Георгий Бовт

| Газета.Ру

Георгий Бовт о том, почему уничтожение санкционных продуктов не повредит имиджу власти

Жизнь в условиях санкций будет долгой, уже ясно. И она не может не обрастать по ходу собственной внутренней драматургией, предполагающей распределение ролей, а также периодическую «гальванизацию» информационной составляющей новыми поворотами сюжета. Иначе все затухнет, перестанет привлекать внимание, публика переключится на другие темы.

Не дай бог, не на те, какие предписаны режиссурой. Показательное уничтожение еды в этом смысле ход, сделанный вовремя и имеющий несколько составляющих.

Это своего рода «многоходовочка», даже если и не осознанная во всех проявлениях.

Примечательно, что до закатки в землю евросыров и всяких хамонов дошло лишь год спустя после введения российского продуктового эмбарго. Это много говорит о качестве принимаемых решений. Вводя запрет, никто не озаботился подробной проработкой вопроса, а что, собственно, делать с запрещенной продукцией, каков порядок ее утилизации или, наоборот, реализации (скажем, в дома престарелых или детские), какова ответственность за нарушения и есть ли она вообще. Все как обычно: сначала принимают закон, потом думают, как выполнять.

С другой стороны, эта «непродуманность» с точки зрения драматургии оказалась кстати. Если бы вывели бульдозеры против йогуртов и сыров в прошлом году, на фоне опасной эскалации конфликта на Украине (примерно в это время случился иловайский котел), это могло вывести противостояние с Западом на еще более истерическую ноту, а так в запасе остался еще ход в игре на ужесточение. Также за год можно было на практике посмотреть, как сработает импортозамещение, сколь критичными станут для нашего продуктового рынка «санкции в стиле селфи». Не просчитывать же все заранее — это не наш стиль.

Посмотрели — вроде голода нет, можно, значит, закрутить гайки еще на пару оборотов.

По некоторым подсчетам, доля «контрабандной» (в кавычках потому, что формально уголовная статья за контрабанду утратила силу еще четыре года назад) продукции на рынке не превышала 10%. Видимо, теперь сочтено, что от закатывания еды в асфальт или землю сильно хуже уже не будет. Опять же погода позволяет делать неплохие прогнозы на урожай в этом году.

Другим «проявлением» стала фигура нового министра сельского хозяйства Ткачева. Он, безусловно, хотел отличиться своей инициативой (если только ее ему не подсказали сверху, что вполне возможно). Теперь он надолго замазан ассоциацией с уничтожением еды. Это может ему пойти как в сильный плюс, так и в сильный минус. Смотря как разыграть.

Должности «куратора села и АПК» традиционно отводилась важная роль в рамках советской политической парадигмы, которая по-прежнему видится ценной для нынешнего руководства страны: с нее можно как взлететь на политический олимп, так и быть низвергнутым с него. Если Ткачев понадобится для повышения (чего я бы, например, не исключал, повороты сюжета в исполнении Руководителя могут быть самыми неожиданными) или для создания иллюзии такой возможности в иных целях, то про него скажут, что он успешно справился с задачей импортозамещения, вытеснив вражескую вредную еду. Если не понадобится, то скажут, что вместо подъема села увлекся пиаром и политическими спекуляциями.

Реальные результаты работы могут при этом иметь второстепенное значение, поскольку виртуальная реальность у нас главнее всамделишной.

Трактовка решения и действий по уничтожению еды становятся также очередным «тестом на лояльность». Спонтанно выработана и соответствующая генеральная линия (на мой взгляд, не самая оптимальная): эти действия подаются прежде всего как защита российского народа-потребителя от опасных и вредных (вплоть до отравленных) продуктов, поступающих с треклятого Запада по подложным документам.

Мне кажется, гораздо более циничным и действенным ответом тому же Западу, если уж на то пошло и «санкции-селфи» таки ввели, было бы проверять такую продукцию, чтобы затем показательно, под телекамеры, отправлять в Донбасс, в адрес жителей ДНР и ЛНР, а заодно и в Крым. Мол, вы наложили на нас санкции за политику в отношении этих регионов — получите. Но осуществить столь дивную постановку, увы, невозможно в российских условиях. Потому что принимавшие решение об уничтожении еды люди отлично знают:

все будет разворовано и перепродано, верить никому нельзя, проверить исполнение столь сложного в выполнении приказа невозможно. Проще все сжечь.

Разумеется, для критиков власти сюжеты с «сыроцидом» не могли не стать поводом для эмоциональных восклицаний по поводу очередного «преступления кровавого режима». Мол, 20% населения живут ниже черты бедности и голодают, а в это время бульдозеры утюжат пармезан. Кое-где оголодавшее население вообще замечено рыщущим по полигонам в поисках уцелевших остатков еды. Отсюда вывод: подобная политика, дескать, неминуемо приведет к социальному взрыву, оголодавший народ восстанет за хамон и сметет «кровавый режим». Дабы тотчас, обретя свободу, наесться европейской жратвы в три горла.

