Федор Лукьянов: Прошлое вместо будущего
О предстоящем саммите НАТО в Варшаве
Варшавский саммит НАТО будет успешным для альянса, но не решит ни одной его проблемы
В Варшаве открывается встреча в верхах Североатлантического альянса, которую невозможно не назвать символической. Четверть века назад, 1 июля 1991 года, по соседству, в столице Чехословакии, было принято решение о роспуске Организации Варшавского договора (созданной, как очевидно из названия, как раз в том городе), что формально подвело черту под эпохой конфронтации двух военно-политических блоков.
Один из соперников добровольно ушел с ринга, полагая, что вслед за ним достоянием истории станет и второй участник соревнований. По крайней мере, так видели будущее Европы и мира в Кремле. Там царило «новое политическое мышление», и советское руководство было преисполнено решимости активно участвовать в строительстве «общего европейского дома» согласно предначертаниям Хартии для новой Европы, заключенной в Париже в конце 1990 года. Этот документ, на который часто ссылаются и поныне, провозглашал «новую эру демократии, мира и единства» для всего Старого Света без противостоящих блоков и разделительных линий. Подписанты документа заявляли, что «безопасность каждого государства-участника неотделима от безопасности всех других».
Сейчас у нас принято считать, что Михаила Горбачева попросту обманули, пообещав ему не расширять НАТО на восток в обмен на согласие СССР не препятствовать объединению Германии. Сам Михаил Сергеевич, правда, отрицает, что тема вообще поднималась, по одной простой причине — на момент германских переговоров (конец 1989 — начало 1990 года) ни о каком вступлении в альянс новых членов и речи быть не могло. Сохранялось блоковое равновесие, и под «востоком», где обещали не размещать натовские объекты, подразумевалась территория ГДР.
Впрочем, существует много разных цитат и высказываний западных политиков и более позднего времени, которые можно толковать как заверения именно в том, что НАТО не будет осуществлять движение в Восточную Европу. Но если посмотреть на истекшие годы глазами реалиста (а отечественная школа мысли в международных отношениях тяготеет именно к такому углу зрения), трудно не признать, что поглощение Североатлантическим блоком стран, входивших ранее в ОВД, было логичным и неизбежным. Когда одна сила уходит, вакуум заполняет другая, та, что взяла верх в противостоянии. И коль скоро СССР на том переломном этапе не стал (не смог, не захотел, не додумался — нужное подчеркнуть) добиваться параллельной ликвидации НАТО, предъявлять претензии к расширению бесполезно.
Более того, согласившись с аргументами США и их ведущих союзников, что Германия внутри альянса будет находиться под надежным присмотром и представлять собой куда меньшую угрозу, чем если она станет нейтральной (о чем изначально шла речь), Кремль фактически признал благотворную роль НАТО, а заодно и формулу, из-за которой в дальнейшем и разгорелся главный сыр-бор: каждая страна имеет право выбирать, членом какого альянса она хочет быть. Этот принцип появился как раз в ходе германских переговоров, причем в качестве компромисса — чтобы прямо не делать членство объединенной Германии в Североатлантическом блоке частью договоренности.
Остальное было делом техники, особенно после распада СССР, когда полностью изменилась геополитическая картина Европы и договоренности, исходившие из прежних реалий, де-факто утратили силу. Атлантический альянс не просто сохранился, но и превратился в системообразующий фактор европейской, а на какой-то период и мировой военно-политической сферы. Идея «неделимой безопасности» стала НАТО-центричной, а сам блок взял на себя роль символа тех самых «демократии, мира и единства». В сочетании с декларированным правом каждого государства «выбирать себе альянс» это сделало расширение безальтернативным. А появление рано или поздно новой разделительной линии — неизбежным.
