В понедельник в Нью-Йорке начинаются основные прения в рамках юбилейного заседания Генеральной Ассамблеи ООН — выступают главы государств и прежде всего «большая тройка» президентов Китая, США и России. Ожидания сформировались завышенные — ни Си, ни Обама, ни Путин, скорее всего, ничего принципиально нового не скажут. Однако само по себе скопление «мирового начальства» заставляет отнестись к мероприятию всерьез.

ООН — единственный форум, где лидеры такого калибра почти одновременно выступают с изложением собственных приоритетов.

Остальные мировые институты либо носят неформальный характер и обходятся без ярких публичных заявлений (речь идет о клубах наподобие «восьмерки», «двадцатки», БРИКС), либо являются региональными, а значит, как правило, приспособленными под соло наиболее крупной страны из своего состава, будь то США, Китай, Россия или, до некоторой степени, Германия.

Поэтому, хотя ООН критикуют давно, ей ничего не грозит — другого форума такой же представительности и уровня легитимности не существует, да и не может быть. Это, впрочем, касается ООН как площадки, если же говорить о ней как об органе управления, то сомнения в ее будущем звучат как никогда громко именно в год семидесятилетия.

Чем дальше от момента основания, тем больше возмущения неравноправием — пятерка держав монополизировала привилегии и отдавать их не намерена.

В 1945 году сомнений в правомерности такого устройства не было, поскольку, как всегда в истории, его устанавливали победители большой войны. Но потом в мире произошло так много всего, и расстановка сил изменилась столь радикально, что апеллировать ко Второй мировой войне как правоустанавливающему событию приходится по инерции. А также по той причине, что другого подобного события (большой войны с чьим-либо разгромом), к счастью, с тех пор не было, иным же способом пересмотреть сложившуюся иерархию невозможно.

Кстати, любопытно, что набор постоянных членов Совета Безопасности ООН, сформированный в 1945 году, с одной стороны, не менялся уже 70 лет, но с другой — изменился радикально. Неизменными в нем остались только Соединенные Штаты, можно сказать, что это та же страна, что и тогда. Советского Союза больше нет (Россия правопреемник, но совсем не то же самое). Китай переродился в КНР через четыре года после основания ООН, хотя до начала 1970-х в Совбезе присутствовал представитель свергнутого Гоминьдана. Великобритания и Франция на момент создания ООН еще были трансконтинентальными империями — в состоянии кризиса, но тем не менее с большим влиянием в Азии, Африке и на Тихом океане.

Символом власти пятерки является право вето, и объяснимо, что именно против него наблюдается наибольшее раздражение.

Кризисы на Украине и в Сирии сделали «козлом отпущения» Россию. Именно из-за ее блокировки резолюций, осуждающих присоединение Крыма и санкционирующих какие-либо действия против Дамаска, опять стал регулярно подниматься вопрос о злоупотреблениях великих держав, которые, мол, цинично используют предоставленные возможности в собственных эгоистических интересах.

Дискуссия о вето переплетается с главной, наверное, ооновский темой конца ХХ — начала XXI века — об использовании силы в гуманитарных целях и праве вмешиваться в дела суверенных государств для предотвращения геноцида или массовых страданий населения. На этом фоне страна, которая открыто этому противостоит, смотрится, мягко говоря, невыигрышно, вызывая постоянные восклицания «доколе!» и призывы к справедливости.

Право вето действительно никогда не имело ничего общего со справедливостью, но является главным встроенным предохранителем.

Благодаря ему мы до сих пор живем по правилам 1945 года, а не по каким-то другим, написанным после еще одной войны. Наделение главных мировых держав согласованной возможностью заблокировать решение, которое кто-то из них считает для себя опасным и неприемлемым, является заменой военного ответа. И тот факт, что на протяжении 70 лет этот механизм действует, прямого вооруженного столкновения крупных стран не случилось, — пример уникальной эффективности мирового устройства. (Справедливости ради вспомним, что дополнительным аргументом в пользу его устойчивости стало, конечно, ядерное оружие.)

С инициативой о лишении России права вето выступает, естественно, Украина, симпатии такая позиция вызывает у ряда европейских государств.

Идею добровольно отказаться от блокирования принятия решений в случаях, когда надо остановить массовые убийства, высказала Франция.

Китай, естественно, молчит, но понятно, что никогда от такого рычага не откажется.

Уклончивую позицию занимают США, которые часто накладывают вето, особенно когда речь идет о принятии резолюций с критикой Израиля. Американские представители об отказе от этого инструмента не говорят, но указывают, что злоупотребление им приведет к утрате авторитета Совбеза и к тому, что многие государства начнут попросту действовать в обход его.

Последнее, впрочем, скорее риторика. Соединенные Штаты единожды попробовали откровенно проигнорировать Совбез, осуществив вторжение в Ирак в 2003 году. Результат оказался столь сокрушительным, что полный спектр его последствий не прояснился и сегодня. Вашингтону все равно пришлось через некоторое время возвращаться в ООН для того, чтобы хоть как-то ввести процесс стабилизации Ирака в международные рамки и опереться на остальных. После этого при всех нападках на ООН и ее Совбез американцы придерживались установленных там процедур, то есть опыт самостоятельных действий был признан неудачным. Ливийский пример, когда от вето Россия по не вполне понятным причинам отказалась добровольно, тоже вряд ли кого-то вдохновит — по достигнутому результату.

Все вышесказанное не означает, что Москва может вздохнуть спокойно и навсегда положиться на свою блокирующую силу, чтобы обезопасить свои интересы. Общее раздражение привилегиями «пятерки» в мире растет, и Россия оказывается «слабым звеном» — ее действия легко представить в качестве циничного попрания всех и всяческих моральных норм, а с точки зрения широкой мировой общественности «все они (гранды) такие».

Победа в войне как основа авторитета «пятерки» — в далеком прошлом. Чтобы подтверждать этот авторитет сейчас, необходимо демонстрировать, что ведущие страны способны не только отстаивать свои нужды, но и предлагать решения международных проблем. Это в условиях разваливающегося мирового пространства ценится в высшей степени.

России же такая способность важна критически, поскольку у нее право вето — едва ли не единственный по-настоящему действенный инструмент, но он имеет исключительно негативную силу. И его необходимо подкреплять позитивными действиями.

Удачным примером была идея Кремля два года назад по уничтожению сирийского химического оружия — даже критики были вынуждены признать, что она помогла всем выйти из неприятного положения без лишних потрясений.

Нынешняя российская активность в Сирии может рассматриваться как попытка повторить тогдашний успех, правда, тут уже есть привкус «сфер влияния».

Как бы то ни было, фору в международных отношениях получат те страны, которые докажут, что мировые проблемы можно не только создавать, но и решать.