Дмитрий Тренин

| Carnegie.ru

Россия негативно относится к американской глобальной гегемонии и скептически – к перспективам либерального миропорядка. Противоборство с США будет оставаться господствующей тенденцией, а взаимодействие – прежде всего с Европой – будет в лучшем случае тактическим только там, где национальные интересы сторон близки или совпадают

Это четвертая статья из цикла материалов, анализирующих факторы, которые будут формировать российскую внешнюю политику в 2018–2023 годах.

В следующие пять лет отношения России с Соединенными Штатами и странами Европы будут отношениями острого соперничества с первыми и напряженностью со вторыми. От России не стоит ждать неспровоцированного вторжения на территорию НАТО, но инциденты вдоль новой линии фронта, протянувшейся от Арктики и Прибалтики до Черного моря и далее вплоть до Средиземноморья и Сирии, теоретически могут поставить под угрозу мир между Россией, с одной стороны, и США и их союзниками, с другой.

Россия действует с более слабой позиции, чем ее оппоненты, и будет пытаться как-то компенсировать это неравенство. Для этого будут задействованы самые разные инструменты. Среди них: больший упор на ядерное сдерживание и передовые неядерные системы вооружений, о которых президент Путин подробно рассказал в послании Федеральному собранию в марте 2018 года; выстраивание выгодного Москве баланса сил на местах; быстрота решений и решительность шагов, включая использование военной силы; создание неопределенности, затрудняющей действия оппонентов; различного рода гибридные операции. Ставки для России в этом новом соперничестве выше, чем для западных стран, она готова к большим рискам и более серьезным потерям, чем ее оппоненты.

Управление конфликтом между Россией и Западом в этих обстоятельствах становится вопросом первостепенной важности. Ключевые задачи — реализовать меры по повышению предсказуемости, чтобы предотвратить инциденты с участием военных самолетов и кораблей; добиться нормальной работы каналов коммуникаций, в том числе напрямую между высокопоставленными военными и представителями спецслужб; выстроить доверительные отношения между группами доверенных лиц с обеих сторон, чтобы они могли вести конфиденциальный и по возможности конструктивный диалог по спорным вопросам и по темам общих интересов, таким как стратегическая стабильность.

Эти задачи отчасти реализуются. Действуют линии связи по предотвращению инцидентов в Сирии; происходят личные контакты, в том числе непосредственные, между руководством Министерства обороны РФ и Пентагона; в начале 2018 года состоялся визит руководителей российских сцецслужб в США. Тем не менее февральский инцидент в районе Дейр-эз-Зора в Сирии, в ходе которого погибло или было ранено большое число российских граждан, и мартовское предостережение начальника российского Генерального штаба Валерия Герасимова о последствиях возможного ракетно-бомбового удара США по Дамаску свидетельствуют, что угроза столкновения между вооруженными силами РФ и США вполне реальна.

В обстановке столь острой конфронтации взаимодействие России с западными странами будет в лучшем случае тактическим – только в тех сферах, где национальные интересы сторон близки или совпадают. Москва не будет уклоняться от партнерства с Западом и может работать с Вашингтоном и его союзниками по этим вопросам. Однако Россия будет готова к практическому взаимодействию только тогда, когда сочтет, что Соединенные Штаты воспринимают ее как равного партнера и учитывают российские интересы. Для Кремля это главная цель внешней политики, но маловероятно, что власти США будут готовы принять такую позицию.

Говоря конкретнее, эта цель Москвы предполагает, что Запад будет уважать пространство безопасности России и откажется принимать Украину, Молдавию, Грузию или любую другую бывшую советскую республику в НАТО; что международные кризисы будут регулироваться и улаживаться совместно, под эгидой Совета Безопасности ООН, где у России есть право вето, и что между Западом и Россией должны восстановиться нормальные экономические связи. При этом вопрос о Донбассе должен быть разрешен на основе Минских соглашений 2015 года – возможно, с помощью сил ООН, но не на основе сдачи ДНР-ЛНР на милость Киева. Что касается Крыма, то в перспективе должна быть найдена формула признания полуострова в качестве части России – в соответствии с пожеланиями жителей полуострова.

Кремль считает, что по тем вопросам, где позиции России и Запада в принципе совпадают, Москва должна быть полноправным партнером Вашингтона. А когда между ними есть фундаментальные разногласия, их нужно вынести за скобки, чтобы они не мешали сотрудничать в других областях, как это было, например, со статусом Абхазии и Южной Осетии во время краткой попытки перезагрузить российско-американские отношения в 2009 году. По всем остальным вопросам, с точки зрения Москвы, нужно искать взаимно приемлемые компромиссы. Все это явно не соответствует господствующим в Вашингтоне представлениям о том, как должны строиться отношения США и России.

По более общим вопросам устройства международного порядка Россия не предложила никакой альтернативы существующей системе, никакого обстоятельного плана реформ. Москва поставила под вопрос не столько миропорядок как таковой, сколько доминирующее положение США в этом порядке. Иначе говоря, претензии Москвы скорее процедурные, чем содержательные.

Россия стремится получить постоянное место в мировой элите и фактическое или юридическое право вето, как в Совете Безопасности ООН; войти в число тех, кто вырабатывает, а не просто подчиняться этим правилам, сформулированным международным сообществом под руководством США. Поэтому российские власти всегда считали правильной модель Совета Безопасности ООН, тогда как Совет НАТО – Россия, где Москве противостояли 28 союзников, связанных нормами солидарности альянса, их разочаровал.

Тем не менее после поворота к открытой конфронтации, случившегося в 2014 году, мало кто в России ожидает, что Запад согласится учесть российские представления о правильном мироустройстве. С каждым годом эти отношения становятся все более конфронтационными и отчужденными, а Россия скептически воспринимает идею либерального миропорядка, защита которого стала одной из главных целей коллективного Запада.

В представлении Москвы на смену западноцентричному глобализму приходит ряд региональных договоренностей: Соединенные Штаты укрепляют свои позиции в Европе (НАТО) и Индо-Тихоокеанском регионе (двусторонние альянсы с Японией, Южной Кореей, Австралией; новые партнерства с Индией и Вьетнамом), Китай в Евразии продвигает инициативу «Один пояс и один путь» и так далее. Санкции Запада против России разрушили концепцию единого мира, с которой российские власти согласились по окончании холодной войны. Так что Россия стала уделять больше внимания региональным и субрегиональным соглашениям, таким как группа БРИКС, ШОС, Евразийский экономический союз, Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и другие. Что касается глобальных форумов, то Москва считает наиболее полезными Совет Безопасности ООН и G20.

Несмотря на все недавние достижения российской военной силы и дипломатии (в частности, в Сирии), дальнейшие успехи российской внешней политики на всех уровнях и направлениях будут зависеть прежде всего от успеха или провала перезагрузки экономики России. Условно говоря, первая часть послания президента Путина Федеральному собранию (об экономике и социальных вопросах) стратегически гораздо важнее второй (о новых системах вооружений).

Следующие пять лет, скорее всего, не дадут однозначного ответа на вопрос, удастся ли Москве подкрепить военно-политическую силу силой экономической и технологической, но приблизят к пониманию дальнейших внутренних и международных перспектив России. Четвертое президентство Владимира Путина во многих отношениях будет решающим.

Публикация подготовлена в рамках проекта «Европейская безопасность», реализуемого при финансовой поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания).

Метки: БРИКС, Европа, Международные отношения, НАТО, Путин, Россия, Сирия, Совет Безопасности ООН, США, Украинский кризис, ШОС