Георгий Бовт: Все воруют или не все?
Насколько верно обывательское представление о тотальной коррупции в России?
На стандартный бытовой недоуменный вопрос: «И откуда у людей деньги?», — обычно следует такой же стандартный ответ – воруют. Разумеется, это относится к тем, кто выделяется достатком на общем бедноватом фоне. Восприятие богатства в нашей стране на обывательском уровне по-прежнему в основном ассоциируется с воровством или коррупцией. Честно больших денег не заработаешь, верит наш среднестатистический человек.
А благополучие чиновников и силовиков, в отличие от бизнесменов, которых еще могут признать просто «удачливыми», ассоциируется так почти исключительно именно с коррупцией.
Понятие «бедный чиновник» — это из чеховских рассказов. В массовом сознании Акакий Акакиевич давно умер, погребен без почестей, а место захоронения его неизвестно.
Более того, часто кричащее богатство чиновников воспринимается как данность жизни. Так повелось. Для многих дополняется досадным рассуждением: эх, жаль, что я не на этом «теплом месте», тоже что-нибудь урвал. Воровать у государства у многих никогда не считалось зазорным, разве что страшно.
Поскольку работа в государственном аппарате для обывателя – это не столько про «общественное благо», прости, господи, сколько именно про «урвать, попилить и откатить». Ничего удивительного в этом нет, это является лишь одним из свидетельств отчуждения власти от населения в отсутствие эффективной обратной связи, прозрачности власти и развитой демократии, извините за банальности.
Каковое отчуждение порождено во многом пассивностью самого населения, и это проблема не только (а может и не столько даже) политическая, сколько нравственная и моральная. Раньше «прогрессисты сетовали»: мол, Россия — страна рабов, страна господ. Сегодня они же согласятся «рабов» убрать, зато господ ассоциировать по большей части с ворами. Но так ли все безнадежно на самом деле?
На минувшей неделе взяли очередного чиновника, он же силовик: арестован директор департамента аудита госконтрактов Минобороны Максим Куксин. Подозревается в получении взятки в размере 11 млн руб. Ранее также по обвинению во взяточничестве был арестован начальник 2-го отдела департамента аудита госконтрактов того же Минобороны полковник в отставке Юрий Ефимов. Прав был классик-сатирик: «что охраняешь – то и имеешь».
Любой нормальный (в буквальном смысле этого слова) бизнесмен, работающий с госконтрактами, вам поведает, сколь строга и формализована там сегодня бухгалтерская отчетность, порой до маразма и кафкианства (привет Кириллу Серебренникову тоже).
Однако на бытовом уровне понятие «госконтракт» у многих по-прежнему ассоциируется с откатами, взятками и «незаконным обналичиванием». Эти подряды, в восприятии массового сознания – они в основном «для своих, для кого надо подряды», и там правит «договорняк».
Попалась в эти же дни рыба и покрупнее – аж целый генерал-майор. Хотя «рыба» давно была «на крючке» у рыболовов-чекистов. Александр Дрыманов работал до недавнего времени главой управления Следственного комитета по Москве. Потом уволился и захотел стать адвокатом, но не успел сдать экзамены. А устремился в адвокаты он потому, согласно версии следствия, которое ведет ФСБ, что статус адвоката дал бы иммунитет от уголовного преследования. А до того его почти два года якобы не сдавало руководство этого самого СК. Хотя первый раз имя Дрыманова с намеками на получение его коллегами и подчиненными взятки от вора в законе Захария Калашова (за освобождение из СИЗО авторитета Андрея Кочуйкова) прозвучало еще летом 2016 года. Эта история, погуглите, тянется к драматической перестрелке в центре Москвы в 2015 году у московского ресторана Elements. В этом же деле фигурировал, в частности, бывший зам Дрыманова Денис Никандров (якобы ему Дрыманов передал $200 тыс.), а также получивший уже 13 лет колонии генерал Михаил Максименков. Там вообще целое кубло из людей в погонах. Кочуйкова тогда, несмотря на протесты прокуратуры, действительно освободили из СИЗО, но через несколько минут он был задержан уже сотрудниками ФСБ.
