Федор Лукьянов

| Forbes

Феномен Дональда Трампа, который несколько месяцев держится на лидирующих позициях в гонке за президентскую номинацию, отражает дух времени.

И малой доли того, что позволяет себе миллиардер, прежде хватило бы, чтобы похоронить кампанию раз и навсегда.

Чего стоит одно только требование запретить въезд мусульман в Америку. Это идет вразрез с аксиомами открытости и религиозной свободы, на которых испокон веку стоит национальная идентичность США. И вдруг выясняется, что большинство республиканских избирателей солидарны с такой идеей.

Герой нашего времени — обычный гражданин, который перестает понимать, что происходит, а поэтому испытывает растущее раздражение.

Ему надоедают одни и те же политики, которые, сменяя друг друга по кругу, не приносят ни свежих идей, ни новых подходов. Обыватель инстинктивно опасается доверить кошелек оппонентам мейнстрима, но душой тянется к их откровенным лозунгам и простым решениям.

Ситуация в ведущих странах напоминает ту, что сложилась в посткоммунистическом мире в начале 1990-х. Сломом жизненного устройства и растерянностью пользовались мастера эпатажа. Сегодня нечто подобное происходит на мировом уровне.

Масштаб экономических, социальных, политических сдвигов не позволяет рассчитывать на то, что прежний жизненный уклад уцелеет, но общества пока это скорее ощущают, чем понимают. Идеальная почва для утешительного популизма, который не предлагает рецепты, а обнародует страхи и неуверенность значительной части граждан. В том числе и среднего класса — казалось бы, гаранта стабильности и умеренности.

То, что именно средний класс — главная жертва социально-экономических катаклизмов, понятно с начала финансового кризиса второй половины 2000-х.

Фрэнсис Фукуяма в статье 2012 года опасался концептуального вакуума — нет идеологии, которая предлагала бы решения на фоне так и не воспрянувших левых и проседающих неолибералов.

В Германии, наиболее устойчивой стране Евросоюза, говорят о расширяющемся потерянном слое. Это соскальзывающий еще ниже нижний сегмент среднего класса, те, кто недавно относил себя к благополучному сословию, но не способен удерживать свои позиции. С этими людьми (по оценкам, уже не менее 15% населения) всерьез не работает ни одна из партий, поскольку в обществе всеобщего благосостояния электоральная активность всегда была направлена на успешных середняков. Беднеющая прослойка и составляет группу поддержки протестных движений. Тем более что проблемы визуализировались. Это приезжие — беженцы, террористы…

В незападных странах не успела сформироваться привычка к благосостоянию и велико расслоение. Популизм имеет более привычное левое обличье — запрос на социальную справедливость в духе покойного Уго Чавеса. Там много лозунгов, но дефицит практических программ. В Китае «новая норма» — более низкие темпы роста — требует публичной компенсации за счет внешней экономической экспансии и управляемого национализма.

На постсоветском пространстве свои ответы. Реакция на запрос населения — апеллирование к внешним факторам. На Украине, например, или в Молдавии спасительной панацеей объявлена европеизация. (В последнем случае, правда, опереточный характер политики обессмысливает все что угодно.)

В России чувство исчерпания модели развития, присутствовавшее в обществе в 2011–2012 годах, было задавлено украинским кризисом. Общественная мобилизация вокруг противостояния брошенным вызовам канализирует сомнения в патриотический подъем. При этом суть процессов схожа именно с западным миром — конец общества потребления, сокращение среднего класса и отсутствие понятных схем развития помимо текущего выживания экономики.

От всплеска недовольства удерживает тип правления — харизма лидера основана на восприятии его как «одного из нас», человека с понятными массам инстинктами. В этом, кстати, и секрет популярности российского президента в мире — имидж надежного и понятного мужика, который реагирует как нормальный человек. То, что вызывает откровенное неприятие у интеллектуалов и мейнстримных политиков, является выигрышным в глазах обывателя.

Такой тип поддержки руководителя защищает политическое поле от успеха демагогов, но связывает руки. Принимать «непопулярные» меры, которые не вписываются в сложившийся образ, опасно, потому что подтачивает саму основу восприятия. Так что есть риск (как, кстати, и у правящего истеблишмента во всех других странах, который гонится за радикализацией публики) так увлечься борьбой с популистами, что превратиться в одного из них. Победитель дракона, как известно, сам рискует стать им.