Владимир Григорьев: Мы всегда находимся в ожидании большой литературы
О любви к английскому, перестройке, книгоиздании и революционных временах
10 декабря заместитель руководителя Федерального агентства по печати
и массовым коммуникациям Владимир Викторович Григорьев отмечает
60-летие. В канун этого знаменательного события с юбиляром побеседовал
главный редактор «ЛГ» Максим Замшев.
– В юности вы очень серьёзно занимались гандболом, ваши родители имели отношение к медицине. Почему ваш выбор пал на иняз?
– Этому есть простое объяснение. В мою неискушённую душу проникли «Битлз» и Ллойд Уэббер. В советской школе была такая традиция, когда над первоклашками и второклашками шефствовали старшие ребята. Мне повезло с «шефом»: он был лет на шесть или семь меня старше, давал мне слушать кассеты и увлекал меня рассказами о том, что слушает весь остальной мир. И я влюбился в английский язык. Потом осознал, что мне не хватает образования, чтобы читать литературу, полюбившихся авторов в оригинале. Мне было интересно окунуться в другие миры, в другие культуры. Поэтому был выбран иняз. А в медицину пошла сестра.
– Иняз тех лет был своеобразным оазисом в советской идеологической пустыне?..
– Отнюдь, это был совершенно идеологизированный институт, где был спецотдел, первый отдел, деканат, отслеживание всех проступков студентов – так же, как это было в других «идеологических» вузах. Я поступил через год после подписания Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки. В этом акте наряду с признанием ГДР и послевоенных границ была прописана так называемая гуманитарная «корзина», которая предполагала студенческий обмен, обмен фильмами, спектаклями, облегчение доступа ко всем значимым объектам образования, науки и культуры. И у нас в итоге появилось значительное количество студентов-стажёров из несоциалистических стран – Великобритании, Франции, США, Канады, Италии, Западной Германии. То есть на идеологизированную базу была наложена удивительная возможность неформального общения и познания мира из других информационных источников.
– В 80-е годы вы работали в АПН. Вообще 80-е – время во многом ключевое. Многие даже считают, что надо вернуться и психологически исследовать его. Сейчас очень модно говорить, что перестройка – это чуть ли не западный шпионский проект, что были предатели, которые хотели развалить СССР… Но очевидно, что на самом деле всё было иначе. Вы находились в гуще событий, на самом острие информационной политики. Почему, несмотря на всё царящее в 80-х воодушевление, всё-таки не получилось то, чего мы все хотели? Или, наоборот, получилось, но мы этого просто не поняли?
– Я думаю, те возможности и те вызовы, которые стояли перед страной, не соответствовали уровню подготовки менеджеров высшего звена, нашей политической элиты того времени. Мне очень сложно давать оценку экономическим явлениям, но с точки зрения гуманитарного восприятия тех лет было необыкновенное воодушевление по поводу того, что наконец-то наступает эпоха перемен. И конечно же, институциональную поддержку переменам оказывали все представители гражданского общества – в том виде, в котором оно тогда существовало. На личном уровне многие советские руководители были категорически «за» перемены. Их масштаб, динамика вряд ли кем-то осознавались в долгосрочной перспективе, все требовали изменений здесь и сейчас. И почти никто не учитывал, во-первых, реальную угрозу распада страны и, во-вторых, надвигающуюся очень болезненную экономическую ситуацию, особенно в отношении старшего поколения, поколения наших родителей. Наши детство и отрочество совпали уже с годами цинизма, ко-гда тебя учили говорить на собрании одно, а на кухне – другое, и нам было намного легче адаптироваться к новой реальности. А