Федор Лукьянов: Русско-американские горки
О том, каким строгим циклам следуют отношения Вашингтона и Москвы
Москве и Вашингтону не в новинку разговаривать друг с другом на повышенных тонах. Однако настрой, воцарившийся сегодня, заставляет вспомнить совсем уж мрачные периоды отношений. Официальный представитель Госдепартамента обещает России новые потери в Сирии, а российское Министерство обороны напоминает американским «стратегам» (именно так — в кавычках) о радиусе поражения систем С-300 и С-400, размещенных в районе базы Хмеймим.
Общая информационная атмосфера приближается к худшим образцам начала восьмидесятых, в некотором смысле даже идет дальше.
Тогда хотя бы друг друга не передразнивали, сейчас же не поймешь, где кончается троллинг и начинаются угрозы либо наоборот. Что дальше?
Чтобы совсем уж не впадать в уныние, надо заметить, что траектория отношений России и США после «холодной войны» вообще-то чрезвычайно стабильна. Она привязана к избирательным циклам, внутри которых могут быть колебания в ту и другую сторону, но к завершению очередной каденции обязательно случается обострение.
«Билл Клинтон позволил себе надавить на Россию. Он, видимо, на секунду, на минуту, на полминуты забыл, что такое Россия, что Россия владеет полным арсеналом ядерного оружия. Клинтон решил поиграть мускулами. Хочу сказать через вас Клинтону: пусть он не забывает, в каком мире живет. Не было и не будет, чтобы он один диктовал всему миру, как жить. Многополюсный мир — вот основа всему. То есть так, как мы договорились с председателем КНР Цзян Цзэминем, — мы будем диктовать миру, а не он один».
Слова Бориса Ельцина прозвучали во время его последнего зарубежного визита в ранге главы государства — в Пекин в начале декабря 1999 года. До сенсационной отставки оставалось чуть больше трех недель, и это высказывание по существу подвело черту под насыщенными отношениями двух стран и двух президентов (которые официально именовали друг друга друзьями) в девяностые годы.
Резкая реакция Ельцина последовала в ответ на замечание Клинтона, что Россия «дорого заплатит» за свои действия в Чечне, — Запад готовил санкции.
Забавно, что сглаживать эффект тогда пришлось премьер-министру Владимиру Путину.
Мол, заявление Ельцина не было направлено на охлаждение отношений между Москвой и Вашингтоном. При этом, что еще примечательнее, Путин подчеркнул: критические высказывания Билла Клинтона по поводу чеченской кампании вызваны, скорее, заботой о том, чтобы у России не возникло дополнительных проблем. Американцы — и сам Клинтон, и его официальный представитель — откликнулись снисходительно: не надо обращать внимание на слова президента России.
В этом эпизоде есть все, что мы видим сегодня, хотя и в смягченном варианте. Предупреждение в адрес России о карах за «неправильное» поведение, крайне раздраженный ответ с напоминанием о военном потенциале, нежелание США воспринимать его всерьез. Символично, что Ельцин произнес грозные слова в Китае, апеллируя к влиянию могучего соседа — просто-таки прообраз нынешнего «сердечного согласия» между Москвой и Пекином.
А ведь с 1993 по 1998 год Вашингтон и персонально Билл Клинтон выступали в качестве основного патрона «молодой российской демократии» и вроде бы приложили много усилий для укрепления отношений. Однако взаимное раздражение накапливалось. В августе девяносто восьмого случился дефолт, в котором иностранные биржевые игроки потеряли немало денег и очень разозлились. Зимой и весной девяносто девятого случилось первое расширение НАТО и начались бомбежки Югославии. Ответом на крах пирамиды ГКО стала мощная кампания в западной прессе против «кремлевской клептократии» (дело Bank of New York и якобы отмывания денег русской мафии). А война против Югославии, ни предотвратить, ни остановить которую Москва была не в силах, привела к стратегически бессмысленному, но яркому демаршу с броском российских десантников в аэропорт Приштины. Так что пекинская инвектива стала венцом целой серии событий.
