Андрей Кортунов

| РСМД

Кто в мире уже понес самые больше потери из-за новой стратегии США, объявленной полтора года назад президентом Дональдом Трампом? Это явно не Россия — у нее и при прежней администрации отношения с Вашингтоном складывались не лучшим образом. Это и не Мексика с Канадой — даже Д. Трампу не под силу быстро и радикально сменить формат взаимодействия США с их ближайшими соседями. Если не считать Иран, Сирию, Кубу и другие привычные объекты американских наскоков, больше всего оснований для недовольства нынешним курсом Соединенных Штатов сегодня у двух стран — Германии и Китая.

ФРГ и КНР подвергаются особенно жесткому нажиму со стороны Дональда Трампа; их текущие, а тем более потенциальные потери от американского протекционизма намного превышают потери всех остальных торговых партнеров США, вместе взятых. Кроме того, руководству ФРГ и КНР предъявляются и повышенные политические претензии — Берлину за «недостаточный вклад» в бюджет НАТО и упорство в отстаивании «Северного потока — 2», а Пекину — за «гегемонистские устремления» в Азиатско-Тихоокеанском регионе и «экспансию» в акваторию Индийского океана.

Здравый смысл подсказывает, что канцлеру Ангеле Меркель и председателю Си Цзиньпину лучше бы держаться ближе друг к другу — единым фронтом противостоять американскому давлению все же легче, чем поодиночке. Учитывая огромный совокупный потенциал двух стран, трансконтинентальная ось «Берлин — Пекин» стала бы достойным стратегическим ответом беспрецедентно сильному и грубому давлению США. Особенно если на эту ось удастся нанизать еще несколько не самых последних столиц на обширном пространстве между Бранденбургскими воротами и площадью Тяньаньмэнь. Включая, разумеется, и фрондирующую Москву.

Насколько высока вероятность возникновения нового альянса в обозримом будущем? Каковы возможности и пределы немецко-китайского сближения? Какие последствия расширение сотрудничества между ФРГ и КНР будет иметь для России? От ответа на эти вопросы в немалой степени зависит не только будущее евразийского пространства, но и судьбы нового миропорядка в целом.

Китайский жених и немецкая невеста

В качестве тонкой пунктирной линии ось «Берлин — Пекин» наметилась сразу же после смены власти в Белом доме. Победа Трампа вызвала серьезную озабоченность в Китае и стала настоящим шоком для политического истеблишмента в Германии. Симптоматично, что накануне саммита «Группы двадцати» в июле 2017 г. в Гамбурге Дональд Трамп сделал демонстративную остановку в Варшаве как раз в момент очередного обострения немецко-польских отношений, а в Берлине в это самое время немецкий канцлер с большой помпой принимала председателя Си. Шестью месяцами ранее, по итогам 2016 г., Китай впервые в истории занял место крупнейшего торгового партнера Германии.

Интерес Пекина к Берлину, разумеется, не ограничен стремлением и дальше расширять двустороннюю торговлю, наращивать инвестиции и сохранять доступ к новейшим немецким технологиям. После смены власти в Вашингтоне китайская сторона стремится демонстрировать повышенное внимание к глобальным проблемам, приоритетным для Германии, — от вопросов климата и реформы ВТО до помощи странам Африки. Ставшие уже традиционными заявления китайских руководителей относительно ценности свободной торговли и опасностей протекционизма, преимуществ многосторонности и необходимости следовать общим правилам (например, программная речь Си Цзиньпина в швейцарском Давосе в январе 2017 г.) в первую очередь рассчитаны на позитивный отклик именно в Берлине.