для предыдущего поколения рушилось всё то, на чём строилась их система ценностей, все их моральные установки. Даже мои папа с мамой, которые не были идеологизированными, очень тяжело переживали эти перемены, не говоря уже о поколении дедушек и бабушек, которые в общем-то посвятили всю свою жизнь строительству державы и служению тем идеологическим установкам, которые навязывались системой. Говоря об этом, конечно, нужно отметить, что запрос на серьёзные и качественные изменения в стране созрел такой, что остановиться было трудно. И вряд ли даже самые великие умы, если бы стали у руля той государственной машины с уже расшатавшимся механизмом, смогли бы что-то спасти. Коммунистическая идеология истончилась, наверное, декадой ранее. Можно, конечно, это всё оправдывать теорией заговора и приводить соответствующие цитаты Киссинджера или Бжезинского, которого любят цитировать наши нынешние «патриоты», можно говорить, ра-зуме-ется, о том, что были откровенные предатели в политбюро. Но если смотреть на этот процесс с точки зрения сегодняшних реалий – и хорошее, и плохое в перестройке определялось главным образом романтизмом Горбачёва и его сторонников. Я никогда не поверю, что М.С. Горбачёв или А.М. Яковлев были кем-то завербованы, чтобы развалить страну. Это, безусловно, чушь собачья. Они шли вперёд, рефлексировали, отходили назад, двигались порой в темноте с закрытыми глазами, ориентируясь на какие-то ощущения или на окружение, которое поддавливало в ту или иную сторону. Естественно, никакого серьёзного плана преобразования не существовало. Впервые в истории человечества страна подошла к этапу таких грандиозных, революционных перемен и, надо признать, прошла через эпоху всемирно-исторического перелома практически бескровно, хотя и с дичайшим напряжением сил, обилием человеческих трагедий. Свобода никогда не давалась легко.
Собственно, мы получили то, что получили. Не уверен, что из ныне живущих политиков, философов, экономистов, аналитиков кто-то мог бы достичь принципиально иного результата. Все ли шансы мы использовали, чтобы, как предлагал А.И. Солженицын, «обустроить Россию»? Сложилась бы другая реальность, не существуй таких неприязненных отношений Ельцина и Горбачёва? Не исключаю. Но, к сожалению или к счастью, история не терпит сослагательного наклонения. Пусть этим занимаются историки и философы. Вся русская история в её протяжённости требует непрерывного анализа в поиске истины и веры. Не сомневаюсь, у каждого исследователя будет свой вариант и рецепт, как возможно было избежать трагедий 90-х.
И единственное, что в этой связи я могу сказать: традиционно революционное время всегда рождает великую творческую свободу и великую культуру – великую литературу, великое искусство. В общем, было ощущение, что последуют феноменальные прорывы в гуманитарной сфере. Но в 80-х и далее сложилось по-другому. Мы быстро проглотили всё то, что лежало у больших писателей в столах, то, что было опубликовано на Западе, и запрещено у нас. Всё это прошло на стыке 80-х–90-х годов, а потом мы перешли в процесс ожидания большой литературы. Но пока не сложилось в той степени, в какой мечталось.
– В 90-е годы вы погрузились в издательский бизнес. Издательство «Вагриус» было очень успешным. Сейчас вы тоже опекаете наше издательское дело. Как, на ваш взгляд, развивалась отрасль от 90-х годов до нынешнего времени? Было ли это движение вперёд или приспосабливание к сложившимся условиям? Должно ли государство влиять на книжный рынок или необходимо позволять ему развиваться самостоятельно?
– 1990-е, а в большей степени 2000-е годы – это время становления нормального цивилизованного издательского рынка в России. Почему разрушились государственные монстры – государственные издательства?