Эта история, которая, если вчитаться и вдуматься, навевает безнадежную тоску по части недостатка людей с чистыми руками в «органах» и является еще одним аргументом в пользу тех, кто воспринимает борьбу с высокопоставленной коррупцией скорее как «разборки в верхах», нежели как борьбу за «очищение рядов». Для таких людей так видится и дело бывшего министра экономики Улюкаева.
Такое объяснение вполне укладывается в обывательскую «картину мира», где большие чиновники и генералы, а также полковники, майоры всяких силовых структур не зря ездят на очень дорогих машинах и живут в роскошных особняках. Они их, как считается, «наворовали». Очень часто у таких деятелей нет никакого соответствия между их официальными доходами и реальными расходами. Очередной сезон декларационной кампании доходов чиновников вызывает у тех, кто внимательно за этим следит, лишь скептические усмешки. Либо там жена «зарабатывает» в десять раз больше мужа, либо размеры имущества просто вызывают недоумение: как такое нажито, если человек не работал в бизнесе?
В нашей стране фактически не работает система мониторинга соответствия размеров доходов реальным расходам.
Более того, сама система декларирования чиновниками доходов и имущества в последние годы поверглась редуцированию: число параметров отчетности сократилось, а защита «персональных данных» и так называемой личной жизни номенклатуры резко усилилась. Случаи увольнения отдельных «зарвавшихся» номенклатурщиков крайне редки, особо не разглашаются, чтобы не раздражать людей, если только речь не идет о громком уголовном деле. Которое всякий раз вызывает все те же подозрения, — что и тут не обошлось без «политики». В любом случае «гласность» в сфере контроля за обогащением номенклатуры не работает так, как некогда задумывалось идеалистами. Публикации в прессе на тему «необоснованного обогащения» наталкиваются на отношение в духе «собака лает — ветер носит». Зато журналистов стали строже преследовать за «клевету» и «разглашение персональных данных».
Все это, казалось бы, не способствует тому, чтобы наша страна своими собственными гражданами воспринималась как та, где реально борются с коррупцией и способна была бы ее победить.
По индексу восприятию коррупции (составляет Transparency International), который во многом и основан на массовом восприятии ее, Россия в последние годы опускается все ниже. В прошлом году она с 29 баллами из 100 оказалась на 135-м месте (из 180 стран), годом ранее была на 116-м. Мы в компании с Доминиканской республикой, Гондурасом, Киргизией, Лаосом, Мексикой, Папуа—Новой Гвинеей и Парагваем.
И вот тут начинаются парадоксы. Потому что, как ни крути, определенные успехи в «нормализации жизни» имеются. Самый простой пример: распространение камер видеофиксации нарушений на дорогах сократило случаи «простого человеческого общения» между водителями и гаишниками. И взяток на дорогах стало меньше. Ровно такая же история происходит в других областях, где раньше процветала «низовая коррупция». Ее вытесняет даже не столько вдруг выросшая честность чиновников (скорее все же страх попасться), сколько МФЦ и то самое «одно окно», а также система электронных госуслуг.
Когда мы с государством еще сильнее разойдемся по разным «виртуальным трекам», коррупции станет еще меньше. Внизу.
Опросы общественного мнения отчасти подтверждают: нормализация ситуации с коррупцией все же происходит. И прежние «лидеры» уступают место новым. К примеру, по данным проведенного недавно опроса ВЦИОМ, на первом месте по коррумпированности оказалось здравоохранение (23%), ГИБДД съехало на второе (16%), притом, что, возьму на себя смелость предположить, во втором случае еще сказывается определенная инерция, общественное мнение подстраивается под ситуацию с некоторым опозданием. Те же 16% получили ЖКХ, полиция (без дорожной), 14% — у судов и прокуратуры.