Вряд ли стоит удивляться тому, что в намечающемся китайско-немецком романе именно Китай выступает в качестве решительного и настойчивого молодого человека, в то время как на долю Германии выпадает роль осторожной, расчетливой и боящейся прогадать девушки. Во-первых, потому что Китай намного сильнее Германии, с точки зрения экономического и демографического потенциала, геополитических позиций и военной мощи. Китай входит в Совет Безопасности ООН в качестве постоянного члена и обладает ядерным оружием. Одним словом, Китай — «полноценная “великая держава”», каковой Германия на данный момент не является. Таким образом, в любых отношениях между Пекином и Берлином неизбежно будет присутствовать элементы асимметрии не в пользу германской столицы, которые так или иначе придется сглаживать.

Во-вторых, Китай более свободен в своих внешнеполитических действиях, чем Германия. На данный момент КНР не участвует ни в каких жестких военно-политических или экономических союзах — ведь нельзя же считать таковыми аморфные и мало к чему обязывающие БРИКС и ШОС. А Германия имеет многочисленные и вполне конкретные обязательства в рамках НАТО и Европейского союза. Причем если в случае Евросоюза Берлин по праву выступает в роли лидера, то в рамках НАТО он чаще оказывается ведомым, чем ведущим. Продолжая аналогию с молодым человеком и девушкой, можно сказать, что молодой человек одинок и свободен, в то время как девушка связана тесными отношениями с многочисленной и порой весьма требовательной европейской родней, и жертвовать этими отношениями она не готова ни при каких обстоятельствах. Усиливает ли наличие «родни» позиции Германии в торге с Китаем или, наоборот, ослабляет — вопрос спорный, но значение этого фактора для двусторонних отношений трудно переоценить.

В-третьих, сближению мешают фундаментальные расхождения в ценностях. Нелегко строить прочные и доверительные отношения, если один партнер получил консервативное религиозное воспитание, а другой остается убежденным атеистом. Германия сегодня выступает едва ли не ведущим носителем традиционных либеральных ценностей не только в Европе, но и в мире в целом. Китайская политическая модель авторитарной модернизации, разумеется, являет собой полную противоположность западному либерализму. Прогнозы о том, что по мере формирования китайского среднего класса Китай будет неизбежно эволюционировать в направлении плюралистической демократии западного образца, пока что не оправдываются. Если эволюция и происходит, то в прямо противоположном направлении.

Более того, у берлинской фройляйн уже имеется свой молодой человек, который на протяжении очень долгого времени оставался ее главным партнером, защитником, а во многих вопросах — непререкаемым авторитетом и учителем жизни. И проживает он, как всем известно, в городе Вашингтоне. Конечно, и в германо-американских отношениях подчас возникали недоразумения и даже ссоры — вспомним хотя бы решительную оппозицию Берлина интервенции США в Ираке 2003 г. Но все же в Германии — по крайней мере, до самого последнего времени — мало кто мог вообразить будущее своей страны без самого тесного военного, политического и экономического союза с Соединенными Штатами. Уберите эту опору — и вся конструкция нынешней германской внешней политики тут же развалится.

Впрочем, последний пункт все же нуждается в уточнении. Не будет большим преувеличением сказать, что за долгую и подчас драматическую послевоенную историю отношений ФРГ и США никогда еще Берлин не подвергался таким нападкам, угрозам, такому откровенному прессингу и даже шантажу со стороны Вашингтона, как в последние полтора года. Никогда взгляды немецкого и американского лидеров по фундаментальным вопросам мировой политики не расходились так далеко, а уровень взаимного доверия не опускался так низко.

Можно, конечно, утешать себя надеждой, что «Трампы» приходят и уходят, а народ американский остается. Но разве не американский народ в ноябре 2016 г., пусть и не единодушно, выбрал Дональда Трампа своим президентом? Да и сегодня популярность Д. Трампа в Америке имеет тенденцию к росту, а не к снижению. В любом случае очевидно, что политико-психологические последствия нынешнего кризиса в трансатлантических отношениях будут ощущаться в Берлине и через много лет после очередной смены караула в Белом доме. Возвращения к модели отношений времен Барака Обамы не предвидится — как бы ни уповали на такое возвращение воспитанные в ортодоксальной атлантической традиции нынешние немецкие политики и интеллектуалы.