Не только потому, что лучших редакторов перекупали, но потому, что вся экономическая система подготовки и выпуска книги была по-строе-на таким образом, что налоги составляли, как мы тогда шутили, 102–104% от поступающих средств. Выдержать это с советской системой бухгалтерии и отчётности было невозможно. 1990-е годы ушли на то, чтобы просто выжить. И породить молодую поросль издателей, порой с другим, не гуманитарным образованием, которые умели продавать и считать деньги. В 2000-е началось уже более-менее организованное становление, включая создание новых институтов гражданского общества. Важная веха – это создание влиятельной общественной организации – Российский книжный союз. И я очень признателен Сергею Вадимовичу Степашину, который согласился в своё время его возглавить и опекать индустрию. Что и говорить, в то время и правоохранительные органы, и налоговики могли задушить любое разумное начинание (с лихвой испытал это на себе). Мы подошли к тому, что удалось приватизировать всю книжную индустрию, то есть к тому, что мы обозначили ещё при создании Министерства по делам печати и массовым коммуникациям: государству нечего делать в книгоиздании, любой заказ может выполнить частное издательство. Создавайте законы, адекватную правоприменительную практику, формулируйте заказ и финансируйте, и, что немаловажно, коммуницируйте с издателями, убеждайте. Только не нарушайте Конституцию и не вводите на что-либо цензуру. Вот как нельзя быть «немножечко беременной», так нельзя и чуть-чуть вводить цензуру. Как только она вводится – значит, кто-то должен ею заниматься. Включается человеческий фактор и многое другое. Это гиблое дело.
И сегодня приятно заходить в любой московский книжный магазин. Там есть всё: книги на любой вкус. Отрадно отметить, что издатели справляются с созданием фантастического по своему жанровому разнообразию репертуара. При этом 85% рынка – это книги отечественных авторов, но и все значимые зарубежные новинки вы достаточно быстро получите в переводе на русский.
Сегодня нам почти ничего не нужно предпринимать в отношении книжного бизнеса на государственном уровне. За исключением, быть может, снижения НДС на книги, поддержки экспорта прав и поддержки региональных книжных проектов. Всё-таки книгоиздание, к сожалению, сконцентрировано в основном в Москве и в Петербурге, а очень хотелось бы, чтобы оно выросло и во Владивостоке, и в Калининграде.
Далее, наше книгоиздание – это индустрия, которая ориентирована на внутренний рынок. Кризис 2014 года, по сути, отрезал от нас достаточно значимый кусок рынка под названием «Украина». Новое украинское руководство на националистической волне предприняло ряд политически ангажированных идеологических шагов для того, чтобы запретить российскую книгу под предлогом развивать свою книжную индустрию. Не буду комментировать эти глупости, очень надеюсь, что они ненадолго…
В этой связи вызывает озабоченность отсутствие компетенции, опыта и желания наших издателей осваивать другие рынки. Вот уже несколько лет я пытаюсь мотивировать коллег осваивать китайский рынок – полтора миллиарда потенциальных читателей, растущие индийский и арабский рынки – ещё два миллиарда. Конечно, трудно толкаться на американском рынке, на английском или французском, хотя и это возможно. Нет, за исключением отдельных личностей, института литературных агентов, маркетинговых специалистов по продвижению книги за рубеж. Сегодня очень важно поставить на повестку дня открытие книжных магазинов за рубежом – государство тут должно оказывать поддержку, экспортно ориентировать индустрию, особенно по учебной, научно-познавательной, энциклопедической литературе для Китая, других государств БРИКС. Англосаксонские издательства всегда были «заточены» на мировые рынки, они этому учились десятиле-тиями, и сегодня они на образовательных платформах въезжают в Китай и зарабатывают уже сотни миллионов долларов. А мы в этом процессе из-за отсутствия опыта и соответствующих навыков пока не участвуем. Китай по-своему строит свои электронные платформы, но, повторюсь, и у нас есть шанс, и хорошо бы его не упустить. Тем более что сегодня на геополитическом уровне у нас с Китаем существует глубокое взаимопонимание. Мне кажется, что учебным издательствам вместо того, чтобы судиться из-за использования логотипов на внутреннем рынке (за федеральный перечень учебников идёт буквально война на уничтожение), можно было с лёгкостью добрать эти деньги на внешних рынках. Но на это не хватает компетенций, поэтому идёт попытка создания монополий или мегаполий на внутреннем рынке. А с научным книгоизданием просто беда. На следующей неделе ожидается суд о введении процедуры банкротства старейшего отечественного издательства «Наука».
Теперь о проблеме рынка электронной книги. Мы развиваемся адекватно мировым процессам и ведущим странам, около 5% книжного рынка составляет электронная книга. Та законодательная база и правоприменительная практика, которая сегодня действует в отношении пиратского использования текстов, говорит о том, что рынок электронной книги – серьёзный ресурс уже даже не завтрашнего дня.