Могла ли Россия стать членом НАТО, действительно превратив ее тем самым в организацию «неделимой безопасности»? В ответ на этот вопрос никогда не звучало ни однозначного «нет», ни четкого «да». Россия ни разу официально не заявляла о своем желании, хотя в начале 1990-х и в начале 2000-х зондирование почвы происходило. Альянс же не обсуждал такую возможность в сколько-нибудь практическом плане, но на уровне общего понимания все было очевидно: Россия не рассматривалась как потенциальный кандидат ни при каких обстоятельствах. Ни на раннем этапе, когда Россия попросту не считалась серьезным фактором, ни на более поздних, когда ее участие, если бы кто-то о нем заговорил, уже должно было рассматриваться в какой-то совсем иной парадигме, чем вступление бывших союзников по Варшавскому договору. В итоге
Североатлантический альянс стал структурой, которая занялась системным освоением наследства ОВД и СССР, стремясь не стереть условную разделительную линию, а сдвинуть ее на восток.
Это и само по себе содержало достаточный конфликтный потенциал на российском направлении, но положение усугубилось вторым компонентом эволюции НАТО, который оказался продуктом победы в холодной войне. Альянс попытался выйти за пределы прежней зоны ответственности, взяв на себя функцию гаранта порядка в глобальном масштабе. Тот факт, что расширение Североатлантического блока (три новичка вступили в феврале 1999 года) практически совпало с первым в истории военным применением силы НАТО против третьей страны (март 1999-го, Югославия), обозначил совершенно другой вектор развития организации — от коллективной безопасности членов к экспедиционной активности в любом направлении. Если Югославия хотя бы находится в Европе, то дальнейшие военные кампании НАТО или ее членов (Афганистан, Ирак, Ливия) показали стремительный рост самооценки и расширение географии. А главное — резкое повышение поражающей силы в военном и особенно политическом плане. В трех случаях вооруженные операции альянса (или группы его членов, как в Ираке) приводили к смене режимов и дезинтеграции стран.
Намерение Североатлантического блока выйти на самый широкий оперативный простор фактически закончилось неудачей (результаты говорят сами за себя), однако имело мощный электризующий эффект в традиционной зоне — Европе. Масштабное применение силы на Ближнем и Среднем Востоке в комбинации с настойчивым желанием принимать все новые страны Старого Света кратно повысило степень сопротивления со стороны России. Причина тут не только и столько количественная, сколько качественная — изменение природы НАТО (организация, не желающая по идеологическим причинам признавать никаких «красных линий» и обсуждать баланс сил) и значительное повышение ее активности. И, к сожалению, совершенно логично, что острый кризис произошел из-за Украины — территории, где в равной степени сталкиваются и интересы, и культурно-исторические эмоции Востока и Запада.
То, чем на рубеже 1990-х вроде бы завершалась конфронтация — право каждого государства выбирать себе альянс,— привело к новой, крайне опасной коллизии тех же участников 25 лет спустя. И если в 1991 году распускали ОВД, дабы показать ненужность блокового противостояния, то 2016-й призван продемонстрировать, что оставшийся блок, напротив, находится во всеоружии и к противостоянию отлично подготовлен.
Драматизма саммиту придали неожиданные события за две недели до его начала, когда Великобритания внезапно проголосовала за выход из Европейского союза. Для НАТО — событие крайне важное, поскольку альянс становится единственным евроатлантическим «обручем», к тому же для Соединенных Штатов его важность возрастает — как снова главного инструмента американского влияния в Старом Свете.
Кажется, что начало нового противостояния с Россией (а оно содержит набор тех же компонентов, что и пару десятилетий назад, хотя и в несколько карикатурной и странной форме) позволяет многим в НАТО вздохнуть с облегчением. Период метания и поиска миссии завершен, новая задача оказалась старой — сдерживание России. Тем более что сама Россия охотно демонстрирует свои восстановленные военные возможности и умения, поддразнивая альянс то в Черноморском, то в Балтийском бассейне, не говоря уже о Сирии. Ну а панические призывы к действенной солидарности из Прибалтики или Польши создают правильный фон для принятия привычных с прошлых времен решений.
