Круглые даты — завораживающая вещь. Волей-неволей возникают параллели. И хотя все твердят, что история никогда не повторяется буквально, а декорации исторической сцены изменились настолько, что в них невозможно играть тот же сюжет, соблазн не проходит. Соблазн примерить лекала прошлых эпох на сегодняшнюю и объяснить с их помощью, что, собственно, происходит.

2015 год был богат на такие годовщины. 200 лет Венскому конгрессу, который положил конец наполеоновским войнам и позволил установить в Европе систему поддержания баланса между великими державами. 70 лет с окончания Второй мировой и основания ООН, что также подвело черту под хаосом первой половины ХХ века, установив достаточно четкие правила игры. 40 лет Хельсинкскому заключительному акту, который зафиксировал раздел Европы, но и открыл дорогу к ее объединению. 25 лет Парижской хартии для новой Европы, которая провозгласила единство континента после прекращения идеологического противостояния. На фоне мрачных годовщин предыдущего 2014-го (100 лет начала Первой мировой, 75 лет — Второй и пр.) — фон обнадеживающий.

Что же показало применение всех этим «мерок» к мировому «телу» середины 2010-х годов? Костюмы прошлого не впору…

2015 год стал первым, когда никто уже не спорил с очевидным — мировая система пребывает в состоянии тяжелого дисбаланса, который порождает все новые кризисы.

Многим это было понятно и раньше. Но очень не хотелось признавать данный факт, то есть отказываться от комфортного представления еще конца ХХ века, что все идет нормально, а неизбежные рецидивы прошлого возможно точечно купировать. Таким рецидивом, например, были объявлены действия России по присоединению Крыма и поддержке антимайданных движений на востоке Украины. Ведущие державы (а с точки зрения влияния на мироустройство это все еще Запад) попытались консолидированным политическим, экономическим, психологическим давлением заставить Кремль изменить поведение и вернуться «на правильную сторону истории». Иными словами, они исходили из того, что существует то, «как надо».

Нажим на Россию желаемого эффекта не принес, а потом случился окончательный поворот. В случае с Сирией «как надо» не знает больше никто. (Украинский сюжет тоже стал разочарованием для симпатизантов Киева, но, по крайней мере, саму концептуальную рамку европеизации никто под сомнение не ставит.) Ближний Восток — 2015 стал олицетворением безысходности — чем больше усилий, тем очевиднее: а) их неэффективность, б) принципиальная невозможность сплотить участников этого многослойного конфликта вокруг одной цели.

Тренд года — безнадежное желание вернуться в «золотой век», у каждого — свой. Наиболее яркий пример, конечно, главный возмутитель ближневосточного спокойствия, которого теперь повсюду принято именовать ДАИШ. Здесь все однозначно — назад в эпоху халифата, когда все было честно и справедливо, долой достижения так называемой цивилизации, навязанной правоверным колонизаторами. Включая святая святых — ту модель государства, которая сформировалась за столетия общественно-политического развития. Своеобразная популярность радикальных исламистов из Месопотамии на Западе, интерес к их идеям и деяниям — свидетельство того, что и за пределами предполагаемого «халифата» ощущается внутренняя пустота и растущее стремление к чему-то другому, не такому, как сейчас.

Однако в светлое прошлое тянется не только самопровозглашенный халиф аль-Багдади. Образцы в прошлом ищут и те, кто формирует мейнстрим глобальной политики. Правда, в прошлом менее далеком.

Памятные даты года возвращали к событиям минувших столетий, которые были связаны с установлением определенного мирового устройства. До конца ХХ века оно всегда было связано с балансом. Сложным, с участием многих игроков, как в XIX веке. Или относительно простым, как после Второй мировой войны, когда установилась система равновесного доминирования двух сверхдержав. Баланс неизменно предусматривал взаимное признание какой-то формы сфер влияния. На этом стояли венская модель, ялтинская система, Хельсинкский заключительный акт.

На первый взгляд иной принцип был заложен в Парижскую хартию 1990 года, которая декларировала как раз отказ от сфер влияния и разделительных линий. Однако на деле и она требовала баланса — не для противостояния, а для сближения. Собственно, об этом и грезил Михаил Горбачев, для которого окончание холодной войны должно было базироваться на конвергенции, равноправном взаимном сближении прежде конкурировавших блоков. Для «общеевропейского дома» был нужен Советский Союз как одна из опор, сфер гравитации наравне с Евро-Атлантикой. Россия, став через год формальным правопреемником СССР, выполнять эту функцию не могла. Она стала не одним из управляющих общеевропейского дома, как это задумывалось Горбачевым, а не более чем его неблагополучным жильцом, которому к тому же еще и приходилось доказывать свое право проживать на данной площади.