В этом контексте следует напомнить, что весь мировой рынок электронного книгоиздания сегодня реконфигурировался в пользу учебных и научных издательств. То есть крупнейшие мировые издательства имеют основной доход от реализации учебников, учебных пособий, научной и познавательной литературы именно в цифровом формате. Говорю об этом по одной простой причине: традиционные книгоиздатели, занимающиеся художественной и детской литературой, бережнее относятся к бумажной книге. Они не улавливают, не до конца оценивают те угрозы, которые сегодня существуют. Для выживания нужно, конечно, грамотно сочетать электронную книгу, цифровые возможности книгораспространения, даже интернет-торговлю с бумажной книгой и традиционными продажами через магазины. Думаю, что имеющийся интеллектуальный потенциал позволит российской индустрии с этим справиться.
– Думаю, что вы, когда придумывали премию «Большая книга», не ожидали, что она станет далеко не просто премией. То есть это не только выявление лауреатов, работа жюри и награждение, сегодня это фактически основной механизм продвижения нашей отечественной литературы. Как это получилось?
– Вы знаете, получилось достаточно просто. Меня очень часто спрашивали друзья: а что почитать из современной литературы? Я исходил из того, что надо создать механизм и представить «городу и миру» набор обязательного чтения для образованных, умных, интеллигентных людей. Занятой человек может прочитать 10–15 книг в год для удовольствия. Всё остальное время он читает преимущественно профессиональную литературу, статьи в журналах, и у него физически не хватает времени. И моя задача была, в общем и целом, создать такую организационно выверенную систему, которая бы, с одной стороны, делала из современных авторов «звёзд», а с другой – была бы лоцией для интеллектуальной элиты общества. Так родилась «Большая книга». Сначала нужно было определиться, кто и как будет выбирать книги, продумать систему мотивации для авторов. Хотелось сделать так, чтобы молодые и талантливые не уходили из литературы, чтобы появилась такая премия, которая бы позволила в течение года-двух не думать о деньгах и спокойно работать над новым произведением. Кроме того, надо было предусмотреть способ продвижения книги. Всё это принималось во внимание при организации этой премии. И она состоялась, задала планку, к которой тянутся сегодня и другие премии.
– Когда был объявлен книжный фестиваль «Красная площадь», многие представители сообщества были ошарашены. Все привыкли, что ярмарка проводится на ВДНХ, что издатели платят за стенды, потом пытаются как-то окупить их, что-то презентовать. Зачем что-то менять? Но сейчас уже очевидно, что книжный фестиваль на Красной площади – действительно невероятно притягательное для всех мероприятие: и для читателей, и для издателей, и, кроме того, совершенно новаторское… Не уверен, что в мире есть что-то подобное.
– Нигде в мире такого нет. Книжные фестивали не проводятся ни на Трафальгарской площади, ни на площади Согласия или Таймс-сквер. Такого нет ни в Риме, ни в Берлине – нигде. Я до сих пор иногда просыпаюсь и не верю: неужели всё это уже четыре года проходит? Скоро выйдет распоряжение президента по «Красной площади» 2019 года: на будущий год мы уже замахнулись на пять дней – с 1 по 6 июня. Фестиваль нравится всем. Он гуманизировал пространство Красной площади. Мне очень нравилось то, что делал Михаил Куснирович, владелец ГУМа: он первый создал на Красной площади каток, начал проводить фестивали цветов. Подумалось: почему же не замахнуться на Красную площадь с книгами? Спасибо С.Е. Нарышкину, который продвинул идею как эксперимент в Год литературы. И то, что президент с этим согласился, и то, что затея всем понравилась, подтверждает, что мы нашли совершенно уникальный формат для продвижения чтения, для знакомства с авторами – для такого нереального по уровню насыщенности событиями фестиваля, в котором участвуют издательства от Калининграда до Владивостока. Его самая главная задача была в том, чтобы люди, которые связаны с литературой и книгоизданием, во всех регионах России почувствовали себя частью одной большой страны. Поэтому павильоны региональных издательств стоят прямо у Спасской башни. Издатели приходят на работу под звон курантов и заканчивают свой рабочий день, когда последние лучи летнего солнца играют на часах Спасской башни. Формат удался. Мы ориентируем всех издателей, чтобы цены были на 20–25% ниже, чтобы авторы могли непосредственно общаться с читателями, подписывать свои книги, чтобы проходили горячие дискуссии, яркие презентации, чтобы федеральные и московские театры и музыкальные коллективы готовили специальные программы для гостей фестиваля. За время своего существования «Красная площадь» стала по-настоящему большим праздником.