Пять уроков обольщения

Итак, больше инициативы в намечающемся сближении остается на долю китайской стороны. Каковы возможности Пекина развеять сомнения Берлина в чистоте китайских намерений? Какой может стать цена вопроса для китайского руководства? Рассмотрим главные немецкие опасения более подробно.

Первое — в Берлине серьезно обеспокоены тем, что инвесторы из КНР целенаправленно и методично скупают немецкие высокоспециализированные фирмы, работающие на наиболее перспективных направлениях технологического развития. Есть подозрение, что речь идет не об обычных коммерческих сделках, а о государственной стратегии, призванной обеспечить технологическое преимущество Китая над Западом и над Германией (в том числе уже к концу следующего десятилетия). Попутно заметим, что в 2017 г. объем инвестиций КНР в Германии составил почти 14 млрд долл. или почти две трети от общего европейского портфеля Пекина.

Немецкая сторона осознала потенциальную угрозу. В текущем году федеральное правительство пошло на фактическую частичную национализацию одного из крупнейших операторов немецких линий электропередачи, чтобы не допустить вхождения в него китайского капитала. В отношении другой крупной немецкой компании, работающей в сфере высокотехнологичного станкостроения, были предприняты превентивные меры, вынудившие покупателя из КНР отказаться от своих планов. Сделанные шаги явно противоречат общим принципам германской внешнеторговой политики и были бы решительно отвергнуты еще несколько лет назад (в свое время российскому «Сбербанку» не удалось купить немецкий «Опель», но тогда сделка сорвалась из-за решения GM — американского владельца немецкого автоконцерна).

Что мог бы сделать Китай на этом направлении? Наиболее логичным шагом было бы обеспечение максимально возможной взаимности, то есть предоставление немецким инвесторам беспрепятственного доступа к высокотехнологичному сектору китайской экономики. С этим в КНР пока сохраняются проблемы; китайский сектор высоких технологий остается одним из наиболее закрытых для иностранцев. Повышение прозрачности деловых практик и последовательное противодействие коррупционным схемам также повысило бы доверие к китайским инвесторам в Германии. Меры для Пекина непростые, в чем-то даже рискованные. Но серьезный роман с Берлином и не может быть дешевым.

Второе — в Германии опасаются резкого изменения баланса немецко-китайской торговли в ближайшие годы. В настоящее время ФРГ, в отличие от Соединенных Штатов, имеет значительный профицит в торговле с КНР. По данным за 2017 г., экспорт в Китай составил 96 млрд долл., импорт из Китая — 71 млрд долл. Однако существует мнение, что в связи с начавшейся торговой войной между США и КНР значительная часть китайского экспорта будет переориентирована с американских рынков на европейские, включая, разумеется, и немецкие. В итоге Германия, представляющая самый емкий европейский рынок, не только лишится нынешнего профицита, но и в не столь отдаленном будущем может оказаться примерно в том же положении, в котором сейчас пребывают США.

Эти опасения не лишены оснований — рано или поздно Пекину придется ставить перед Берлином вопрос о выравнивании двустороннего торгового баланса. Но, конечно же, было бы крайне недальновидным делать это в стилистике Дональда Трампа — методами жесткого и грубого нажима на немецкую сторону. Наоборот, сейчас у руководства КНР есть замечательная возможность показать, насколько китайские методы выравнивания баланса отличаются от американских.

Более того, если дело все-таки дойдет до реальной американо-китайской торговой войны, Китай мог бы предложить Германии заменить США по ряду товарных позиций на китайском рынке. Например, уже сегодня Германия экспортирует в КНР примерно в два раза больше автомобилей, чем США, но американская доля остается значительной (около 10% рынка). Здесь у Китая есть о чем поговорить со своими немецкими партнерами.