Джордж Буш приходил в Белый дом как антипод Клинтона, равно как и Владимир Путин воспринимался в качестве противоположности Ельцину. Тем не менее схема повторилась, только с еще большей амплитудой колебаний. Начиналось с взаимной симпатии на первой встрече в Любляне, потом — резкий подъем с сентября 2001-го, когда Россия и США оказались чуть ли не союзниками в войне против терроризма. Далее интенсивные контакты с глубокими перепадами: Чечня, выход Вашингтона из договора по ПРО, но Совет Россия — НАТО, Ирак, «революция роз» в Грузии, первый «майдан» на Украине, решение о строительстве ПРО в Восточной Европе, Косово…
Атмосфера сгущалась, доверие таяло, однако в апреле 2008-го, на исходе второго срока Владимира Путина — встреча в Сочи и подписание Декларации о стратегических рамках отношений. В этом документе стороны попытались спокойно инвентаризировать весь набор тем, представляющих взаимный интерес (там, по существу, была заложена вся программа будущей перезагрузки, лавры за которую затем достались Бараку Обаме и Дмитрию Медведеву). Расстались примирительно и даже тепло.
Четыре месяца спустя (Буш еще в должности, Путин уже премьер) — российско-грузинская война, отношения России и США рушатся до самой низкой точки после «холодной войны».
Горячие головы в Вашингтоне требуют бомбить Рокский тоннель, в Москве уверены, что воюют на самом деле не с Саакашвили, а с Бушем.
Кажется, что все кончено, а американским президентом вот-вот станет символ ястребиного подхода Джон Маккейн. Но тут обваливается Lehman Brothers, мировой финансовый кризис, и всем опять не до России.
При Обаме — новый заход на тот же маршрут. Объявление разрядки с Россией (сейчас, кстати, конфуз весны 2009 года с перепутанным словом на символической кнопке — «перегрузка» вместо «перезагрузка» — выглядит совсем уж пророчески), симпатия Медведева и Обамы друг к другу, активная работа над соглашением по СНВ, приостановка ПРО, переговоры по Ирану, членство России в ВТО. Все это на фоне «арабской весны», Ливии, нарастания противоречий по Сирии, возвращения Владимира Путина на пост главы государства, неожиданностей наподобие явления Эдварда Сноудена, Украины, опять Сирии — уже лоб в лоб…
Нетрудно заметить, что завершение каждого следующего цикла — острее и опаснее.
В 1999-м — устное напоминание «что такое Россия». В 2008-м — впервые заговорили об опосредованном военном противостоянии и продемонстрировали мускулы в Черном море. В 2016-м — две военно-воздушные армады находятся в непосредственной близости друг от друга с риском прямого столкновения и непредусмотренной эскалации.
Информационный фон таков, что обличения 1999 года про «русскую мафию» кажутся милым детским лепетом — уровня «империи зла» пока не достигли, а вот «император Зло» уже назначен.
Российско-американские отношения, конечно, несут на себе личностный отпечаток. Тот факт, что наиболее глубокого дна они достигли при Обаме, объясним. Нынешний президент США всегда ставит в центр себя самого (отсюда склонность к внешним эффектам и ярким высказываниям, за которыми ничего не стоит) и не считает нужным налаживать отношения с людьми, хоть оппонентами, хоть союзниками. Американцы тоже видят причину в конкретном человеке, приписывая президенту России качества демона вселенского масштаба.
Однако в основе, конечно, не наличие или отсутствие «химии» между лидерами (у Путина и Буша она как раз была), а то, о чем в декабре 1999 года говорил в Пекине Борис Ельцин. Структурно Россия никогда не была готова вписаться в мир, которым руководит Америка, но и не имела сил бросить серьезный вызов. А у Америки никогда не хватало сил этот мир по-настоящему выстроить, но она не готова и отказаться от этой идеи.
Цикличное, стадия за стадией, ухудшение ситуации сейчас привело к совсем опасной грани, и причина как раз в том, что модель мироустройства, как ее предполагали 25 лет назад, себя окончательно исчерпала.
И сейчас речь о том, как и к чему произойдет переход. Ну а чтобы на время выдохнуть, хочется уже скорее американских выборов. Кто бы ни победил, будет хоть короткая пауза.
Символично, что известный парковый аттракцион для любителей острых ощущений в нашем фольклоре называется «американские горки», а в американском — «русские». Дух захватывает одинаково, но вот причину этого видят в особенностях другого. Как и в политике.