Однако тут налицо еще и смешение понятий. То, что респонденты указывают «коррупцией» в сфере медицины, в строгом смысле коррупцией, то есть использованием служебного положения в корыстных целях не является. Так называемые «взятки» и «вымогательство» в сфере здравоохранения – это часто (хотя не всегда, конечно) форма «доплаты» или неизбежной «расплаты» за нищенскую официальную зарплату врачей, отсутствие четких и соблюдаемых регламентов/стандартов лечения и проведения диагностики (и отсутствия должного финансирования соблюдения этих стандартов), бардака с разграничением платных и бесплатных услуг (что поддерживается во многом сознательно чиновниками в силу недофинансирования медицины из госбюджета), несовершенная система ОМС во взаимодействии с ДМС и т.д. Когда говорят о коррупции в медицине, люди в такой форме выражают недовольство ее общим состоянием. Это не то же самое, что коррупция в полиции. Или взять ЖКХ, где «коррупция», с одной стороны, порождается непрозрачностью формирования всяческих тарифов и начислений, с другой социальной ленью и апатией жителей многоквартирных домов самоорганизоваться и все это контролировать (что реально).
Согласно другому опросу ВЦИОМ, во взяткодачах признались более трети россиян. Но из них более половины давали «взятки» как раз именно врачам. Как ни странно, но это можно считать «хорошим показателем» для других сфер жизни.
Широко, к примеру, распространено представление о повальной коррумпированности бизнеса в увязке с властями. Однако недавний опрос, проведенный Торгово-промышленной палатой, показал, что и тут есть кое-какие, хотя и не революционные перемены к лучшему. Опросив примерно 40 тыс. предпринимателей, ТПП обнаружила: 39% заявили, что уровень коррупции в стране снизился, еще треть заявила, что он не изменился. Лишь менее 10% отметили рост коррупции. При этом три четверти бизнесменов все же по-прежнему сталкивались с ней. В основном при получении разрешений и справок (39,1%), а также в рамках контрольно-надзорной деятельности (34,5%).
Зато, например, более резко сократилось чисто тех россиян, кто платит взятки работникам образования. Свое дело сделали ЕГЭ (хотя сам он тоже не идеален по этой части), а также частное репетиторство. Его уже никто не считает незаконной формой «взяточничества», хотя по сути своей – это примерно то же, что «платная медицина», которую воспринимают как таковое. Любопытно, что в этом опросе сотрудников ГИБДД и МВД в качестве взяткополучателей не особо-то и называли. Во-первых, сработали камеры (в случае с ГИБДД), во-вторых, элементарный страх – как с той, так и с другой стороны. В-третьих, внутривидовая борьбы между расплодившимися силовыми структурами.
В-четвертых, низовая коррупция отчасти уступила место (хотя полностью не ушла, разумеется) «высокопоставленной», то есть политической, по сути. Наверху «берут» только у своих и проверенных, выстраивая схемы и сбиваясь в кланы. Высокопоставленная коррупция технократически — расстановкой «честных людей на нужные места — не лечится в принципе: только сменяемостью власти, политической конкуренцией и независимым судом.
При этом 55% россиян отмечают положительные изменения в сфере борьбы с коррупцией в последнее время. 10 лет назад только 39% опрошенных заявляли, что видят результаты борьбы с коррупцией, сейчас таких стало уже 55%. С 43 до 25% уменьшилось число респондентов, которые заявляют об отсутствии положительных изменений. Ухудшение ситуации констатируют 13% граждан — в 2008 году такой позиции придерживались 10% опрошенных.
Как ни крути, но громкие дела с арестам высших чиновников и даже генералов, пусть они и являются проявлением «политических разборок», все же следует признать, на мой взгляд, пусть и уродливой, но все же борьбой с коррупцией: берут все же тех, кто «брал», а не было бы «разборок», все бы так и сидели на своих пригретых местах. Это как с демократией. Там просто одни «мерзавцы» и «пройдохи» под угрозой разоблачений оппонентов и сменяемости контролируют других, чтобы не беспредельничали. Люди порочны по своей природе. Многие воровали бы и брали взятки, дай им волю делать это безнаказанно и бесконтрольно. В этом смысле и мы движемся в сторону «нормальности». Хотя и медленно, конечно.