Но это только на первый взгляд. НАТО, несмотря на бравурные заявления о единстве и решимости, не монолитно. Север, юг, восток и запад Европы находятся друг с другом в нелинейных и противоречивых отношениях по самым разным вопросам. Турция — вообще отдельный случай. Баланс между Старым и Новым Светом неустойчив, в США растет раздражение нежеланием европейцев как следует раскошелиться на собственную безопасность. Полное непонимание, что делать на Ближнем Востоке, вносит в стройность рядов альянса дополнительный разнобой. К этому
стоит добавить общее ощущение того, что атлантическое пространство становится все более периферийным по сравнению с тихоокеанским. И весь этот букет пытаются связать ленточкой с надписью «агрессивная Россия», дабы он стоял красиво и не распадался.
Россия при всем желании не в состоянии бросить НАТО вызов того же порядка, на который был способен СССР. В большинстве стран альянса это, в принципе, понимают, но тут в дело вступают плоды политики предыдущих двух десятилетий. Когда в 1990-е и 2000-е годы принимались решения о включении восточноевропейских и балтийских стран, никто на самом деле не рассчитывал, что когда-нибудь (тем более так скоро) встанет вопрос о военных гарантиях этим государствам и военизированном противостоянии России. Это были прежде всего политические шаги (достаточно вспомнить мелкий, но характерный штрих — в 1996 году Биллу Клинтону были очень нужны голоса восточноевропейских диаспор в колеблющихся штатах, а эти избиратели хотели слышать обещания о приеме своих исторических родин в НАТО). Теперь же это оборачивается рискованным вовлечением, но и избежать его нельзя, потому что иначе альянс из прекрасной колесницы превратится в тыкву — данные обязательства надо выполнять.
Решения варшавского саммита НАТО, вероятнее всего, будут по-своему сбалансированными. Прозвучит очень грозная риторика с предупреждениями в адрес Москвы, но ее основной задачей будет замаскировать относительно скромные практические действия, например, по размещению сил альянса в Прибалтике и Польше. Несмотря на конфронтационное настроение, Москва и Брюссель не хотят денонсировать Основополагающий акт Россия — НАТО от 1997 года, ограничивающий военное базирование на новых территориях.
К сожалению, это не очень успокаивает. В нынешнем мире тотальных коммуникаций слова зачастую оказываются весомее действий, и противостоящая сторона считает необходимым реагировать на заявления следующим витком эскалации. Так что если в альянсе считают, что сокрушительная риторика смягчит реальную коллизию, то могут просчитаться и оказаться вынужденными отвечать на еще более хлесткие шаги России. Впрочем, скорее всего в НАТО есть и те, которые как раз хотели бы спровоцировать растущую агрессивность и втягивание в гонку вооружений, которая, как помнят на Западе, истощила СССР.
Варшавский саммит закольцовывает развитие 25 лет. Итог неутешительный. Общеевропейского дома не построили, трещит по швам даже его западное крыло. НАТО в кризисе, который вызван не отдельными разногласиями внутри, а несоответствием структуры, спроектированной для ХХ столетия, обстоятельствам второго десятилетия XXI века. И решить эту проблему воссозданием «угрозы из Москвы» не получится. Россия азартно самоутверждается, доказывая альянсу, что минувшие годы, когда он чувствовал себя полновластным хозяином Европы, были досадным эпизодом и о нем пора забыть. Ни одного существенного вопроса, который стоит перед страной, это самоутверждение не решает. Более того, отвлечь Россию на соревнование с НАТО за европейскую периферию было бы очень хитрым ходом «наших западных партнеров».
Встреча в Варшаве должна показать решимость и уверенность. Шоу скорее всего удастся. Но из этого ничего не следует, поскольку все происходящее — это попытка заменить будущее прошлым.