Глупости все это. Очередная демонстрация неадекватности так называемой оппозиции российским реалиям, ее неумения взять нужную, а не фальшивую «ноту» в формулировании собственной повестки. Подавляющему большинству населения на весь список санкционных продуктов наплевать от первого до последнего пункта. Они никогда не входили в рацион его питания, за исключением зажиточной части населения Москвы, Петербурга и еще, быть может, нескольких крупных городов.

Большинству обывателей не до тонкостей запахов всяких камамберов и бри, хамон успешно заменяется свининой и тушенкой, а макароны по-флотски не требуют посыпания пармезаном.

Овощи и фрукты традиционно занимают малую долю в рационе, кроме тех, что произрастают на любом русском огороде и заготавливаются впрок. Как и рыба, кроме той, что ловится саморучно или зовется селедкой. Сыр, он и есть сыр, а колбаса, она и есть колбаса. Замена одних (импортных) ингредиентов в одних сортах пройдет незамеченной, а повышение цен на другие никак напрямую в сознании не будет увязано с российским эмбарго. Напротив, это все результат «происков Запада». До пустых полок супермаркетов, как в Венесуэле, нам еще далеко. К тому же, как помнят те, кто застал поздний совок, даже пустые полки советских магазинов не вели ни к каким волнениям.

Социологам хорошо известно: все силы нашего обывателя обычно уходят на то, чтобы приспособиться (или выторговать, заполучить что-то по блату, добиться исключения для себя лично) к тяжелым условиям самому и своей семье, нежели сплачиваться и бороться за улучшение условий жизни и правил для всех.

Что касается тезиса о кощунстве акта уничтожения еды, постулируемого критиками режима, то, во-первых, речь в данном случае идет о «вражеской еде», не присутствующей в ежедневном рационе подавляющего большинства обывателей. Даже если воспринимать сие действо как вандализм, то и он привычен в нашей жизни, как снег или дождь, достаточно посмотреть вокруг или хотя бы на стены вашего лифта в подъезде. В этом есть нечто рудиментарное от торжества варвара над непонятной и оттого «враждебной» цивилизацией.

Во-вторых, сакральное отношение к еде характерно для аграрных обществ, а из этого состояния мы давно вышли. Современное индустриальное общество относится к еде, прямо скажем, наплевательски. И чем оно богаче, тем больше еды выбрасывает. И никто при этом особо проблемами что африканских, что собственных бедных и голодающих не заморачивается.

В новейшее время уничтожение еды — как контрабандной, так и вполне законной — давно стало распространенной практикой.

Достаточно вспомнить рузвельтовский «Новый курс» и «Акт о регулировании сельского хозяйства» (Agricultural Adjustment Act — AAA). Он помимо субсидий фермерам и принудительного сокращения посевных площадей в целях поддержания цен на продовольствие предусматривал уничтожение сотен тысяч гектаров посевов, а также миллионов голов скота. При том что в Америке тогда реально было много голодающих.

По подсчетам британского Института инженеров-механиков (IME), в мире ежегодно по разным причинам уничтожается, гибнет, пропадает, портится и т.д. до половины всего производимого продовольствия. И если в слаборазвитых странах основные потери происходят на стадии производства и транспортировки, то в развитых в среднем просто выбрасывается до 100 кг в год на человека вполне добротной еды.

По данным шведского Института продовольствия и биотехнологий, ежегодные мировые потери еды уже на конечной стадии (когда она куплена и дошла до потребителя) составляют 1,3 млрд тонн. Больше всех транжирят еду в Северной Америке и Океании — 110 кг на человека. Американцы оставляют несъеденной, неоткрытой и непочатой примерно 40% приобретаемой еды, примерно на $165 млрд. Вторые по расточительности — страны ЕС с 90 кг. В индустриальных странах Азии не доедают 80 кг, в Северной Африке, Западной и Центральной Азии — по 35 кг. Бережливее всего едоки стран Африки, что южнее Сахары: они выбрасывают лишь 5 кг еды в год на человека.

При этом мало где в мире есть программы раздачи именно лишней еды голодающим. Помимо законов рынка (на это нужны дополнительные затраты) речь идет и о том, чтобы не плодить иждивенцев, охочих до бесплатного сыра.

Таковой признан развращающим, для бедных должны работать иные законы, а также благотворительные и государственные социальные организации.

Жесткий закон, направленный против расточительности в продовольственной сфере, принят недавно лишь во Франции. Там супермаркетам запрещено (штраф до €75 тыс.) выбрасывать непроданные продукты, скажем, с истекающим сроком годности. Поэтому ее раздают бесплатно нищим. В школах и университетах предписано разработать свои программы сбережения продовольствия.

Но нам пока не до этого. Возможно, это станет следующим сюжетным поворотом жизни под санкциями, связанным уже, скажем, с нехваткой каких-то основных продуктов питания. Мы ведь не знаем, сколь прописан наперед сценарий этой драмы. И прописан ли он вообще.

Метки: власть, Россия, санкции, сельское хозяйство