Третье — Германию не может не раздражать активность Пекина в немецком «ближнем зарубежье», т.е. в странах Центральной и Восточной Европы и не Балканах. Особенно неприятен для Берлина формат «16+1» — механизм сотрудничества КНР с этими странами, включающий регулярные встречи на высшем уровне. Этот формат воспринимается как очевидная попытка Китая подорвать европейское единство и проникнуть в Евросоюз «с черного входа». Во-первых, потому что в формате участвуют как члены ЕС — всего 11 государств, так и не входящие в Евросоюз — 5 государств Западных Балкан. Во-вторых, потому что в рамках формата «16+1» обсуждаются в том числе и вопросы, относящиеся к компетенции Евросоюза (развитие инфраструктуры, электронная торговля и др.). Дополнительным раздражителем для Берлина стало то, что последний саммит формата «16+1» прошел буквально за несколько дней до очередного саммита «ЕС-Китай» в июле 2018 г.

Можно, конечно, отмахнуться от германских подозрений и опасений, сочтя их необоснованными и даже лицемерными. Кто, если не Германия, последовательно выступает против любых сфер «привилегированных интересов» в Европе? Где, если не в Берлине, постоянно подчеркивают суверенное право всех государств самостоятельно выбирать своих партеров и формы сотрудничества с ними? Такая риторика Пекина, без сомнения, была бы награждена бурными и продолжительными аплодисментами в Москве. Но вряд ли в стратегических интересах Китая игнорировать реальные или даже мнимые опасения Германии — как потенциальный стратегический партнер Германия важнее для КНР, чем вся Центральная Европа вместе с Балканами. И если путь к Берлину пролегает через Брюссель, то этот путь надо пройти.

Пекин уже пошел на символические уступки Евросоюзу — саммиты в формате «16+1» теперь будут проводиться не раз в год, а раз в два года. Китайские лидеры многократно и недвусмысленно заявляли, что Пекин заинтересован в едином и сплоченном ЕС. Руководство КНР не поддалось соблазну поддержать евроскептиков, популистов, правых радикалов и прочую «внесистемную оппозицию» в Европейском Союзе. Но можно сделать больше — например, предложить Берлину совместную китайско-европейскую программу развития для Западных Балкан, чтобы снять подозрения о скрытой «китайской инфильтрации» в этот очень существенный для Германии европейский регион.

Четвертое — оценивая перспективность более тесного сотрудничества с Пекином, в Берлине не могут не задумываться о том, как такое сближение повлияет на отношения Германии с другими немецкими партнерами в Азии. Речь идет о Японии, Индии, странах АСЕАН, Австралии, Новой Зеландии и др. Естественно, жертвовать этими отношениями или даже порождать сомнения у традиционных друзей Германии в Азии относительно стратегических приоритетов германской политики было бы крайне недальновидно.

Поэтому в интересах Пекина представлять возможную китайско-германскую ось не как отдельный двусторонний геоэкономический, тем более — геополитический проект, а как важную составную часть более широкого многостороннего плана по формированию единого евразийского экономического пространства. В ходе осуществления этого плана разногласия между отдельными азиатскими странами должны постепенно отойти на второй план на фоне понимания общности долгосрочных целей развития. С точки зрения интересов Пекина, было бы крайне опрометчивым пытаться добиться прямой поддержки Германией китайской позиции по территориальным конфликтам в Южно-Китайском море или подталкивать Берлин встать на сторону Китая в конфликте между Пекином и Дели.

Пятое — конечно, самым трудным препятствием на пути более тесного германо-китайского сотрудничества остается сохраняющаяся пропасть между либеральной немецкой и авторитарной китайской политическими системами. Ни один системный политик в Берлине не может игнорировать вопросы соблюдения прав человека в Китае, оставаться равнодушным к судьбам китайских диссидентов, закрывать глаза на положение национальных и религиозных меньшинств, забывать об ограничениях, касающихся распространения информации, и о многих других проявлениях китайского авторитаризма. Вопросы ценностей всегда были и еще надолго останутся сдерживающим фактором в развитии двусторонних отношений.

