает — он учился в столице УССР и проходил срочную службу в аэропорту Борисполь. Но это как раз наследие ненавистного советского прошлого, от которого и он, и его киевские коллеги (а теперь начальники) открещиваются. И совсем не ностальгия привела экс-президента Грузии к его нынешней позиции.

Михаил Саакашвили — интересный феномен. Успешными или нет были его реформы на родине — предмет горячих споров, но он действительно был одержим идеей изменить Грузию.

Михаил Саакашвили — интересный феномен. Успешными или нет были его реформы на родине — предмет горячих споров (сейчас критиков больше, чем поклонников, хотя бывало и наоборот), но он действительно был одержим идеей изменить Грузию. Причем не просто экономику или политическую систему, а психологию соотечественников. Говоря об избавлении от советской ментальности, Саакашвили на практике хотел сломать традицию вообще. И превратить Грузию в образцово-показательную среднеевропейскую малую страну, которая выполняет сервисные функции во всех смыслах — от основ своего хозяйства (туризм и прочая сфера обслуживания) до политической роли маленького, но верного оруженосца «большого брата». Но не того, которого раньше.

За почти восемь лет президентства он преуспел в одном — налаживании работы госаппарата, который достиг нетипичной для Грузии эффективности. Здесь готовность жестко ломать «через колено» дала результат, хотя впоследствии стала явной и оборотная сторона «либеральных реформ» — жесткая репрессивная система. Но если наладить дисциплину в управленческих органах таким образом возможно, то придать принципиально иное направление развития стране, вопреки сформировавшейся там культуре, — нет. С чем и столкнулся в конце концов Саакашвили, покинувший президентский пост, мягко говоря, без оваций.

Само по себе это могло бы считаться частным случаем — мало ли экстравагантных лидеров порождает переходная эпоха. Но добавляется фактор активной поддержки подобной трансформации на Западе. И это наиболее интересный аспект, поскольку отражает общую философию эпохи после холодной войны. Важная ее составляющая — уверенность в том, что ничего невозможного нет, коль скоро великое идейное противостояние ХХ века подтвердило морально-политическую правоту победителя. Идеология «конца истории», по сути, означала, что вопрос дальнейшего развития мира сводится к одному — сколь быстро «правильная» модель распространится на весь земной шар. Где-то это происходило естественным путем — в Центральной Европе, Восточной Азии, Латинской Америке (хотя довольно быстро стали проявляться существенные культурные различия, влиявшие и на результат). Там же, где сама собой либеральная демократия не прорастала, использовались «стимуляторы» вплоть до военно-силовых (как на Балканах или Ближнем Востоке).

Саакашвили — идеальный пример применяемого подхода к вестернизации постсоветского пространства: выходец изнутри с психологией внешнего управляющего.

Саакашвили — идеальный пример применяемого подхода к вестернизации постсоветского пространства: выходец изнутри с психологией внешнего управляющего. Иными словами — человек, который не просто убежден в необходимости ломать устоявшийся уклад (так бывает на пути прогресса), но ему вовсе не жалко ни его, ни его носителей. И задача, повторюсь, изменить не те или иные политико-экономические практики, а менталитет людей, создать новое общество. Матрица хорошо нам знакомая из раннего периода большевистской революции.

Михаил Николозович — не единственный представитель этого класса, но просто самый яркий. Ведь он фактически отказался от гражданства страны, символом которой был как высшее должностное лицо. Саакашвили — лицо без гражданства не в буквальном, а в концептуальном смысле, для него наднациональная миссия важнее национальной принадлежности. Понятно, что катализатором тут служит Россия — новый одесский губернатор принадлежит к числу убежденных борцов против русского империализма, а потому считает, что сопротивляться ему нужно везде, где только можно. Такой своеобразный «воин-интернационалист».

В этом контексте появление Саакашвили в Одессе легко объяснимо. Украина — страна намного более многогранная, чем Грузия, но найти подобный типаж оказалось не так легко. Приводным ремнем перемен там все-таки служит классический национализм, на который нанизываются все прочие аксессуары вестернизации и демократизации. В Грузии идеологический элемент был сильнее, и Михаил Саакашвили как раз выступал в роли комиссара, сокрушающего привычные национальные ценности.

Препятствие же в том, что «волна демократизации», начавшаяся четверть века назад, сходит на нет, натолкнувшись на «сопротивление материала» по всему миру за пределами традиционного Запада, в том числе и на постсоветском пространстве. Вместе с ней уходит и чувство, что «все возможно». Внешняя поддержка может ослабнуть, а без нее все эти процессы «до основанья, а затем» практически обречены.