Федор Лукьянов

| Журнал «Огонёк»

Мир вступил в начальную фазу холодной войны

Россия и мир вступили в эпоху, когда все можно начинать заново

За неделю до президентских выборов 2012 года кандидат на высший пост Владимир Путин обнародовал программную статью «Россия и меняющийся мир», посвященную внешней политике. Это была последняя в серии из семи публикаций, в которых фаворит излагал свои взгляды на наиболее актуальные проблемы государства и общества — от экономики, социальной политики и демократии до национального вопроса и безопасности. Внешнеполитический документ, венчавший кампанию, содержал подробный анализ состояния мира, описание задач, стоявших перед Россией в целом, а также по конкретным страновым и региональным направлениям.

Шесть лет спустя ничего похожего в преддверии выборов не выпускалось. По сути, единственным программным высказыванием главного кандидата стало Послание Федеральному собранию, специально передвинутое ближе к дню голосования. А в нем внешнеполитическая часть намеренно свелась к презентации новаций в российском потенциале ракетно-ядерного сдерживания. Владимир Путин не стал пускаться в рассуждения о мироустройстве (кое-что на эту тему содержалось в подготовленных к выборам телевизионных фильмах с его участием, но скорее яркие примеры, чем концепции). Он по-деловому проинформировал о возможностях России и пригласил желающих их обсудить — не настаивая.

Почему на сей раз не понадобились объяснения? Все ясно и так? Чтобы понять, что изменилось за 6 лет, стоит вернуться к той самой статье — на что тогда обращал внимание автор и что потом получилось.

Перекличка поверх 6 лет — тема американской ПРО и «одержимость» США идеей «абсолютной неуязвимости», что, «замечу, утопично и нереализуемо как в технологическом, так и в геополитическом плане». Путин в очередной раз напоминал о попытках договориться с США по противоракетным вопросам: «Было бы, наверное, полезно поднять запись переговоров в Кеннебанкпорте (поместье Джорджа Буша, где он встречался с Путиным летом 2007 года.— «О»). В последние годы российским руководством делались и другие предложения, как можно было бы договориться по ПРО. Все они — в силе». Это было в 2012-м. И отозвалось в 2018-м сдержанно-угрожающим: «Нас никто не слушал — послушайте сейчас».

Сегодня даже немного странно читать в статье Путина такие строчки: «Решить вопрос о фундаментальном изменении матрицы… отношений [с Соединенными Штатами] пока не удалось, они по-прежнему подвержены приливам и отливам». Но «в отношениях с США мы были бы готовы пойти действительно далеко, совершить качественный прорыв». За прошедшие годы приливов больше не было, а на волне постоянного отлива стороны вернулись к старой доброй «матрице» холодной войны — уже не как метафоры, а как реальности.

Несколько важных положений статьи Владимира Путина 2012 года. «Нельзя допустить, чтобы «ливийский сценарий» кто-то попытался реализовать в Сирии». Не допустили. «Сейчас в фокусе всеобщего внимания — Иран», необходима международная договоренность по его атомной программе. Достигнута. «Недопустимы попытки испытать на прочность нового лидера КНДР, которые, по сути, провоцировали бы необдуманные контрмеры». Попытки и контрмеры имели место, пока что они привели фактически к тому, что Северная Корея, значительно укрепив свои переговорные позиции, почти добилась прямого разговора с США. Афганистан — вызывает озабоченность закрепление там американских сил. Продолжают закрепляться. «Рост китайской экономики — отнюдь не угроза, а вызов, несущий в себе колоссальный потенциал делового сотрудничества, шанс поймать «китайский ветер» в «паруса» нашей экономики». Продолжаем ловить, в целом успешно, тем более что за 6 лет ветер в наши паруса явно усилился — Китай решительно повернулся в сторону Евразии.

Это все конкретные направления. Но в статье есть несколько фундаментальных положений.

