Георгий Бовт: Скрепами врага не закидаешь
Георгий Бовт о том, что потребует от России новая «холодная война»
Новая «холодная война» — привычное и идеологически комфортное состояние для многих на Западе и в России. Как будто в стоявший долгие годы без воды бассейн, в котором непонятно что делать, наконец-то налили воду. И можно наплескаться вдоволь. Как говорится, руки-то (а также языки и мозги) помнят.
Почитать, к примеру, недавнюю статью думского руководителя Сергея Евгеньевича Нарышкина. Не забыта, оказывается, бодрая лексика 70-х годов прошлого века, разоблачающая пресловутый Госдеп, который «пытается заново вогнать в свое идеологическое «стойло» взбунтовавшихся европейских политиков». Досталось от Нарышкина даже занимающему относительно взвешенную на общем фоне по отношению к России позицию (которая на Западе называется «понять Путина» и на политическом уровне сейчас не приветствуется) Томасу Грэму. Который стал «экспертом» в кавычках и приписан думским спикером к «кампании по шельмованию России» за то, что осмелился — экий нахал! — поднять в статье в Financial Times вопрос об эволюции русского государственного мышления в сравнении с европейским начиная с наполеоновских времен.
Это Нарышкин еще не читал полной версии недавнего доклада британского Chatham House, где с участием двух бывших послов Великобритании в России подведена почти 100-страничная неслабая аналитическая база под политику «сдерживания России» в новых условиях. Там тоже проанализирована эволюция политики России по отношению к Западу (в годы правления Путина), причем роль самого Запада в этой эволюции близка к нулевой: никаких таких «ошибок» с его стороны как бы и не было, сплошные несбывшиеся светлые надежды на нашу демократизацию.
Схожую мысль накануне саммита «большой семерки» в Баварских Альпах высказала канцлер Меркель: мол, включение России в «восьмерку» не оправдало ожиданий Запада, не сошлись ценностями.
Такой подход доминирует: ни одна из сторон более не рефлексирует по поводу собственных «недоработок», а сосредоточена лишь на обличениях другой стороны — либо за «кампанию шельмования», либо «за попрание международного права».
Идет оформление параметров новой «холодной войны». Сгодится то, что раньше показалось бы хамством либо горячечным бредом. Так, новоизбранный президент Латвии Раймонд Вейонис на полном серьезе собрался «защищать родину» (не уточняя против кого — и так понятно), причем в «первых рядах, а НАТО нам всегда поможет». Канадский президент Харпер в канун саммита G-7, отринув дипломатический тон, сравнялся в резкости лексики в адрес Путина с бойкими — и тоже вполне «простецкими» — публикациями в жанре «отлупа» нашего МИДа.
На этом фоне сам Путин накануне встречи с папой Римским в интервью итальянской газете предстает самой умеренностью, философично рассуждая об отношения с Европой в категориях любовника и любовницы. Тему «кампании шельмования» опускает, но о двуличии Запада (применительно к Украине) не забывает.
Новая «холодная война» была бы совсем «худой», если не вела к демонтажу соглашений об ограничении вооружений, которые привели к окончанию первой «холодной войны».
На фоне обвинений России в нарушениях Договора об ограничении ракет малой и средней дальности глава Пентагона Эштон Картер призывает дополнить меры экономического давления на Россию политическими и военными. Под вторыми пока понимаются учения. Чем ближе к российским границам, тем лучше. Другим шагом станет поставка «летального оружия» Украине. Об этом так долго говорят, что удивительно, что она еще не началась.
Украина, если так пойдет, станет основным полигоном «политики сдерживания».
В каком-то смысле ей отведена роль Германии в первой «холодной войне». Символично, что по ее восточной границе теперь строят аналог Берлинской стены.
Роль Украины расписана как по нотам. Не надо было быть провидцем, чтобы угадать, что обострение ситуации на юго-востоке Украины будет «совершенно случайно» приурочено и к саммиту G-7, и ко времени, когда ЕС надо решать судьбу введенных в прошлом июне на год антироссийских секторальных санкций. В этом смысле все идет «по плану».
К моменту начала саммита G-7 ситуацию в Донбассе удалось довести до такого состояния (и даже довести до отставки неплохо относившейся к нам спецпредставителя ОБСЕ Хайди Тальявини), что на этой встрече, как выразился президент Евросовета Дональд Туск, «дискуссия могла быть только об ужесточении санкций», а не об их отмене или ослаблении.
Санкции с нами на все время новой «холодной войны».
А повод для их продления или расширения (как формализованного, так и принятого неформально в контексте выстраиваемого вокруг России «санитарного кордона») найдется. Украина таким перманентным «поводом» станет на годы.