Идеал России, что бы ни говорилось официально,— возврат к какой-то форме согласованных сфер влияния. Отсюда ностальгия по Вене и Ялте. Образец Запада — ситуация 1990-х годов, когда сферы кончились, а влияние стало всеобъемлющим и универсальным. Поэтому речь все время ведется о Хельсинки (умалчивая о той его составляющей, которая предусматривала фиксацию блоков) и Париже, который предусматривал общность. Интересно, что одни и те же события последнего времени при желании можно интерпретировать и в пользу обеих версий, и для опровержения их. Смотрите, Украина едва не рухнула, а все из-за русской мании борьбы за влияние, говорит Запад. Не нужно лезть с вашими лекалами туда, где вы ничего не понимаете, отвечает Россия, ваша экспансия создала целый пояс государств, которые глубоко дестабилизированы и не способны самостоятельно развиваться.

Драматизм в том, что ни та ни другая ностальгическая модель невозвратима. Политику сегодня отличает от времен «мировых порядков» ее небывалая демократизация. Стало слишком много тех, кто влияет на процессы. Теперь это не только крупные державы, как прежде, но и многочисленные средние страны, стремящиеся в высшую международную лигу, межгосударственные организации с их бюрократической инерцией, огромные корпорации (отдельно стоит выделить коммуникационных гигантов), негосударственные акторы, наподобие неправительственных организаций (а ДАИШ, по сути, одна из них), и даже отдельные личности, обладающие интеллектуальной властью над другими. Да и внутри государств принятие решений осложнено тем, что правительства не в состоянии полностью контролировать то, что происходит на их территории,— невозможно отгородиться от многообразных влияний глобального мира.

Четко зафиксированные сферы интересов исключены. Те, кто раньше в них входил, больше не готовы принимать такой тип отношений. Те, кто их контролировал, не имеют достаточных рычагов власти, чтобы кого-то принудить. Опыт современного применения военной силы убедительно доказал, что без цели настоящего имперского строительства (а сейчас это откровенный анахронизм) потраченные средства и усилия бессмысленны. Ценностное сплочение возможно только в однотипных сообществах, которые заведомо не могут быть очень широкими. Экономический же способ «колонизации» в глобальной мировой экономике требует сложных взаимных уступок и ведет к нелинейным результатам, зачастую не диктуя правила, а их размывая.

Опыт уходящего года показал, что господствующей тенденцией является не универсализм «пирамидально» выстроенного мира, как представлялось в 90-х, а его фрагментация на более управляемые сегменты. Они существуют по собственным, а не всеобщим правилам. Прообразом такого «блока» стало Транстихоокеанское партнерство, соглашение о котором заключено в минувшем октябре. Вторым компонентом должно стать Трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство, Барак Обама надеется договориться о нем до конца своего срока президентства.

2015 год, может быть, еще и на стал Рубиконом, за которым начинается что-то новое, но продемонстрировал невозможность вернуть старое. Авторы ежегодного доклада Валдайского клуба, названного на сей раз «Война и мир XXI века», уверены, что

«нарастание хаоса и неуправляемости в международных отношениях не может продолжаться бесконечно… скорее всего, мы наблюдаем начало формирования новой структуры мира, основанной на фактическом, хотя и не зафиксированном балансе двух больших групп государств».

Гибкий баланс «двух океанов» с Америкой в центре, с одной стороны, и континентального массива Евразии с какой-то формой тесного партнерства Китая и России, с другой, на первый взгляд напоминает либо очередной извод классической геополитики, либо мрачные предостережения Джорджа Оруэлла с его Евразией и Океанией. На деле, однако, речь идет о двух сообществах, объединенных общими интересами внутри, но не находящихся в заведомой конфронтации друг с другом, во всяком случае — не находящихся в ней постоянно.

«Сейчас новый порядок не возводится на послевоенных руинах прежнего, а постепенно «прорастает» из диалектического хаоса соперничества и взаимозависимости»,— полагают авторы доклада. Происходит это естественным образом, помимо воли основных игроков. Ошарашенные лавиной событий, они не могут отвести взгляда, обращенного назад, стараются не заглядывать в будущее, уж очень пугающим оно иногда кажется. Но повернуть голову все равно придется, может быть, даже в наступающем году.