«В ходу все чаще и такое понятие, как «мягкая сила» — комплекс инструментов и методов достижения внешнеполитических целей без применения оружия, а за счет информационных и других рычагов воздействия… Следует четко различать, где свобода слова и нормальная политическая активность, а где задействуются противоправные инструменты «мягкой силы»… Активность «псевдо-НПО», других структур, преследующих при поддержке извне цели дестабилизации обстановки в тех или иных странах, недопустима». Путин ссылался тогда на «арабскую весну», вскоре внимание было перенесено на Украину.

Интересно другое. Понятие «противоправной мягкой силы» сыграло важную роль в российской политике минувшего шестилетия (ее проявления тщательно искоренялись), но впоследствии его фактически переняли и там, откуда та самая «мягкая сила» родом. В докладе американского Национального института в поддержку демократии в декабре 2017 года вводится понятие «резкая сила» (перевод не самый удачный, но не очень понятно, как правильно передать по-русски sharp power). Это то, что похоже на «мягкую силу», но исходит из недемократических стран — прежде всего России и Китая. Однако у них «мягкой силы» не может быть по определению, так что на деле это подрывные инструменты, которым надо противодействовать. Круг замкнулся, все друг друга поняли.

Ряд опасений из статьи оправдались в полной мере. «Нам как воздух необходим более широкий, недискриминационный выход на внешние рынки. Пока с российскими экономическими операторами за границей особо не церемонятся. Принимают против них ограничительные торгово-политические меры, возводят технические барьеры, ставящие их в менее выгодное положение по отношению к конкурентам…» Это сказано в 2012 году. Если смотреть из 2018-го, кажется, что ситуация тогда — просто пасторальная по сравнению с тем потоком санкций, который хлынул после. «Не забывать и о том, что Россия может применять зеркальные ответные меры в отношении тех, кто прибегает к приемам недобросовестной конкуренции». Продуктовое контрэмбарго лета 2014-го забыть не позволило, однако в остальном Россия явно не обладает теми доблестями «торгового воина», которую с тех пор стали проявлять, например, Соединенные Штаты — просто экипировки не хватает. «Нужно задуматься и о более глубокой кооперации в сфере энергетики — вплоть до создания единого энергокомплекса Европы». В этой сфере развернулась настоящая битва, но не за энергокомплекс, а за то, чтобы попытаться вытеснить Россию с европейского энергетического рынка вовсе.

«Россия на себе ощущает необъективность, предвзятость и агрессивность задействованного против нее критиканства, которое порой переходит все мыслимые границы…» Ну тут без комментариев, «мыслимые границы» давно расширились, тот накал, которого информационное и «имиджевое» противостояние достигло за последние годы, пожалуй, не имеет аналогов.

В некотором смысле «обмен мнениями» гораздо хуже, чем в холодную войну — тогда хотя бы какое-то подспудное уважение к оппоненту ощущалось. Сейчас ни малейшего.

«Уважение к своей стране определяется еще и тем, как она способна защитить права своих граждан и соотечественников за границей». В 2012 году трудно было представить себе, что именно эта правильная, но достаточно тривиальная мысль окажется очень скоро обоснованием одного из наиболее мощных геополитических потрясений за десятилетия. Украинский кризис превратил тему «разделенного народа» в политический инструмент.

И еще один примечательный пассаж в статье шестилетней давности.

«Нужно серьезно обсудить, как с наибольшей отдачей для объективного восприятия России использовать проведение у нас крупных международных мероприятий — встречи на высшем уровне АТЭС в 2012 году, саммитов «двадцатки» и «восьмерки» в 2013 и 2014 годах, Универсиады в Казани в 2013 году, зимних Олимпийских игр в 2014 году, чемпионатов мира по хоккею и футболу в 2016 и 2018 годах». Сейчас впору серьезно обсуждать прямо противоположное — как минимизировать урон, наносимый «объективному восприятию России» такого рода мероприятиями в условиях жесткого информационного противостояния, и вообще — стоит ли стремиться к их проведению в сложившейся обстановке.