Невозможность принципиального решения проблемы ценностей в двухсторонних отношениях не означает, однако, невозможности продвижения вперед на этом направлении. Символические уступки китайских властей в отношении отдельных диссидентов (последний случай такого рода — разрешение на выезд в Германию Лю Ся, вдове нобелевского лауреата Лю Сяобо), безусловно, имеют значение. Но еще более важно активнее развивать китайско-немецкие контакты по линии гражданского общества, образования и культуры, молодежных и женских организаций. А для этого в Китае должна возникнуть и культивироваться «мода» на Германию, чтобы преодолеть существующее в нынешнем китайском общественном сознании отождествление «Запада» преимущественно с Соединенными Штатами.

Почему не боится Дональд Трамп?

Даже самая отдаленная, чисто гипотетическая возможность формирования китайско-германского альянса должна лишить спокойного сна любого ответственного политика в Вашингтоне. Едва ли любая другая геоэкономическая комбинация на планете способна создать сопоставимую угрозу Соединенным Штатам как главному экономическому, финансовому и научно-техническому центру современного мира. Как показывает история, война на два фронта с сильными противниками редко завершается победой. Китайско-германский альянс, пусть даже и ситуативный, должен выглядеть особенно угрожающим для нынешней американской администрации, имеющей привычку оценивать международные вызовы США в первую очередь сквозь призму ближайших экономических интересов страны.

Боится ли президент Д. Трамп торгово-экономической войны на два фронта? Судя по всему, не очень. Если бы боялся, то вел бы себя несколько иначе. Во всяком случае проявлял бы больше деликатности и понимания в отношении своего старого и одного из самых надежных европейских союзников. Пока же мы видим прямо противоположный подход. Иногда складывается впечатление, что американский лидер буквально подталкивает немецкую невесту в объятия китайского жениха. Такое удивительное поведение нуждается в каком-то рациональном объяснении.

Некоторые политические противники американского президента сводят все к особенностям личности самого Дональда Трампа. По их мнению, он просто не способен удерживать в голове целостную картину мира и не желает мыслить стратегически. Поэтому отношения с Германией и с Китаем воспринимаются в Белом доме как отдельные, не связанные друг с другом направления внешней политики США. Усиление американского давления на Пекин и Берлин не рассматривается с точки зрения возможных последствий этого давления для двусторонних китайско-немецких отношений.

Другое объяснение политики администрации Трампа можно охарактеризовать как «самонадеянность американской силы». В Белом доме внимательно наблюдают за попытками китайско-германского сближения, но не верят в их успешность. Отношения США и с Германией, и с Китаем по-прежнему остаются асимметричными — оба государства больше зависят от Америки, чем Америка — от них. В Белом доме могут полагать, что ни поодиночке, ни даже совместно Берлин и Пекин не в состоянии создать независимый от Вашингтона глобальный финансово-экономический и технологический центр. Более того, ни Китай, ни тем более Германия пока не решились ответить в полной мере симметрично на последние меры экономического давления США. Соответственно, для беспокойства у Белого дома нет никаких оснований, по крайней мере, в обозримой перспективе.

Третье (на наш взгляд, самое убедительное) объяснение состоит в том, что в администрации Д. Трампа просто не способны вообразить готовность немецкого политического класса хоть в какой-то степени скорректировать свои взгляды на мир и на желательное место Германии в этом мире. К периодическим всплескам антиамериканских настроений в Германии вашингтонские политики уже давно привыкли; эти всплески не представляют серьезной угрозы для американо-германского союза при условии, что они не распространяются на немецкий политический истеблишмент. Так было во времена подъема антивоенного движения в Германии в конце 70-х – начале 80-х гг. прошлого века, так было в годы правления Дж. Буша – младшего, так может произойти еще раз при президенте Д. Трампе.