А «в самом конце спектра», как выразился аноним в Пентагоне, станет размещение ядерных ракет в Европе. То есть новая «холодная война» не обойдется без аналога «Першингов», размещение которых в Западной Европе в декабре 1983 года стало апофеозом первой. Что касается России, то основным содержанием ее военных мер в контексте новой «холодной войны» помимо увеличения военных расходов станет разработка средств противодействия развертываемой в Европе системе ПРО.
Времени у нас немного: лет через десять-пятнадцать ПРО может всерьез претендовать на то, чтобы полностью или близко к тому нейтрализовать российский ядерный «щит и меч».
Согласно логике противостояния, новый виток гонки вооружений (казалось, уже забытая, затасканная ранее фраза) должен привести к созданию некоего оружия нового поколения, которое должно стать формой реализации технологического преимущества Запада. Как в свое время ею стала программа «звездных войн». Хотя и построенная отчасти на блефе, она не на шутку перепугала престарелое и утратившее адекватную связь с реальностью советское руководство. Теперь такая роль может быть отведена какому-нибудь «электромагнитному оружию», вмиг «накрывающему медным тазом» всю систему управления Ракетно-космическими войсками.
В годы первой «холодной войны» проблема полной нейтрализации угрозы вероятного массированного ответного ядерного удара так и не была решена ни одной из сторон. И угроза взаимного уничтожения (то есть взаимное устрашение) сыграла решающую роль в сохранении мира. Будет ли теперь угроза ядерной войны, несущая конец всякой цивилизации — и западной, и евразийской, — оказывать такое же охлаждающее воздействие на все более нагревающиеся умы политиков из поколения, которое реальной войны не видело (в отличие от Кеннеди и Хрущева, например)?
Пока логика противостояния не привела к практической постановке такого вопроса в текущую повестку, но к тому идет.
Ядерные угрозы стали употреблять всуе.
Причем, заметим, в условиях, когда всемирно наблюдается деградация института ответственного политического лидерства, а в России все возможные осечки в системе госуправления (к коим причисляется и любая оппозиция) на «дальних подступах» пытаются «нейтрализовать» путем сосредоточения власти в руках одного человека. В руках которого, соответственно, находятся все «сдержки и противовесы», а также единственно верное понимание меры и баланса во всех значимых сферах общественной жизни.
Что принципиально отличает нынешнюю «холодную войну» от прошлой, так это акцент на экономическом и финансовом давлении на «непослушную Москву».
Россия, несмотря на всю импортозамещающую браваду политиков и не самые худшие промежуточные последствия санкций, пока выглядит на этом направлении уязвимой. Как и на направлении технологического соревнования (точнее, своего отставания). Формулирование ответа на такие вызовы требует кардинальной перестройки работы государственных и общественных институтов.
Однако вовсе не на началах неосталинизма, как грезится многим. Такой «эффективный менеджмент» не годится в нынешних условиях. Стоит напомнить, что ответ на технологические вызовы даже первой «холодной войны» и сопутствующей ей гонки вооружений происходил не в условиях закручивания гаек, а, напротив, в условиях сначала хрущевской оттепели, а затем также совершенно вегетарианского по сравнению со сталинизмом брежневского режима, провозгласившего, кстати, в качестве одного из основных лозунг «роста благосостояния советского народа».
Кроме всего прочего подготовка новой «перестройки» государственных и экономических институтов в интересах модернизации (без нее, надо четко осознавать, Россия драматически обречена в нынешнем противостоянии, причем развязка произойдет с горизонтом не более 10–15 лет) требует качественно иного уровня дискурса, нежели мы сейчас наблюдаем. Хотя бы на уровне правящего класса.
Однако на фоне совершенно заполошных тем, которые берут на вооружение «как бы политические» ток-шоу (дошло наконец уже и до «бородатой женщины» в лице Собчак), на фоне дальнейшей маргинализации и «пожелтения» информационного пространства, упадка образования, унижения (уже иначе и не назовешь) науки в отличие от культа науки эпохи оттепели — на этом фоне люди, призванные вырабатывать решения, тратят слова на филиппики про «кампанию шельмования».
Мобилизующего эффекта они все равно не оказывают (служа лишь сигналом-рапортом о так понимаемой лояльности «курсу партии и правительства»), но и рецептов модернизации как ответа на внешние вызовы никаких не содержат. В отличие от всевозможных «чэтэм-хаусов» и прочих «мозговых трестов», озадаченных сейчас как раз концептуальным формулированием политики в отношении России. При том что осуществление технологических прорывов (которые затем будут использованы политическим классом) отдано на откуп частному предпринимательству. Куда более свободному, чем у нас, от административных и бюрократических оков.
Моральное сплочение большинства общества вокруг лидера перед внешней угрозой и «за #Крымнаш», бесспорно, действительно важно в нынешних условиях. Но недостаточно. Одними духовными скрепами противников не закидаешь, как шапками. И технологический прорыв не совершишь.