Говоря о переменах за шесть лет, любопытно сравнить два других послания (тоже ежегодное обращение к законодателям) американских президентов — января 2012-го и января 2018-го. В обоих Россия упоминается всего один раз. Но в совершенно разном контексте. Обама-2012: «Конгресс должен обеспечить, чтобы ни одна иностранная компания не обладала преимуществом над американскими производителями, когда дело касается доступа к финансовым или новым рынкам, наподобие России». Трамп-2018: «По всему миру мы сталкиваемся с режимами-изгоями, террористическими группами и соперниками, как Китай и Россия, которые бросают вызов нашим интересам, нашей экономике, нашим ценностям. Отвечая на эти угрозы, мы знаем, что слабость — самый надежный путь к конфликту, а не имеющая себе равных сила — самый надежный способ нашей обороны».

В первой цитате речь идет о пресловутой поправке Джексона — Вэника от 1974 года об ограничении торговли с СССР из-за препятствий репатриации евреев на историческую родину. К моменту, когда Обама об этом говорил, поправка не только утратила смысл, но и — после вступления России в Всемирную торговую организацию — стала нарушением ее правил и помехой для американских компаний. (Джексона и Вэника вскоре отменили, но Конгресс принял Закон Магнитского, положивший начало той самой мощной волне санкций против России, которая нарастает и ширится до сих пор.) Во второй цитате все понятно. Трамп всегда восторгался «не имеющей себе равных силой», а принятые при нем доктринальные документы официально вернули в политическое мышление США «великодержавное соперничество» как основное содержание момента.

Примечательно, что вообще-то главная одержимость Трампа — именно то, о чем упоминает Обама: выгодная для американского бизнеса система мировых торгово-экономических отношений, точнее — ее перекройка в этом направлении.

Но Россия в таком контексте для него не существует вовсе — как несущественный фактор мировой экономики, зато она могущественный военный соперник. Обама же, напротив, прославился в 2014 году высказыванием, что Россия — не более чем региональная держава, опасная своей слабостью, но считал необходимым содействовать ее выступлению в ВТО ради реализации американских бизнес-интересов. К слову, Дональд Трамп публично назвал ВТО «катастрофой для нашей страны».

Сопоставление этих двух высказываний дает полезную рамку для понимания того, что случилось в эти 6 лет. Одно осталось неизменным — Россия для Соединенных Штатов второстепенна и во многом инструментальна. Как ни странно, антагонистов Обаму и Трампа это объединяет — оба хотели использовать отношения с Россией, чтобы содействовать решению собственных задач, к Москве не относящихся. Оба стремились перестроить систему американских приоритетов — в противоположном направлении, но и для одного, и для другого Россия самостоятельной ценности почти не представляла. Москва меж тем старательно доказывала обратное, в результате восстановила статус не важного партнера, а опасного противника. Цепочка «Сноуден — Сирия — Украина — вмешательство в выборы» превратила трансформацию «перезагрузки» в самую настоящую новую холодную войну в реальность. И эта реальность принята к исполнению.

Холодная война, особенно в начальной фазе (мы именно на таком этапе, ведь это не просто продолжение того, что было 40 лет назад, а качественно иное противостояние), имеет свою логику и диктует свои законы. Это время не объяснений и убеждений, а демонстраций — уверенности в себе и той самой «не имеющей себе равных силы», которую так уважает президент США. Успешной или нет была российская внешняя политика 2012-2018 годов, точка, в которой мир и страна находятся сейчас, означает в значительной степени обнуление того, что было до сих пор, либеральный порядок со всеми его плюсами и минусами не состоялся. А насколько антилиберальным станет тот, что идет на смену, выяснится за следующие шесть лет.

Метки: внешняя политика России, ВТО, Европа, Иран, Китай, Лукьянов, Мягкая сила, Обама, ПРО, Путин, санкции, Северная Корея, Сирия, США-Россия, Трамп, холодная война, энергетика