Но нельзя не замечать очевидного — в своем давлении на Германию Дональд Трамп заходит гораздо дальше, чем его республиканские предшественники. Американская политика демонстративно унижает не только нынешнее руководство Германии, но и немецкий политический класс в целом, причем именно в тот момент, когда после долгой спячки начинает пробуждаться внесистемный немецкий национализм (успех на последних выборах «Альтернативы для Германии»). Сочетание назревающего системного внутриполитического кризиса в ФРГ с ощущением утраты надежной международной опоры в лице трансатлантического партнерства способно создать предпосылки для «идеального шторма» в немецкой политике с самыми непредсказуемыми последствиями.

Самоуверенность нынешнего американского руководства в отношении Германии может рано или поздно привести примерно к тому же, к чему привела самонадеянность Москвы в отношениях с Берлином. При всей условности такого сравнения, оно, на наш взгляд, заслуживает внимания.

На протяжении очень длительного времени в России исходили из того, что «особые» отношения между двумя странами сохранятся при любых обстоятельствах. Был расчет на «чувство исторической вины» немцев, восходящее ко Второй мировой войне. Была уверенность в том, что в Берлине никогда не забудут той роли, которую Москва сыграла в объединении Германии. Были надежды на бурно развивавшееся российско-немецкое торгово-экономическое сотрудничество, включая и ведущий крупный бизнес Германии.

И за всеми этими расчетами и надеждами Москва проглядела тот момент, когда она потеряла для Берлина былой статус «привилегированного партнера», а Германия перестала быть безусловным лоббистом российских интересов в евроатлантическом сообществе. Москва проглядела и момент смены поколений в германской политике, когда на политическую сцену вышла новая генерация лидеров, для которых и Вторая мировая война, и даже объединение Германии — не более чем эпизоды многовековой и драматической немецкой истории.

Конечно, было бы недопустимым упрощением проводить прямые параллели между ушедшей в историю германской Ostpolitik и современным, пока еще вполне жизнеспособным немецким атлантизмом. Верность атлантическому единству всегда была гораздо глубже, шире, бесспорнее для немецкого общества, чем приверженность «восточной политике» и готовность Берлина к «особым отношениям» с Москвой. Но все же администрации Дональда Трампа было бы неплохо извлечь уроки из российского опыта, чего на данный момент мы не наблюдаем. А потому даже если оставить за скобками фактор Китая, следует признать, что риски для трансатлантического партнерства продолжают расти.

Ось или треугольник?

В той новой игре, которая начинает разворачиваться на широких просторах Евразии, Россия, к сожалению, не имеет оснований уверенно претендовать на главные роли. Слишком ограничен ее экономический потенциал, слишком скромное место она занимает в системе складывающейся евразийской взаимозависимости. Но и посторонним наблюдателем новой игры Россия тоже не может оставаться, поскольку и ее будущее во многом зависит от исхода наметившегося противостояния США, Германии и Китая.

Успешное развитие китайско-германского сотрудничества было бы выгодным Москве хотя бы по той причине, что такое сотрудничество — единственная возможность лишить Вашингтон его нынешней монополии на определение базовых правил игры в мировой экономике. Особых надежд на восстановление отношений с Вашингтоном в обозримой перспективе у Москвы не имеется, и до тех пор, пока правила определяются Соединенными Штатами, Россию будут последовательно вытеснять на периферию мировой экономики. Не забудем про постоянную угрозу экстерриториального применения американских санкций — опыт Ирана тут весьма показателен.

Между тем, именно Китай и Германия являются сегодня и, по всей видимости, надолго останутся главными торговыми партнерами России. Более того, для Москвы экономические связи с Пекином и Берлином по-прежнему остаются взаимодополняющими; это две основные точки входа в мировую экономику. Поэтому легко предположить, что Москва с энтузиазмом присоединилась бы к строительству оси «Берлин — Пекин», попытавшись превратить ее в полноценный равносторонний треугольник.