– Я знаю, что вас связывали близкие отношения с Даниилом Граниным, 100-летие которого мы будем отмечать 1 января. На следующий год запланировано множество событий, связанных с его именем. Расскажите немного об этом и о вашем отношении к Гранину, о вашем общении с ним.
– В первый раз я побывал у Даниила Александровича дома ещё начинающим, молодым редактором, и мы проговорили часа два. С тех пор я был в него влюблён как в писателя, мыслителя и гражданина. Он научил меня, что на всё происходящее в стране и в мире можно смотреть совершенно по-другому. Он умел подняться над ситуацией и заглянуть глубоко внутрь. И те оценки, которые он давал процессам, происходящим в стране, были настолько нетривиальными… Я прекрасно понимаю, почему с ним охотно встречались президент и премьер-министр. Такие люди, как Распутин, Гранин – это соль земли нашей, у них прямой контакт с очень высоким начальством на небесах. Даниил Александрович болел, переживал за родной город и за страну до последних дней. Когда мы с ним виделись за пару недель до его смерти, он просил: «Передайте, пожалуйста, Дмитрию Анатольевичу, что самое главное сегодня – вернуть востребованность инженерным профессиям и образованию в стране. Что если у нас не будет качественных инженеров, если мы сейчас не сориентируем вузы на то, чтобы выпускать талантливых молодых инженеров, мы ничего не сможем достичь».
Я думаю, всё литературно-издательское сообщество будет участвовать в тех мероприятиях, которые пройдут в год 100-летия Гранина. Запущен конкурс на создание памятника Даниилу Александровичу, определено место, где монумент будет находиться… На франкфуртской книжной ярмарке готовимся провести круглый стол по мотивам гранинского выступления в бундестаге. Он произнёс фантастическую речь, которая очень тронула немцев. Я буду заниматься тем, чтобы немецкие и российские писатели встретились и поговорили о наследии XX века, о России и Германии и о тех мыслях, которые Даниил Александрович высказал в своей исторической речи. Конечно, предполагаются и стипендии имени Гранина в петербургских вузах, и литературная премия имени Гранина, которая, надеюсь, объединит несколько наших конкурирующих союзов писателей.
И естественно, готовятся монографии, собрание сочинений, юбилейные издания.
– Какой вы хотели бы видеть «Литературную газету» в 2019 году?
– Я хотел бы видеть её полемичной, общим домом для всей нашей литературы. Пусть будет побольше дискуссий. Как писатели ощущают себя в качестве наследников великой русской литературы? У них могут быть разные мнения, они могут по-разному относиться к тем или иным событиям, но, безусловно, все они любят свою родину, желают ей добра и процветания. Как сделать так, чтобы наша страна, все следующие поколения были более успешными? В чём наше будущее? Пускай эта борьба мнений идёт на страницах «Литературной газеты», а не через оскорбления в соцсетях. Мне бы хотелось, чтобы главный редактор «ЛГ» был модератором, а не идеологом, и если редакции «Литературной газеты» удастся именно модерация, а не навязывание того или иного мнения, то, мне кажется, она будет успешной. ′
В эти дни в адрес Владимира Викторовича прозвучит немало тёплых слов в связи с грядущим 60-летием. «ЛГ» присоединяется к поздравлениям и желает юбиляру здоровья и новых творческих свершений.