К этому стоит добавить, что разрушение современного либерального мирового экономического порядка, защита которого становится фундаментом китайско-германского сближения, вообще не в интересах России. Несмотря на то, что термин «либерализм» приобрел у нас в последние годы ярко выраженный эмоционально негативный оттенок. Москва, как и любой другой участник международной экономической системы, может иметь много справедливых претензий к конкретным аспектам этого миропорядка. Но триумф протекционизма, отказ от многосторонности, закат универсальных международных экономических организаций и раскол мира на противостоящие друг другу торговые блоки никак не облегчит задачу интеграции России в мировую экономику и не ускорит экономическую модернизацию страны.

Возможность встроиться в германо-китайское сотрудничество дала бы Москве дополнительную свободу маневра, уравновесив «разворот на Восток» новой активизацией сотрудничества с Западом. В долгосрочной перспективе китайско-германская ось могла бы оказаться одной из главных несущих конструкций в той самой «Большой Евразии», о которой так много в последнее время говорят в Москве.

Однако сближение Германии и Китая само по себе не создает автоматически новых возможностей для России. Пекин вполне способен проводить параллельные курсы в отношении Москвы и Берлина, что он и делал на протяжении уже многих лет. Германия в нынешних условиях тем более предпочла бы строить свое сотрудничество с Китаем через головы проблемных российских соседей, по крайней мере, до момента полного урегулирования украинского кризиса. Поэтому критически важная задача для Москвы — не стать «третьим лишним» в китайско-германском альянсе, а привнести в этот альянс свои уникальные сравнительные преимущества.

По всей видимости, эти преимущества не могут ограничиваться особым географическим положением России — вариантов китайско-германского транзита можно найти очень много, и не все они проходят через российскую территорию. Значит, нужно искать возможности другого типа, например, трехсторонние проекты развития на Балканах, в Центральной Азии и в Афганистане. Или инициативы на стыке безопасности и развития — управление миграциями, профилактика политического радикализма, вызовы, связанные с новыми технологиями. В любом случае, ценность России как для Германии, так и для Китая будет во многом определяться способностью страны перейти с нынешней инерционной на инновационную экономическую модель.

Кроме того, подчеркнем еще раз — не может быть какой-то отдельной российской или китайской политики в отношении Германии вне контекста политики в отношении Европейского союза в целом. Ни США, ни Китай, ни тем более Россия не заменят центральную роль Евросоюза для Германии. А потому нельзя одновременно иметь хорошие отношения с Германией и плохие — с Евросоюзом. Путь в Берлин для России, как и для Китая, сегодня с неизбежностью пролегает через Брюссель. И этот путь надо пройти, каким бы длинным, извилистым и тяжелым он ни был.

Можно по-разному оценивать перспективы создания нового китайско-германского альянса. Вполне возможно, что вместо него возникнет какая-то иная геоэкономическая конструкция — например, ось «Берлин — Токио» или тесное партнерство между Европейским союзом и Индией. Но бесспорным представляется тот факт, что время требует от основных игроков мировой политики крупных, нетривиальных, возможно, даже парадоксальных внешнеполитических решений.

Пока большинство из этих игроков предпочитают занимать выжидательные позиции, по максимуму хеджировать возникающие политические риски, тщательно калькулировать балансы групповых интересов, играть на поддержание статус-кво и пребывать в надежде, что все как-то рассосется лишь на том основании, что они играют «на правильной стороне». Примерно так, наверное, вели себя римские аристократы времен поздней Империи.

Менее других склонен к подобному поведению Дональд Трамп. Его часто и вполне справедливо упрекают в непрофессионализме, импульсивности, отсутствии стратегического видения и во многих других грехах. Но при всем при том Д. Трамп пытается решать проблемы Америки в мире, не откладывая их на следующий политический цикл и не передавая их в наследство новым поколениям. Говоря словами из старого советского фильма, он «способен на поступок». Такая способность в современном мире стоит дорого. И потому по тех пор, пока другие лидеры в Европе и в Азии не продемонстрируют аналогичной способности, Трамп всегда будет иметь как минимум важное тактическое преимущество перед своими оппонентами.

Метки: германия, инвестиции, Китай, Международные отношения, Россия, США, Трамп